Вступление к книге Из чьей-то тени

                Автор проекта Наира Гелашвили
                Художник Юрий Мечитов

                БАРД ИЗ БЛИЗКОЙ ДАЛИ

«Такая жизнь у нас,
Что делать с ней?
Её менять сейчас
Ещё больней...», —

   Пел глубокий мужской голос в один из холодных январских вечеров
2011 года, в зале, переполненном до отказа мультиэтнической публикой.
   В окнах первого этажа одного из домов Старого Тбилиси виднелся
внутренний дворик с нежным, дрожащим на ветру фонтаном и качающи-
мися ветвями вечнозелёных кустов.
   «Мужская горечь» — всплыли у меня в голове (или в сердце) слова одно-
го из очень дорогих мне поэтов — несравненного Георга Тракля: «Mannliche
Schvwermut». Да, это был очень мужской голос, страстный и горестный, го-
лос человека, неспособного облегчить себе жизнь лёгким взглядом на, хотя
бы внешне, простые явления человеческого бытия.
   Но, так как тогда я не совсем хорошо разбирала слова, мне показалось,
что речь идёт о «нашей» общей, т.е. общественной жизни, которую, соглас-
но песне, менять уже не стоило, потому, что от этого она стала бы ещё более
невыносимой и болезненной.
   И вот согласиться с этой мыслью, не смотря на всю заворожённость
«бездонной тоской» неизвестного барда, — я никак не могла, потому что
всегда была сторонницей радикальных перемен в «нашей жизни», а осо-
бенно сейчас, когда она всё стремительнее превращалась в какой-то удуша-
ющий абсурд. Ведь и это мероприятие было ответной реакцией на очеред-
ной, совершенно непонятный, всплеск безрассудства со стороны властей
Грузии: совсем недавно было неофициально запрещено исполнение рус-
ских песен в общественных местах, в кафе и ресторанах. Правда, никто
особенно не проявлял готовности подчиниться импульсивному указу, но
удар был нанесён. И «Кавказский дом» (Центр культурных взаимосвязей
т.е. дом для людей всех национальностей и вероисповеданий, называемый
в народе Ноев ковчег»), — решил срочно усилить заботу о русскоязычных
авторах и исполнителях города Тбилиси. В результате всего этого, уже в
феврале того же года — в нашем «доме», а конкретно: в его скромно, но
уютно обустроенном подземном пространстве — бывшем винном погребе
старинного особняка — возникло арткафе — «ДНК», в последствии с лёгкой
руки одного из наших сотрудников в шутку окрещённое «Подпольем».
   Культурменеджером кафе стал Ника Джинчарадзе — русскоязычный
бард, который пока что допевает свою песню в вышеупомянутом концерт-
ном зале на первом этаже этого же здания:

   «Я буду ждать с надеждой вечерами
   Знакомый стук в незапертую дверь -
   Святой барьер меж нашими мирами,
   В котором и исчезнешь ты теперь...>>
               («Такая жизнь у нас...»)

   Только сейчас я поняла, что эта незабываемая песня не о нашей удруча-
ющей общественной жизни, а о горестях любви: о <<я и ты».

   ***

   Вскоре после вышеупомянутого концерта я попросила у, почти ещё не
знакомого, барда собрать свои разбросанные стихи и песни, отпечатать и
принести в Кавказский дом.
   Выяснилось, что он серьёзно не относился к своим стихотворениям.
О таких вещах заботится обычно окружение. Я неоднократно наблюдала
в жизни: когда ближайший социум несерьёзно относится к молодой твор-
ческой личности, человек тоже начинает несерьёзно воспринимать самого
себя и, что самое печальное, — несерьёзно писать. Не все могут бороться
против всего. Особенно у нас, где одарённым, в большинстве случаев, не
достаёт уверенности в собственных силах, а бездарности упёрто протапты-
вают себе дорогу... Вспоминаю, как однажды гостивший в Тбилиси Булат
Окуджава сказал: «Помогайте одарённым, неодарённые пробьются сами».
Знала я и такие случаи: поэт только тогда начинал серьёзно работать, ког-
да некий литератор опубликовывал серьёзную рецензию о его творчестве.
Допустим, вот такого содержания: хотя у этих стихотворений имеются не-
достатки, некоторые из них слишком наивны, а некоторые недостаточно
индивидуально обрабатывают знакомые мотивы или вечные темы, тем не
менее, их автор — настоящий поэт, который может в результате строгой ра-
боты достичь подлинного успеха. Мне тоже приходилось бывать автором
подобных рецензий и, может быть, и сейчас у меня получается что-то вроде
этого.

***

<<Любовь - суть всех вещей на этом свете...>>
«Я никак нас на два не делю...>>
<<Любовь моя схожа с войной...>>

   Оказалось, что не только вышецитируемая песня Н. Джинчарадзе, но
и всё его творчество: стихи и песни — мало интересуется, так называемой,
гражданской жизнью, а пытается разгадать вечно мучающую тайну любви:
Почему не осуществляется то, чего человек больше всего жаждет? В чём он
больше всего нуждается? Что больше всего выявляет внутреннюю красоту
и духовные возможности человека? Почему совместное сожительство двух
соединённых любовью личностей не является встречей душ, их диалогом и
дружбой? Почему в жизни не приходит к нам тот или та — наше ближайшее
существо, которое мы ждём почти до старости и так хорошо его знаем в на-
ших грёзах? — если потребностью всего этого пропитана вся человеческая
натура... «Песни ждут от любви, а она, а она не запела...>>
   Как известно, почти не существует такой лирики в океане мировой по-
эзии, значительным мотивом или лейтмотивом которой, не являлась бы лю-
бовь. Но очень редки случаи, когда всё существо поэта, особенно мужчины,
вся его экзистенция сконцентрирована в любви к любви; в остром почти
разрушительном переживании любви как невозможности. И эта острота
благодаря голосу, пропитанному глубокой тоской и драматизмом особенно
проявляется в песне:

<<Болею я, давно и безнадёжно.
Надежду на хорошее храня,
Нелепо верит в то, что невозможно,
Безумец где-то в глубине меня.
Любимая, хорошая, родная,
Так вышло — ты со мной, но не моя...»
                (<<Болею я...>>)

   Это такое душевное состояние, когда человек никак не может прими-
риться с несуществованием идеала в жизни (эту проблему наша старая
хрестоматийная терминология называла — «разрывом между идеалом и
действительностью»). Конечно, восприятие любви главной человеческой
возможностью и призванием, это вечная классика и вечный романтизм
— вызывающие ощущение окончательной выбитости из контекста в нашем
антипоэтическом столетии. И эта непримиримость часто созда;т впечат-
ление болезни, хотя провести грань между болезнью и любовью никогда
легко не удавалось.
   И в этом контексте в первую очередь мне вспоминается немецкоязыч-
ная поэтесса Эльзе Ласкер-Шюллер. «Я внесла любовь в этот мир», и
это было её главным посланием, а с ним: «Каждая состоявшаяся любовь и
дружба возрождает первообраз вселенной». И она тоже никогда не могла
примириться с ущербностью первообраза мира и увяданием любви — этого
растения неземного происхождения в тяжелейшей атмосфере Земли.

«То ли я не взрослею, никак, не решаясь расстаться с мечтой,
Всё ищу и ищу, как мальчишка, надеясь и веря...
То ли мир этот не для меня — не найти в нём единственной той,
Без которой вся жизнь не ниспосланный дар, а потеря...>>
                («Закованные души»)

   Видно, что ничего на этом свете, и сам этот свет не имеет значения для
нашего барда, если между женщиной и мужчиной не существует истиной
связи, связи, превращающей их в единое целое.
   Если главное счастье — любовь разбита, её осколками изрезан весь мир
и поэт уже не находит ориентиры, устойчивое место в этой всеобщей ущер-
бности:

«Мне осколки разбитого счастья изрезали мир,
И обрывки привычных картин больно режут глаза.
Днища пепельниц в доме, наверное, стёрлись до дыр.
И, как будто я сам разделился на <<против» и «за»!
Заблудился в себе, что к чему не пойму, хоть кричи.
Мысль перечит словам, каждый жест, каждый шаг невпопад.
И не радуют звёзды как прежде в холодной ночи —
Надо мчаться вперёд, а меня будто тянет назад!..>>
                («Осколки счастья»)


***

   Если мы проследим эти стихотворения хронологически, увидим, что
ранние житейские наблюдения, рассуждения и максимы заменяются образ-
ными констатациями, что придаёт стихотворениям индивидуальный харак-
тер и повышает их поэтическое качество. К тому же реально-конкретный
персонаж ситуационных стихотворений — возлюбленная или спутница жиз-
ни — постепенно заменяется символическим образом женщины — идеалом,
корни которого идут очень далеко в глубину мистической памяти или со
знания. Это движение души в пространстве доисторической, мифической
древности, и если мы представим этим пространством Эдемский сад — там
она вращается не вокруг Евы, а вокруг Лилит. (Лилит — первая жена Ала-
ма согласно древнееврейским легендам, выросшим из одной тёмной фразы
библии, конкретно — «Сотворение мира (27). Она требовала от Адама пол-
ного равноправия, включая брачное ложе. Но Адам отказал ей в разделе-
нии власти, и Лилит навсегда сбежала от него. Она превратилась в пар и
навечно осталась мерцающим призраком, который бродит повсюду и мстит
за свою отверженность. В религиозных легендах Лилит приняла облик оча-
ровательного злого демона, — поэты узрели в ней идеал и подлинную вто-
рую половину Адама, тайное томление по которой больше никогда не даст
покоя мужчине). Подобные ассоциации вызывает текст, который является
предисловием музыкального диска Н. Джинчарадзе <<Из чьей-то тени...»:

<<Какая ты? Сказать? Да не поверишь...
Богиня, свет, заветная мечта...
Морская глубь, которой не измеришь,
Блаженство, бред, страданье, пустота...
Ты небылица, вера и надежда,
Рассказанная сказка наяву...
И умница, и чудо, и невежда...
Тобою жить нельзя, а я живу...
Блаженство, мука, солнце, непогода,
И далека, и, вместе с тем близка...
В одном лице и рабство и свобода,
Ты счастье и бездонная тоска...>>
                («Ты небылица»)

   Что эта вожделенная и потерянная вторая половина имеет неземную
природу, поэт выражает странной метафорой: «Венчание с голубкой»:


<<Обвенчался я с голубкой
Сбылись давние мечты,
С самой чистой, самой хрупкой,
Небывалой красоты.
Золотых колечек парой
Нас сам Бог окольцевал...>>
          <<Голубка-ворона»


   Вместе с тем воображённый, придуманный образ, т.е. образ женщины,
существующий только в душе поэта, и образ реально существующей жен-
щины непонятно и болезненно переплетаются друг с другом.


«Собственную сказку сам себе прочту,
Сам себе придумал женщину-мечту...
И пусть нет мне места в сердце изо льда,
От любви не деться никуда...
День и ночь сам не свой и сквозь сон — бред.
День и ночь как слепой, лишь она — свет.
Всё неважно вокруг, суета, ложь.
Только мысли о ней и в груди — дрожь!
Заблудился в страсти — сам тому виной.
Пропаду, наверно, да и чёрт со мной!
Так, дотла сгорает, падая, звезда...
От любви не деться никуда...>>
                («Ты небылица»)

   Если такая любовь или жажда любви не освободится от крайней страс-
тности и одержимости, — это действительно может оказаться путём к су-
масшествию.


   Если любовь между мужчиной и женщиной несбыточна, то эта судьба
ожидает и всю вселенную — это есть её заболевание на самом элементарном
уровне: ведь она была создана для мужчины и женщины, как прекрасное
место для их любви и дружбы. Вот как будто всё это живёт в подсознании
или надсознании «печального барда», и упрямо старается вызвать изна-
чальную гармонию между первыми мужчиной и женщиной существовав-
шую до разрыва с Богом.
   Когда-то, в начале прошлого века Райнер Мария Рилке настоятельно
рекомендовал одному молодому поэту, предостеречься от создания любов-
ных стихотворений из-за накопленного в этой области огромного и вели-
колепного поэтического опыта. Этот совет, пожалуй, значителен для всех,
но одаренность и очень личная, глубокая мужская горечь превращает даже
самые простые и бесхитростные строки в незабываемые песни.
   И писать о любви настолько же сложно насколько необходимо в наше
время, где большая часть молодых ничего не может предложить друг другу
и обществу кроме своего тела и его «способностей» из-за крайней духов-
ной истощённости и постепенному вырождению сильных эмоций.
А любовь даже в таком пространстве сохраняет свой язык, и с помощью слов
с оттенком романтической старины наполняет нас мечтой о тех крыльях,
которыми одаряет только она сама:


«Как вода в воде,
Как звезда в звезде,
И душа в душе ищет свет...>>
Отыскать бы вот...
Чтобы жизнь в полёт...>>
         («Одиночество»)


***

«Я б дорого дал, чтоб вернуться лет тридцать назад,
В такой же вот, вроде бы вечер, да только другой,
Когда и листочку, и ветру, и птице был рад,
Мальчишка, с годами, увы, оказавшийся мной».
                («Я б дорого дал...»)


«Я - гений, поселившийся в невежде,
я-грешник, прибывающий в раю...>>
         («За что мне всё это?..>>)


   <<Лирический герой» музыкально-поэтического творчества Н. Джин-
чарадзе (который идентичен автору) так же страдает от невозможности
любви, непознаваемости человека, вселенной и собственной личности. Он
—  человек рассерженный или даже озлобленный на самого себя потому, что
понять себя самого также не получается, как и никого, и ничего вокруг:
Причина этого кроется, видимо, и в недовольстве своей природой. В недо-
вольстве, тем, что ребёнок в нём уже состарился, а может и умер, ребёнок,
в котором самые простые явления вызывали восторг — будь, то падение лис-
та, взлёт птицы или дуновение ветра.
   Этот экзистенциальный дискомфорт подразумевает внутреннее раздво-
ение на <я>> и <я>>. Одно «я>> устаёт от другого, он уже и не может жить с
другим <я>> или в нём. Так как видит и в себе ту бесконечную драму, что
происходит вне его жизни: постоянное противостояние света и тьмы:


«Ангел жил во мне или бес?!!
Свет и тьма дрожат на весах...>>
                («Поле дураков»)


   Из-за невыносимости этого раздвоения одно «я» бежит от другого, но
это бегство, вызванное внутренним раздором не может привести сбежавше-
го, ни в какой оазис, он может оказаться только в безжизненном ландшафте
замороженный дьявольским дыханием, где он остаётся только с вороньём
и ветром... А ведь в действительности это ландшафт его же души, так как
внутреннее раздвоение — всегда болезнь:


«Я бегу от себя, в этой дьявольской стуже,
По бескрайнему полю, всё на свете кляня.
Ни себе и ни Богу, ни черту не нужен...
Только ворон да ветер - все, что есть у меня.
                («Ворон да ветер»)


«Отпустите меня от меня, всё равно я уйду...
Оголело пустой и ненужный себе самому».
                («Свиданье с грозой»)


«Возврати мне меня...>>
                («Что творится со мной?..>>)


   Хотя ледяное начало, которое угрожает внутреннему огню, т.е. ин-
тенсивности эмоций, сильным чувствам: любви, радости, восторгу, боли
— пока не может победить, пока оно фрагментарно сосуществует с внутрен-
ней жизнью: «За божественным взлётом больное паденье...». Но именно
эта возможность наводит страх на творческого человека, что внутренний
холод может погасить внутренний огонь: «Эту боль, что пылает в горячей
груди... И превратить в реальность перспективу двойного сна: «Я, не про-
снувшись, заново усну...»

***

   На стихотворения явно падает тяжёлая тень закрытого круга, — «И что
там далеко ходить, ведь замкнут круг...».
   Совершенно очевидна необходимость мировоззренческого возобновле-
ния — необходимость расширение поля зрения и познания.
   Становится жизненно необходимым выход из этой закрытости, напол-
ненной постоянным напряжением. И этот выход из внутреннего мира во
внешний происходит не в социум, а в природу.

   (Полное отчуждение от социума, крайний индивидуализм, закрытость
в собственном мире, характерно как для грузинской, так и для русско-
язычной поэзии Грузии (и вообще, как известно,— почти для всего сов-
ременного искусства). Но дополнительной причиной в
случае русскоязычных поэтов Грузии является их полная или значительная
 отдалённость от грузинского языка и грузинской культуры, от эпистемы, от исторической
памяти коренного населения, т.е. большинства сограждан, что и обуслов-
ливает их пассивную социальную роль, слабую включённость в поток об-
точки зрения языка и культуры, их Родина - Россия,
физически - Грузия: место их рождения, детства, молодости.. Но иметь две
Родины часто в каком-то смысле означает не иметь, ни одной, то есть, оз-
начает более высокую степень одиночества и внутренней эмиграции, что, к
сожалению, также не становится темой и проблемой их творчества. А ведь
именно это и есть их собственный опыт, особенно обогащенный сейчас,
когда после долгого мирного сосуществования в пространстве империи эти
две Родины стали фатально враждовать друг против друга, завершив в 2008
году эту вражду пятидневной кровопролитной войной.

   Но главный ментальный поток — демократически откорректированный
национализм (обостренный категоричным «либерализмом») в <<независи-
мых>> государствах, возникших на обломках империи (и создавших собс-
твенные «самовластья») воспроизводит новые негласные табу — и особен-
ные, наверное, для т.н. национальных меньшинств. Вряд ли какой-нибудь их
представитель станет «объективно» т.е. аналитически отображать в своём
творчестве «национальное большинство». А ведь описание нашей жизни,
увиденной глазами именно тех, кто живёт не в гуще событий, а на окраине,
— при творческой смелости и искренности, — по-настоящему обогатило бы
культурное пространство Грузии.

   Только крайнее одиночество может максимально усилить чувствитель-
ность к природе, так чтобы луна, дождь, ветер, облака, ручей превращались
в одухотворённые живые существа, с которыми можно говорить челове-
ческими словами, и излить на них свою любовь, как на возлюбленную...
Природа тоже женщина: и гроза, и луна, и осень... И они воспринимаются
нежными слушательницами исповеди одинокого сердца:


«Серым облаком над моим окном
Вдруг покажется женщина-печаль...
Обернётся долгим проливным дождём
С плеч туманных сброшенная шаль».
                («Серое облако»)


«А в лунном свете по ночам так восхитительна весна,
Что жизнь в звенящей тишине ещё отчётливей видна.
Куда ни глянь — с ума сойти, ошеломляет благодать,
Как раньше этого всего, я мог совсем не замечать?!»
                («Что же мне не везёт...»)


Да, наш бард действительно способен на удивительные чувства. Вот
сейчас в этой лунной ночи мы становимся свидетелями совершенно друго-
го объяснения в любви:


«Миссис осень, Вы там во дворе
Снова девочкой кажетесь мне.
Видно в сердце огонь не угас —
Я влюблён в несравненную, в Вас...»
                («Миссис осень»...)

Осень - тайная подруга поэта:

«Ну, здравствуй осень, здравствуй, нежная.
Мы снова вместе под луной.
А у меня, увы, по-прежнему —
Всё так же — счастье не со мной».
          («Прости мне, осень, откровения...»)


   Самые чуткие наполненные заразительной лаской и теплом стихи рож-
дены именно из глубокого переживания природы. Например, очень милая
песня «Солнечный зайчик».

   Но не всегда природа пробуждает в этом человеке нежные чувства. Гро-
за, например, вызывает всплеск дикого отчаяния выливающегося в, почти
что, зверином тембре голоса.


«Один в грозу
Уйду в поле.
Зажму слезу
Комом в горле.
Рычу, что зверь
И в кровь кожу...
Пойми, поверь,
Прости, Боже!>>
           («Один в грозу»)


   Ясно: природа — второй дом поэта. Да, но какой дом является первым:
любовь или творчество? Поэт, наверное, сам этого не знает. Но в этом твор-
честве и то очевидно и опять таки, наверное, не осознанно для автора, что
ни любовь к женщине, ни природа, ни творчество, вместе взятые, недоста-
точны, для того чтобы человек с крайней чувствительностью и острыми
экзистенциальными вопросами нашёл покой, который так долго ищет.


<<Изо дня в день набат в груди моей тревожнее, -
По-настоящему пора бы жить, но как?>>
                («Изо дня в день...»)


А сможет ли эта душа, стремящаяся к полёту, существовать без метафи-
зического пространства?


«Сильным крылом воздух объять,
В дальней дали птицу догнать,
Где же, спросить, бьётся в ночи
Лишь для меня пламя свечи?»
                («Птица-Мечта»)


   Сам он уверен, что коллективный путь к Богу, предназначенный для
множества людей, — не для него. Его душит искание Бога в книге, пусть
даже это «Книга книг», т.е. Библия. Путь в церковь тоже не для него:

«Словно проклял кто — не спится, надо б в церковь — помолиться, ноги не
идут...».

Чувствуется холод и судьбоносность решения: в стоицизме полно-
го одиночества пробить путь к истине:


<<Пусть не по библии
Чёрные лилии,
Как на болоте
В душе зацветут...»

«Серое серому,
Белое белому,
Чёрному чёрное —
Я не ропщу...»

«Пусть не по библии
Чёрные лилии —
Я отыщу свою даже в аду...»

«Чёрному чёрное, в цвете ли суть.
Я своё светлое,
Жизнью воспетое,
Вырву, пройдя чёрный, может быть, путь».
                («Чёрные лилии»)


   Нужно, наверное отметить: поэт относится к «Богу>> непоследователь-
но и фрагментарно. К небу поднимаются то его упрёки, то не совсем ува-
жительные возгласы (Эй, вы, боженьки, лодыри!), а иногда мольба, вырвав-
шаяся из души в момент крайнего отчаяния. Именно эта мольба, благодаря
высокому и почти трагическому регистру голоса производит сильнейшее
впечатление:


«Я устал! Дай мне, господи веры и сил!
Но прошу лишь о том, о чем раньше просил —
До конца не терять эту тонкую нить,
Не устать, не сломаться, не сдать, не остыть!
Упаси, сохрани, сбереги, огради
Эту боль, что пылает в горячей груди,
Этот свет, что мне вера дарует в пути
Защити, защити...>
              («Прости мне, осень, откровения...»)


   Неизвестно, на какой путь выведет небо человека, который взывает
к нему не часто и с неособым благоговением, но всегда праведным серд-
цем...

***
 
«Я с рожденья одною ногой в мире вечных туманов...>>
                Н.Джинчарадзе

   Мы сидим в каком-то тихом, уютном трактире, глубоко под землёй,
потому что большинство этих вот трактиров старого Тбилиси находятся в
отстроенных под старину подвалах, куда спускаешься по коротким и узким
каменным лесенкам...
   Бессильное осеннее солнце тихо просачивается через цветные стёкла
овальных форточек, и ложится на наши руки...
   Среди нас два иностранца — Иапп и Иорг, — наши близкие друзья и,
можно сказать, ангелы хранители «Кавказского дома>> — представители на-
шего постоянного <<донора>> — Европейского фонда HORIZON.
   Все мы — человек шесть — только что из «Кавказского дома», где наши
гости осматривали недавно профинансированную ими звукозаписываю-
щую студию, и прослушали несколько песен из нового диска Ники — «Из
чьей-то тени...>>. Это первая продукция нашей студии, записанная также
благодаря фонду HORIZON.
   Иорг Хенле — учредитель фонда — человек особо чувствительный и
тонкий знаток музыкального искусства — под впечатлением прослушанных
произведений, — особенно запал ему в сердце: «Остров» — одна из лучших,
на мой взгляд, песен, написанных уже в период работы нашего автора в
«Кавказском доме>>. Он просит меня перевести слова на немецкий, я пере-
вожу, и Иорг ещё больше расчувствовался: « Как мне это понятно!» — гово-
рит он тихо...


<<Глазам поверить не могу, просто
Передо мною наяву остров...
И кто-то машет мне рукой, Боже!..
Не может быть! Не может быть! Может...>>
                («Остров»)


   Потом, как-то заговорили о первом воспоминании, и оказалось, что
никому не нужно было особенно беспокоить свою память, —
все довольно быстро поделились самыми первыми, мерцающими картинками туманного
детского сознания, и всплыли на поверхность пугающие куклы, непонят-
ные предметы, тени, странные движения или неожиданные взгляды...
   А вот Ника, человек сравнительно новый среди нас, строго (как подоба-
ет человеку военному) разделяющий слова от чувств, и, к тому же, не при-
выкший говорить о себе, тем более о таких вот очень личных, «глубинных вещах»,
— явно переборов в себе барьер, как-то вымолвил, что... он помнит
своё рождение... Какое-то туманное движение, выход из очень уютного,
защищённого места в огромное, чужое, холодное пространство... в воздух
без опор... И часто его строки напоминают мне об этом эпизоде, об этой
удивительной памяти тела и души, которая, наверное, окажется способной
запомнить ещё одно расставание — на этот раз с уже полюбившейся Землёй,
и выход в ещё более огромный мир — мир без имени и без границ.
   Но «печальному барду» во всех мирах вселенной пока что видится
только тьма, хотя он знает, что быть так не может: где-то должен сущест-
вовать «свет»:


«Я на грани миров, и ни в тот, и ни в это не вхож, —
Тьма с обеих сторон, а ведь где-то же должен быть свет...>>
                («Свиданье с грозой»)


   Как мы видим, крайняя замкнутость души поэта «невхожесть>> ни
в один из миров вселенной — «зримый» и «незримый», — довольно четко
осознаётся самим поэтом и переживается им как состояние в самой сути
повреждённой души. Но также явно выражено жизнеутверждающее начало
этой творческой личности, которому часто удаётся взрывать эту замкну-
тость и впускать в своё сердце, как будто широко раскрывшее объятья, весь
мир: Бога, и природу, и людей:


«Добрый вечер, люди, звёзды, небо, ветер!
Здравствуй, Господи, земной тебе поклон!
Поздний час, но мир сегодня добр и светел, —
Видно в жизнь и сам до чёртиков влюблён».
                («Застольная>>)


   Остаётся только пожелать нашему барду и его слушателям почаще ис-
пытывать такое умиление, такое необыкновенное состояние сердца.

P. S. Заканчиваю я своё предисловие в один из самых напряжённых и
опасных периодов в жизни Грузии: несмотря на беспощадное сопротивле-
ние со стороны власти, она переизбрана всем многонациональным народом
страны, измученным, но набравшимся смелости. И Тбилиси, и «Кавказс-
кий дом» переполнены иностранными журналистами, как обычно бывает
в таких случаях. Некоторые из них, а это всегда молодые женщины, при-
обретают по несколько экземпляров только, что выпущенного диска Ники
Джинчарадзе, чтобы подарить его своим подругам в Берлине или в Пари-
же... и все грустно произносят почти одни и те же слова: «Ведь у нас так не
поют», имея в виду то глубокое переживание любви и женщины, о котором
мы только что говорили.
                Наира Гелашвили
                3.10.2012


                OT ABTOPA

   Честно говоря, я никогда не задумывался о том, чтобы издать сбор-
ник стихов. Видимо, причиной этого является моё предпочтение песенного
жанра. Стихам, как таковым уделялось гораздо меньше времени, внимания
и усилий. Хотя началось всё именно с них в возрасте, в котором нормаль-
ные люди и читают-то, наверное, по слогам. Кажется, мне было семь, или
восемь, но, не смотря на возраст, я уже тогда отличался любвиобилием к
прекрасному полу, и постоянно был в кого-нибудь влюблён. Муза практи-
чески не покидала меня, и я постоянно что-нибудь сочинял, естественно
в тайне, естественно ничего не записывая и естественно ни до кого не до-
нося плодов своего «творчества». Запомнилась строчка из стихотворения,
в котором я объясняюсь в любви сразу трём девочкам, абсолютно серьёз-
но втолковывая им, почему и за что отдаю предпочтение той или иной из
них:

<<Тебя же, Ира, я не так люблю,
Поскольку предан я Алёне...>>


    Потом, в уже гораздо более зрелом возрасте, однокласснику прислали
письмо в стихах, и поскольку сам он со стихосложением не дружил, от-
дуваться — хотя признаюсь, что не без удовольствия — приходилось мне.
Потом было выпускное сочинение на свободную тему, которое неожидан-
но для всех и даже для самого себя я написал в стихах, причём вызвано
это было скорее ленью, готовиться по школьной программе, а не каким
бы то ни было усердием. Потом была армия, где я начал кое-как играть
на гитаре, слушал В. Высоцкого, А. Розенбаума, Б. Окуджава, иногда, бо-
леющий юношеским максимализмом, от которого не избавился и по сей
день, пытался что-то писать. Потом... А вот, что было потом, как-то и не
вспоминается...
   И вот, лет, наверное, пятнадцать назад, разочарованный очередным
творением своего кумира — А.Розенбаума, серьёзно решил попробовать на-
писать песню и предложить её мэтру. И пошло, и пошло, и пошло. Песен
получилось около десятка, пора было «ловить>> Александра Яковлевича.
Уехал в Питер. Там с помощью ныне покойного Николая Серафимовича
Резанова (лидера группы «Братья Жемчужные») на студии «Ночное так-
си>> удалось пару раз встретиться с Розенбаумом, о чём сам он, конечно, и
не вспомнит. Слава богу, тогда у меня хватило ума не соваться к нему со
своими глупыми предложениями.
   На сегодняшний день, процесс написания новой песни, для меня самое
приятное занятие, — невозможно описать, что испытываешь при этом, и ка-
кие ощущения тебя переполняют.
   Однажды познакомился с музыкантом, композитором, аранжировщи-
ком Геннадием Бит Малкишу, и впервые записался с музыкальным сопро-
вождением. Затем, через некоторое время с помощью друзей смог выпус-
тить свой первый некоммерческий диск «Год за десять». Так получилось,
что теперь его слушают, чуть ли не по всему миру, конечно ни в тех масш-
табах как хотелось бы, но всё-таки.
   Два года назад поэтесса Раиса Музыченко пригласила меня в «Кавказ-
ский дом» на презентацию своей книги, где я узнал о существовании клу-
ба русскоязычных бардов, познакомился со многими из них. А ещё через
несколько месяцев произошла судьбоносная, для меня, встреча с руково-
дителем «Кавказского дома» писательницей общественным деятелем На-
ирой Гелашвили. Собственно всем, что происходит со мной и вокруг меня
с момента этой встречи, я обязан этому замечательному человеку. Мне
приходилось общаться с огромным количеством людей, но такого впечат-
ления на меня не производил никто и никогда. Абсолютное здравомыслие,
невероятная работоспособность, выдающиеся организаторские способнос-
ти, талант писателя, поэта, публициста переплетаются в этой женщине с
материнской заботой обо всех, даже иной раз, совершенно посторонних,
нуждающихся в помощи людях, случайно попавших в поле её зрения, с
необыкновенным вкусом образованнейшего человека, с кроткой беззащит-
ностью огромной, открытой, а потому легко ранимой души. Именно Наира
заставила меня собрать, упорядочить и, что самое главное, закончить массу
начатых давным-давно стихов и песен, подготовить их к изданию. Только
благодаря ей, были осуществлены проекты позволившие выйти в свет этой
книге, а так же одноимённому СД диску. Да, что там говорить: само назва-
ние «Из чьей-то тени...», — предложено ею. И именно словами благодар-
ности Наире, которых я, как обычно, просто не нахожу, наверное, и стоит
закончить вступительное слово к этому изданию. Спасибо.
               
                Н.Джинчарадзе