Картинки сознания

Новая по правилам и содержанию игра в слова длиною в месяц, которую я вновь публиковала прямо у себя на странице вконтакте (https://vk.com/veronisolntse). На этот раз вместо каждодневного написания эссе (первой мысли) на заданное слово я писала на визуал (картинки). К сожалению, здесь нет возможности прикрепить изображение к каждому эссе, поэтому предлагаю вам почитать и посмотреть полную версию на странице вконтакте. Игра посвящается моему дорогому другу Андрею Андреевичу, регулярно снабжавшему меня картинками.



Две предыдущих игры можно почитать здесь:

"Поездки в метро" http://stihi.ru/2016/03/27/693
"Слова, адресованные в ночь" http://stihi.ru/2019/02/25/5853






03.12.22 -



1. Золотистое свечение окутывает пространство, здесь нет небесного света, этот свет не предназначен для людей, яркая вспышка проникает сквозь саму суть человека, пронзая его своей неестественной силой насквозь, задерживаясь на долю секунды, чтобы осесть тяжелым медно-рыжим отблеском на самом дне его глаз, там эти искры остаются существовать, чтобы вновь воссоздать это горячее, расплавленное в жидкое золото пламя, вспыхивающее, разгорающееся снова, в своих бесчисленных повторениях, гоняющее шестеренки человеческого разума, острые, образующие комбинации мерцающих сочетаний мысли, застывающие от одного лишь взгляда на пламенеющую суть Солнца, далекой звезды, согревающей и сжигающей все, что попадается на прямом пути выпущенных ею во все стороны от себя лучей, в бесконечном пространстве удвоенных множество раз, плотным строем выступающих вокруг и всюду; в неопределенной близости от неземного источника света и тепла остается лишь сухой жар, горящим сгустком двигающийся тебе навстречу, предметы, хранящие на себе горячее прикосновение всех оттенков желтого, заливающего собой стены, пол, потолок, желтого, переходящего в ярко-красный, в сияющий коричневый, струящегося сияющим палантином, заполняющим все щели, неровности, создающим формы, очертания; в этот миг, забытый, несуществующий, нет места для рождения новых слов, нет силы, способной толкнуть вперед остановившееся время, есть только испепеляющий жар, сжигающий клетки сущности понятия «человек» и глаза, навсегда запечатлевшие в себе лик Солнца.



2. Слова, серой пылью сквозь белое облако прямо из самого сердца, ветром подхваченные во внезапном порыве, легкие, без подтекста, почти бездыханные, ввысь уносятся, долго не задерживаясь, не успевая ни на что повлиять, ни задеть чего своим мимолетным прикосновением; уверенной поступью я шаг за шагом преодолеваю метры, уходящие из-под ног, путь мой вьется серпантином, блуждая, я оглядываюсь не за плечо, не за собой и не в сторону – в темноте видно лишь небо в густых акварельных красках – надо мной, над всем, что есть земля, прохлада воздуха, обрывки вечерних воспоминаний, я не боюсь своих желаний, я чувствую, как сильно меня притягивает то невидимое, что взмесило эти облака в темные и прозрачные тени, единым порывом движимые по всей небесной картине до тех пор, пока она мне доступна и видна в синем мраке ночи, на ней не видно звезд, лишь светящаяся рябь, холодные структуры, перетекающие одна в другую, насквозь, разрывая друг друга на воздушные части целого в обрамлении неяркого фиолетового сияния; как невероятно темно моей душе в такую ночь, как легко – я чувствую это в движении своих рук – управляются воздушные массы на небе, окрыленные свежим дыханием ночи, её неопределенностью и сомнением, уплывающие в черноту цвета фиолетовых синяков, размазанную там и тут, подложку для парящего океана, полного неглубоких мечтаний и снов, не знающего контроля, свободного.



3. Машины расходуют радужный бензин, выпуская дым, как пар от лиц человеческих, заливая мокрый асфальт кривыми линиями света своих желтых фар, скользят они, несутся в серости дня, срезая бликами своих зигзагов трамвайные рельсы, заманивая к себе солнечный свет, какой видели немногие из нас, доносящийся с дымных вершин, с горных пиков, своей устремленностью вниз сравнимый только с прямотой выстрела необдуманной мысли; кончиком брови ощущаю жидкий облачный туман, как сама смерть поставлена на поток, так в своих бесконечных попытках свет стремится снова и снова разбиться об эти камни, о нашу землю, пустую и мечтательную, о рельефы, пористые от времени и воды, отпечатки робких шагов у подножия, следы жизни и испаряющегося тепла; я принимаю в себя лучи в их блистательной одежде, во всей неописуемой радости красок рассвета там, под облаками, в леденеющей высоте.



4. Бывают дни, когда уровень моря неколебимо стоит на одной отметке, а языки пламени, подначиваемые газом, выдыхаемым печкой, танцуют ровно по кругу, не скалясь, не размахивая своими пестрыми рукавами, шаги простукивают мерно по мостовой, без крайностей, в особом ритме, отмечая все наклоны походки, эти пятки, каблуки, без спешки вписанные в покрывающие слой за слоем сырую землю камни, плиты, слои асфальта; всю эту холодную каменность лиц видно уже издалека, есть в этом что-то древне-музейное, в каменных взглядах белых глаз, без взмаха густых ресниц, не моргающих по сторонам, вся картина дня - умытый слезами океана камешек на ладони - так бесконечно проста, как врезанный своей тонкой ножкой в твердь фонарь, отличающийся ясным сиянием своей глупой желтой головы, такой нервно-стройный, вечно тянущийся макушкой вверх, прочь от гладких кладок плоских, вытесанных руками человека камней, все путники (или мимолетные спутники) проходят мимо, задираясь так шеей неловко, чтобы увидеть искры за матовым стеклом, а вовсе и не искры - непрерывное искусственное горение, метание бликов в черной коробке; что видно за горизонтом - одни лишь ровные полосы, может рельефы гор, может приторное цветение розовых кустов, все слишком просто, ровно, всё равно.



5. Черная точка в рамках круга, пустое начало без продолжения, без конца, невидимая спираль вкручивается по самое дно, врезаясь и кромсая, замыкая каждый поворот снова и снова, деревья пускают глубокие корни, врастая в саму суть, смешиваясь с землей, извиваясь кривыми линиями, их обнаженные кроны ветвятся нездоровой сосудистой сеткой над поверхностью земли, они больны, им нехорошо, от черного давящего неба вниз направлен гигантский магнит: стягивающий на себя все грозовые облака, собирающие обиду по капле, готовые разреветься в любой момент; сообщающий электричество воздуху, пустоте вокруг; мрачные тени, гонимые ветром в вихревой воронке, распластанные в многомерные кольца, освобождаются в бесконечном пространстве, скользя по тонкой серой коже встречных лиц, ложась на бледные щеки запахом едкой морской соли, оставляя металлический привкус на кончике языка.



6. На чердаке, укутавшись в теплый плед, бродят сонные мысли, разбрасывая во все стороны ворох прошлогоднего сена, сладко зевают во весь рот от одного края улыбки до другого, перешептываются в тишине, желтые огни горят, заливая светом темные окна, отражаясь в стеклах, когда-то рождавшихся из пламени; по вечерам мы зажигаем свечи, с надеждой подставляя спичке хвостик из самой восковой их середины, наблюдая, с каким желанием облизывается пламя, накрывая собой всю верхушку свечи, подогревая и подтапливая сантиметр за сантиметром, заставляя горячие восковые слезы стекать по её стройному стану, мы делаем это не просто так: когда солнце садится вдалеке, малюя небо в своих любимых пастельных красках с подтоном оранжевого цвета, одинакового на всем видимом протяжении, крыши маленьких уютных домиков рисуют на горизонте неровный зигзаг, а сгоревшая под ярким солнцем трава утопает во всех великолепных оттенках желтого, - мы зажигаем в окнах свечи, согревая целый мир в наших горячих сердцах.



7. Люди спят, каждое утро просыпаясь с ясной головой под отголоски снов, желая вытянуть из подсознания хоть что-нибудь - место и время, узнать, где бродили их бесплотные призрачные тела, проходя сквозь стены и туман, касаясь босыми ступнями осенней земли, сухой травы, тонких веток, представить бесцветное белёсое небо, холодный утренний воздух, вобравший в себя все вдохи и выдохи, прозрачные тонкие руки, сплетенные между собой на сердце; в мире снов нет ничего, голоса здесь растворяются, влетая в молочное ватное облако, серебристый пепел превращается в пыль, просвечивающую насквозь в лучах солнца, боль переходит в легкость, отрывая пятки от земли, беззвучно, в невесомом белом одеянии парит в каких-то слоях атмосферы, сонные грезы водят кончиками пальцев по гладкой поверхности льда, смотрятся в свое отражение, в сияние воды, чистота, заключенная в человеческом существе, острой иголочкой задевает онемевшее сердце, люди вдыхают морозный воздух и выдыхают печаль.



8. Над перламутровой рекой пели башни, вибрируя всей своей площадью от основания до вершины, поначалу голоса их были невнятными и робкими, задумчивые, в нерешительности они не знали, как начать, где взять источник энергии и силы, внизу шумел город, маленькие коробочки, отдаленно напоминающие дома, узор из узких дорог и улочек, раз в солнечный год вода почему-то стекала прямо вверх, будто бы не зная законов гравитации, образуя гигантские сталактиты, обнимающие башни; с рассветом голоса их становились ярче и звучали отчетливо, облетая всю долину, сплетаясь в тревожный звуковой пучок, трение их о землю усиливалось, подключая к уже знакомой песне звон, доносящийся из сердцевины подрагивающих сталактитов, река загоралась синим пламенем, сверкая своей изумрудной гладью, отражавшейся в сиянии кристаллов-многогранников, расположенных на всем протяжении бесконечной реки, игрушечный город ликовал, подпрыгивая своими маленькими строениями в такт музыке, гудящей теперь повсюду, занимая всё физическое пространство, вытесняя своей силой все вокруг и начиная стремительное восхождение к чужим звездам.



9. Все замерло - облака остановили свое движение, не слышно ветра, так тихо, что можно услышать, как протекают мысли в твоей голове, слова формируются где-то на затылке, ты смотришь прямо на меня, в упор, соединяясь со мной глазами, выдыхая в меня эти короткие слова, ассоциации, безликие фразы - я перевожу их мгновенно, в твоих глазах я вижу так много - от края синего небосвода до желания понять себя, в них перевернутый серп луны - его неудачно приклеили на небо - над крышами домов, в них синий вечер, фиолетовые следы в черноте ночи, рассеянные огни живых окон, биение жизни, желание быть, ощущать, соприкоснуться с другим человеческим существом и разбиться, разлететься на мелкие частицы, чтобы чувствовать себя живым снова - плоть и кровь, и неутихающий бушующий разум, смотрящий на мир через эти умные глаза, два источника света, им питающиеся и обратно отдающие, с блеском из-под опущенных ресниц, говорящие, сонные, заглядывающие в далекие миры, когда-то составленные из осколков звезд, сорвавшихся с неба, смотри на меня - в суть меня - долго, не переставая, и я увижу тебя, я запомню, я буду знать.



10. Я отправляюсь в путешествие, шуршание колес по песку, по асфальту, по гравию, шумные машины, несущиеся навстречу, за окном тяжелое небо, темно-зеленые пятна деревьев, в которых лишь отдаленно угадываются ветви и крепкий ствол от земли до верхушки, нелепо воткнувшийся своей головой в мрачную серость небосвода, недавно шел дождь, и природа еще не отошла от исторгнутых на нее потоков, усиливших яркость всех красок - дорога вся в цвет мокрого асфальта, листва, умытая от пыли, влажная черная грязь, сбившаяся в блестящие лоснящиеся комья по краям дороги; прикладываю ладони к запотевшему от разницы температур окну, вожу пальцем по силуэтам капель по ту сторону стекла, всматриваясь в их причудливые формы, хранящие в себе отпечатки всего, что в них отражалось: эти яркие цвета, родом из земли - теплый зеленый и коричневый, и сразу привкус сладкого на языке, как тростниковый сахар на дне кружки с крепким чаем, карие глаза, чуть прикрытые, тонкие руки в объемном свитере, острые локти, каменная громада горы, прорезающая себе дорогу наверх; цель путешествия все ближе, резкий наклон на грани падения, холодный горный пик, уединение, тишина.



11. Два, двое, со взглядом в одном направлении, солнце едва касается темечка, разливаясь широкими лучами всюду, заставляя все сущее отбрасывать тени, кто (или что) какие может, по возможности, по потребности, мы две горы, два пещерных человека с огромными сердцами, качающими густую красную кровь, может быть там впереди мы уже на грани смерти, но сейчас пока движемся куда-то вперед, все то, что там, далее - необозримо, так лучше, так надо было, остается только ждать и держаться за руки, не заглядывая друг другу в глаза, плечо к плечу, а еще лучше спиной к спине, устойчиво, надежно, под руками только сухая земля и каменные крошки, которые так легко обращаются струйкой пыли, если потереть их между пальцами, в мире теней так беспощадно светит солнце, заставляя нас дышать чаще, а думать реже, устремляя взгляды в бледно-синюю даль, в своих венах я ощущаю голубые реки, когда ты водишь пальцем по моей руке, не отрывая глаз от горящей под солнцем горной вершины, я падаю в свой сон, где все увиденное мною прежде - мираж, как верблюды на водопое в пустыне, шерстистые, с большими печальными глазами в обрамлении длинных густых ресниц, взмесившие своими неповоротливыми телами песок, гордо шагающие под солнцем сквозь само время, мой пульс в утекающих песчинках, в этих мгновениях заключена моя радость, мои стеклянные мечты, все лица людей в бесконечном движении проносятся сплошным потоком, зажигая мерцающие огоньки воспоминаний, я знаю, мы встретимся, там будет тихо и светло, и ты расскажешь мне о звездах.



12. Есть что-то неживое в пустоте чужих ладоней, когда они раскрываются перед тобой, взмахом крыла, падением с высоты, как эти руки прикасаются к железной раме, отзываясь холодом внутри тебя, будто ты через них способен чувствовать эти скованные движения, этот блеск металла под пальцами, эти острые предметы, стремящиеся вогнать свои жала под пластилиновую кожу; они хватают рукоять ножа - держать его так мерзко и вместе с тем приятно, чувствовать власть, дарить страх и отчаяние, и кажется, они сильны, эти руки, им под силу все это тяжкое бремя, это кипение в мышцах, жжение, натяжение до пределов возможного, все эти жилы, проступающие наружу, клубок из связок и нервов, заставляющий пробовать на ощупь любую выступающую поверхность, оценивать, анализировать углы и окружности, брать в руки карандаш и проводить расчеты, хватаясь руками за голову, когда все не по плану, и тело стремится приблизиться и шагнуть за железный каркас, встречая сопротивление - тонкие кости, обтянутые бледной кожей еще держатся, за себя и за все тело, мертвой хваткой вцепившись в раму; во всей Вселенной гасят свет, сквозь тьму ты видишь лучше - ответное горение чужих глаз во всем блеске и великолепии, прикосновение легких пальцев, маскирующих соленую влагу под капли дождя, стекающие по ресницам, за себя я не отвечаю, но думаю, что можно измерить пустоту твоей души, как белизну перьев птицы, что хранишь ты у сердца.



13. Листаю страницы книги. Уже вечер, хочется определенности, хочется за что-то зацепиться. Сегодня слова высыпаются из головы не единым потоком, а фразами. Мотив, дробление, тема? Не думаю. Иногда я не чувствую себя обтекаемой, многие из нас имеют острые углы и даже знают, как ими лучше воспользоваться, так и я нахожу в себе смелость поставить точку, и не одну, и не раз. И все это приходит в некий порядок. И вот уже формируются предложения, по точке на каждое. Когда я пишу послание в безжизненный экран своего телефона, оказываюсь по ту сторону - сцена и занавес - высокие каблуки, платье, стрелки мягким карандашом, коричневым, чтобы вывести глаза из тени на свет. Все эти буквенные маленькие символы, любимые двоеточие, тире - я вас полюбила и, уверяю, не разлюблю никогда. Мое постоянство так устойчиво и неколебимо, как моя изменчивость по отношению к себе. Моя любовь к людям, что в ней? Я не желаю ставить этих знаков вопроса, мне не к кому вопрошать, всей внутренней стороной руки, самым уязвимым слоем кожи я чувствую, что никого не осталось, но я ищу, я не могу в это поверить. Вот и вы, развалившись в рыжем кресле смотрите куда-то в пустынную даль на летающих рыб, глотающих шары воздуха - всем нужен кислород - задыхающихся от избытка чувств, ошарашенных нами, нашей атмосферой и тем, чем мы дышим - вот кислородный передоз от самой ножки до подлокотника, да нас пора спасать! Ноги сложены на книжной полке, носки ботинок устремлены вверх. Вот назойливые звуки - стройный ход часов, и нет покоя, птицы бросают косые взгляды, вытирая острые клювы о дерево. Все утопающие тонут с поднятыми над головой руками, хватая лишь пустоту вовне пространства. Нас к этому не готовили, мы этого не выбирали. Ваш силуэт в уродливом кресле вызывает у меня только жалость. Вы больны. Все ваше тело покрыто белыми пятнами, вас будут лечить и не спасут, и вы не перестанете стирать следы слез из уголков глаз. Я не прошу многого, не задаю большой вопрос, я хочу любить вас не по правде, но по справедливости, чтобы мне не было стыдно за мысли, не было стыдно за вас, когда вы заявляете, что море высохло и вы больше не тонете, что всего этого просто нет.



14. Сделать шаг - и перейти на темную сторону, пятки касаются тротуара, нащупывают устойчивость через обувь, беспечные восхитительные мысли повисают, не разрешившись, не находя своей тоники, обрываясь на полуслове; есть нечто концептуальное, управляющее объемами фигур, расположением отбрасываемых ими теней, все так банально существует в рамках заданной формы, равновесие возможно потеряно, а может еще звучит фоном среди колеблющихся радиоволн, вещи портятся, изменения, ими претерпеваемые, необратимы, на темной стороне Луны все кратеры из человеческих снов - кропотливая работа наземных кротов, инопланетных созданий, бьющихся лбом о землю, пребывающих во тьме собственной, не раскрывая глаз на темноту ослепляющую извне; иногда думать много - вредно, сбиваются приобретенные ориентиры, рука попадает в глубокий карман пиджака и тонет в его недрах, не желая искать пути назад; что, если выйти в ночь, без ничего, без источника света, пусть будет трость, как у джентльмена, отбивающая ритм шагов, воткнувшаяся в ткань реальности, проделав в ней значительную дыру (кротовую нору?), из которой в любую секунду хлынет и польется вся эта черная вязкая гадость, останки неудавшихся предметов и форм, рисунки черным грифелем, сбившиеся в агрессивный клубок из грязных каракуль, стражи порядка в черных шляпах-котелках, которые вечно так плохо варят, узкие тени людей, когда-то прежде жавшиеся к солнечному теплу, распластавшись под фигурой человека; вычислить значение происходящего не представляется возможным, ловить свет поверхностью зеркала, затыкая уши от информативного шума, отрезать равные части от целого, сопоставляя с картинками разума, истекать злобой, теряя рассудок и не находя в этом себе равных - тьма приходит и вяжет свои узлы там, где нога человека ступает не по ту сторону.



15. Холодный свет проникает в мое окно - добро пожаловать в утро, синюю картину дня. Бледность щек ощущаю, прикасаясь к лицу - застывшая маска, неподвижное полотно, последние остатки эмоций ушли в левую бровь. Мое пустое легкое тело под мятым покрывалом, дрожащие руки с рисунком из голубых вен - несчастливая голубая кровь тех далеких предков, что разъезжали в экипажах, запряженных четверкой лошадей с широкими теплыми ноздрями и огромными блестящими глазами - насколько они были лучше теперешних двуногих созданий, запертых по доброй воле в коробке из четырех белых стен, каждое утро окрашиваемых прямолинейной синевой неба. Взгляд в одну точку, зеркало, отражающее так лениво, будто не сразу, с опозданием в секунду, эти измученные глаза на широком лице, вопросительно смотрящие на меня в ответ, последнее живое, что во мне самом осталось. Они изучают меня, в бессильном укоре прося перестать это делать - видеть то, что есть, что существует в действительности, там, в глубокой черноте зрачков, куда не попадает свет - так больно смотреть прямо на солнце, где формируется горе, когда ты плачешь без слез, где хранятся шаблоны с изображениями неба различной степени синевы. Я просыпаюсь с желанием снова спать, оставаясь в мире снов, которые не вспомнить, без этого резкого холодного света, бросающего голубые тени на мои усталые веки, чтобы только не смотреть в ответ на нечто, безумно глядящее на меня.



16. Вдыхаю зимний морозный воздух - множество крошечных частичек льда совершает путешествие к моим легким. Пальто нараспашку, звенящий холод в самом центре груди, не от того, что зима - от горьких слов. Мимо проходят люди, задевая меня ледяными руками, их лица для меня расплывчаты, силуэты размыты, в ушах звучит всё та же песня - прижимаю пальцы к вискам - с неба спускается невесомое облако, легкое, как смерть во сне, как пузырьки в розовом лимонаде. Жизнь стоит на повторе, собирая воздушные массы, как мусор, выкачивая грязные лужи, чтобы пролить их на нас снова. Если бы зимой водились стрекозы, то непременно со стеклянными крыльями, летая низко, прямо над хрупкими хрустальными телами водомерок, скользящих по пруду на крошечных коньках.



17. Растоплю холодный ледник теплом алого паруса - сияй, солнце, ветер, загоняй облака в небесные высоты, пусть горит ледяная земля, красным языком отражаясь на поверхности застывшей воды. Дышится так легко, так вольно, что хочется обнять кого-то за плечи и держать долго, крепко. Жар солнца греет снежные вершины, признаваясь им в любви, лучи раскидывают свои теплые руки во все стороны, растворяясь на горизонте. Сердце трепещет, как крылья бабочки - просто, незамысловато, так обычно говорят, но это ли ни есть правда? Устремляюсь в сияние света меж радужными линиями под всеми ветрами, погоняющими мой парус, и вижу слезы в искрах снега, и голубые неподвижные глыбы, и румянец плывет по воде вместе с нами, как затонувшее рассветное солнце, играя красными бликами на наших прозрачных щеках.



18. Тяжелые шаги под мрачным небом - каменные великаны заслоняют своими широкими спинами солнце, призывая тишину, пробуждая к жизни ростки цветов колоссальных размеров, вмещающие в свои цветочные шапки множество соцветий, стремящихся прорасти прямо в небо, щекоча его до ярких синих вспышек, напоминающих электрические сны, проводящие по мысленным каналам ток цвета индиго, бегущий кривой колеблющейся линией по потокам разума. В небе - невероятная морская волна, смывающая своей силой звезды, приклеенные к картонному небосводу в неудачной попытке их приручить и иметь всегда перед глазами, тяжелая вода оставляет на небе осадок из соли мутно-серого цвета, светящийся перламутровой дорожкой до самой Луны. Соцветия вплетаются в невесомость облаков, вибрируя черной каймой лепестков, собирая волнующий искрящийся дождь над безжизненной равниной, среди порхающих ночных мотыльков, сгорающих в ярких вспышках синего цвета, посыпая серой пылью своих крыльев черствую землю, обнимающую узлы синих, жаждущих жизни корней.



19. Я весь и полностью состою из снов, из редких мгновений, разрывов материи, воспоминаний о прошлом и том, что еще не произошло (но когда-то уже случалось), горький привкус на языке от неоформленных слов, думанных, но не сказанных, не готовых взяться за дело или сгодиться хоть на что-либо, чтобы составить великое множество пророческой чепухи, собранной повсюду, от всего и вся - из легкой пенки вокруг ободка чашки, яркого аромата черного кофе, листьев, ветвей, деревьев самих в себе, их форм и силуэтов-скелетов, возвышающихся в серости ночи, легкого дыхания незнакомцев, готовящихся разделить прикосновение горячих губ, блестящих сережек, произрастающих из мочки уха, болтанием своим бессмысленным привлекающих горящие умные глаза галок и ворон, шатающихся по природным рельефам. Все рождается из тишины и в тишину уходит, и я погружаюсь в далекий сон, забывшийся на границе прошлого и будущего, заглядывая сонными глазами в настоящий момент невозможного бытия.



20. Шариковая ручка выводит тонкие синие буквы, медленно, закручивая ажурные петли на белом листе бумаги, устремляясь вправо от края, вкручиваясь в материальную структуру, оправдывая свое существование ценностью извлекаемых слов. Моя душа дышит задумчиво и мягко, неяркий свет попадает в комнату, заледенели ставни, мороз легонько трогает кожу, упиваясь её нежностью и теплом, глаза раскрыты широко, в их глубине возникает нечто вкуса ореховой скорлупы - терпкое, загадочное и приятное, готовое вскружить голову, сбить с толку, разливаясь по всему телу до кончиков пальцев, теперь обжигающе горячих, оттаявших от холода. Когда лед тает, все еще являясь единым целым, прозрачные капли отсоединяются от того прежнего, чем они были, постепенно, с едва уловимым трепетом, их слезливые лики хранят в себе все спектральные ячейки цветного света, срывающегося сверху, в них переливается весь маленький мир, дожидающийся яркого неба и светлых деревьев, которые совсем скоро найдут силы в своих плотных сухих от мороза стволах, чтобы исторгнуть из себя кричаще зеленое племя. От рождения до смерти светятся падающие на землю капли, превращаясь в монотонный шум капели - стройных, путешествующих по миру детей ледяного происхождения, падающих в руки людей, на их сонные ресницы, проникая в усталые глаза, в замерзшие одинокие сердца, рождая в них необыкновенное чувство, начинающееся из ничего, с голубой точки в блокноте ежедневника, рассказывающего о скучных похождениях человека в двух словах, вырастая во что-то необъятное и новое, стирающее края, выходящее за рамки пространства - шире и ввысь, разогревая сердце, накаляя его до немыслимых пределов. Приходит тихий сон, на бледной шее пульсирует голубая венка, все живое изнывает, представляя, как совсем скоро вырвется наружу, на свет, под благословение слабеющего зимнего солнца, чтобы дарить людям красные цветы в глаза и на сердце, эмблемой жизни и любви. Вьется тонкая линия, хрупкий иней рисует кружево на моем окне, кошачьими глазами, мутными от сладкой истомы, я посмотрю на этот мир и радостно закричу, что я люблю, что деревья теперь зеленые, что земля под травой наверное все такая же круглая, что мне так просто и легко, что мысли нетленны, хоть записанные в словах и выцветают от лукавого солнечного взгляда, что странное щемящее чувство расцветает в моей груди вместе с полем луговых цветов, выглядывающих из-под белизны снега, что наступила весна.



21. Я тянусь к тебе рукой, кольцо на узком пальце, жемчуг на шее, в голове шум, пустота в зеленых глазах. Сухие нити ветвей, как ползучие корни нервной системы, благословенны в своем служении далекому солнцу, подающему световой сигнал всем живым, способным пока реагировать на отражение света в блеске черного зрачка. Мы ходим по названной нами земле, не имеющей прямого предназначения, в то время, как звезды холодно смотрят на нас сверху вниз, без цели, без движения, проживая десятки человеческих жизней с тем же выражением сосредоточенной скорби в своей сияющей стабильной форме. Над фиолетовой чернотой восходит новая луна в светящейся одежде, заглядывая в зеленую густоту леса полукругом своей печальной головы. Я указываю на тебя пальцем, там, в моем серебристо-сером сне, где шелк и жемчуга застилают незнакомые дорожки, ты смотришь на меня в ответ, поднимая глаза на рыже-ржавые листья, покидающие свой временный приют, данный им от рождения, чтобы превратиться в прах, в ничто, подхваченное дыханием ветра, и там на горизонте, где гаснут погибающие звезды, соединиться в едином вихревом потоке, гоняющем по свету звездную пыль.



22. Сегодня мы сворачиваем влево. Настоящее время вытягивает краски из жизни, съедая цветные пигменты, выпивая стакан акварельной воды, оставшейся после купания кисточки. Картинке добавляют контраста и резкости, черная линия горизонта раскручивается бесконечной полосой, застилая пустое пространство черными коврами полей. Дорога из белого песка петляет размашистым рукавом единственной руки, без цели, без путников. Я смотрю в муть серого неба и вспоминаю многое, массу неразделимых вещей, клубок прежде цветных ниток, теперь выцветших, поблекших. Там в тумане, где нет границы между курчавыми головами облаков, живут воспоминания, от которых не осталось и следа, прошедшие точку невозврата, скрытые фильтром восприятия от человеческих глаз. Что в этих глазах от живого человека? Горе и скорбь. А в сердцах пылает черное пламя.



23. Стальные ножницы разрезают фотопленку на кривые кадры, больно, когда нож входит под кожу, когда ранят словами, глубоко, всерьез. Палец монотонно цепляет струну, врезающуюся в плоть своим "ля", насыщая тело обертонами, заставляя его звучать против воли. Рты заштопаны толстыми нитками, в головах иголки, торчащие из соломы. Смерть ожидает лишь живое - забирать то, что и так уже мертво, ей не по нраву. О этот ужас, эти танцы на углях под барабанный бой, бледный диск луны, повисший в темноте, как острый серп, тихие песни птиц, пренебрежительно цедящих резкие звуки сквозь приоткрытые клювы, горячее пламя костра, пожирающее сухие трескучие ветки. Боль остается навсегда, прилипая к физической форме тел, как тень, как второй слой невидимой одежды, острая, как осуждающие взгляды, прямолинейная, как навязчивое звучание обидных слов. Бьют старинные часы где-то на дне глубокого озера, пуская по воде круги, затягивая немых рыб в звуковые вибрирующие воронки. Тяжелое тело утонет, поглощенное ненасытной водой, опустившись до самого конца, чтобы занять подводный трон, слушать двоящиеся слова, долетающие сквозь мертвый сон, и ловить боль в крепкие рыболовные сети.



24. Море дышит солнцем, розовые раковины запоминают звучание волн. Изогнутые галочки чаек ловят попутный ветер, раскачиваясь в небе. Волосы убраны в строгие прически, спрятанные под широкие поля шляп. Я рисую черные линии уверенной рукой, завитушки, силуэты, очертания ночных грез. Три точки замерли в пространстве времени, без движения, не смея даже пошевелиться. Лица повернуты прочь, их выражение могло находить общие черты с улыбкой, но то было раньше, до того, как пульс времени начал стремительно набирать свой ход, искажая суть вещей материальных, находящихся вокруг. Согретое теплом света сердце стучит чаще, шумит чуть естественнее, привязывается охотнее. Птицы пролетают мимо, задевая друг дружку крыльями, обнимая небо. Время ускоряет свой бег.



25. Человек - фигура на фоне матово-розового неба, уродливая, безобразная - наглядная визуализация больной души, ощущающейся только по краям, без точки притяжения, без центра тяжести. Кривое, сломленное существо, крючковатыми пальцами своих ветвей хватающееся за каждый шорох и стук, возникающий в плотности фиолетовой дымки. Небо наклоняется вправо, утягивая за собой все небесные тела с их чудными формами, происходящими внутри них реакциями, невидимыми нитями, собирающими соцветия созвездий, сияющих своим немигающим взором на все, что вписано в осознаваемые границы Вселенной. Глаза прикрыты, сиреневые веки трепещут в поисках сна, бессознательного нерегулируемого потока событий, зацикленного на душевных впечатлениях от изломанных лебединых рук, мягких глаз из-под темных ресниц, тембре последнего чистого голоса. Из глубины сердец исходит бедственное разочарование и обман, единые мысли отчаяния и страха, сами собой очарованные, как одинокие текучие синие реки, которые сродни тоске человека по человеку. Звезды смотрят горящими глазами на все сверху, перешептываясь, задавая безличные вопросы в темную пустоту неба, холодный безбрежный океан, укачивающий своих несостоятельных людей, трепетно-сонных, полных прозрачных незначительных мыслей, схваченных в пучки из слов, не находящих адресата, горящих светящямися точками в черноте разума. Вслед за последней надеждой короткохвостой кометой уносится сон, мир людей погибает уже в какой раз, задевая все больше пространства, умирая методично по кругу, разделяя уродство тела и души между поколениями себе подобных, просто чтобы жить, чтобы гасли звезды на небе.



26. Тяжелый сон. Облака выпадают осадком в голове, испаряясь ветром из ушей. Капли дождя расходятся идеально ровными кругами по зеркальной поверхности. Мы молчим, глядя на воду в её жидком состоянии, призрачно переходящую в массу холодных голубых облаков. Ветер дышит над нами, гоняя нерешительные думы. Мне дорога сама мысль о времени, его закругленности и конечности в одной точке в рамках круга, бессилие часовой стрелки в попытках угнаться за символом бесконечности, заключенном в восьмерку, ночи без света дня, ровное биение сердца под пальцами. Нет ничего легче наших тел, парящих за границами облаков, купающихся в ночном океане, ожидая прилива со стороны Луны, набирая полные ладони невесомых воздушных хлопьев, распадающихся в невидимое прозрачное ничто, легким прикосновением наводящее голубоватые тени на прикрытые веки. Свежее дыхание на твоей щеке - ты отражение всего, что есть, что ищет место в твоей душе и на поверхности небесной стихии, ты - место встречи двух стрелок, полет ночной мечты, надежда на рождение перекрестных снов, печаль, тонущая в необъятном мире.



27. Мыслей нет, сладкий ликер, липкие пальцы. Сейчас уже не так модно строить влажные глазки, набирая миллилитры слез в изящные мешочки век, заливая щеки тонкими черными струйками. Плакать не хочется и нельзя, глаза отвлекать от красоты, от неба - преступление. Сахарная вата тает на языке, вечер уходит из-под ног, мне только поймать бы серп месяца и держать его на ладони, представляя, как в полукруге его кресла-качалки начинают свое путешествие сны, прикасаясь к гладкой поверхности лба, уговаривая сознание принять молчание, чтобы утонуть без остатка в закатных облаках, приклеенных к небосводу ватными клочками, как в детской поделке, с руками, слипшимися от клея, разукрашенными краской, высохшей яркими пятнами на коже. В мае есть что-то от июня, немного, слегка ароматное и соленое, с привкусом сирени и вечерних переживаний, распластавшихся на берегу у какой-то неизвестной воды с ногами, свешенными с края, ладошками, зарытыми за спиной в траве, влажной от выпавшей росы. Все это так легко, так хорошо и просто, что возникает недоверие к облакам, к небу, к ровному дыханию, ритмичному биению сердца в твоей пустой груди. Глаза закрываются сами по себе, замышляя свет и цветные образы, плывущие в розовую даль, без единой мысли, без вязких скованных слов, под добрым взглядом из-под опущенных долу ресниц.



28. Ночь фиолетовая, танцуем по верхушкам деревьев легкой поступью, согревая в теплых ладонях светящиеся стеклянные шары. Синие следы на снегу петляют в потемках под размашистыми лапами елей, ароматные колкие иголки разбросаны зеленым сором. Внутри меня клубок бессвязной суеты, короткие яркие вспышки, сбивающие с толку, меняющие направление моей мысли, разноцветные огоньки гирлянды, нервно мигающие своим несуществующим теплом, глупые, как неоновые вывески ночных магазинов, трогающие нездоровым розовым сиянием лица проходящих мимо незнакомцев. Еще немного, и Луна уйдет под воду, глотнув холодной темной воды, её сияющее тело поплывет, посеребряя все, чего касается, бликуя светлой рябью на мутной воде. И мне приснится сон, про зеленые макушки, присыпанные снегом, про искры от чирканья спичкой, искрящиеся капли бенгальских огней, осыпающие руки из своего маленького фонтана. Сонные ели будут шептать беззвучные молитвы, обращаясь к небу и распластанной на поверхности озера Луне.



29. В далекой пустыне космоса черная материя плотно усыпана светящимися точками звезд, появляющихся во тьме из тишины, и в молчание тишины уходящих. Где-то внутри меня играют музыку, на глубине души, её передают по всему телу, по всем моим конечностям, заполняя мысли и теплую кровь звуковыми символами, курсирующими так без остановки, без разрешения, перед тем, как выкатиться на свет переливающейся хрустальной слезой. Звучит все пространство вокруг меня, люди носят разноцветную яркую одежду, резонируя своей обнаженной кожей, пока не придет зима, скрывая их тела под плотными слоями одежды - тогда становится тихо среди людей, как среди небесных звезд. Утром все лужи покрыты тонкой корочкой льда, хрустяще потрескивающей в ответ на шаги. Сосны толкаются между собой, пытаясь разглядеть пестрящее созвездиями черное небо. Глаза закрыты - сейчас придумаю сон, и сердце учащенно забьется, как больное, пальцы до дна клавиш, басы глубокие, в четвертой октаве наколю хрусталя. Звезды медленно падают, оставляя за собой долгий искрящийся след, сгорая, ложатся на землю, чтобы в покое уснуть вечным сном.



30. Так трудно помнить себя, забивая голову пестротой непостоянства ежедневно, отпечатывая буквы, числа, цвета в изношенных от времени глазах. Содержимое мира заполняет человеческое существо всеми возможными способами, проникая в пористую текстуру волос, запечатывая раны и царапины на теле, заливая тихое горе на сердце. Чувствовать боль теперь дело привычки, как и разбирать вещи, здания, деревья на части, препарировать все, на что попадет блуждающий взгляд, раскладывая окружающее пространство на простые элементы, без каркаса, кирпичей, без листвы, веток, стволов, без асфальта, без луж, без дна - бездна, зияющая пустота, схематическая виртуальная матрица без ничего на месте того, что было, без людей, без пульса шагов, выходящих из-под ног, которым больше не на что ступать, не на что смотреть и нечего видеть перед собой и позади себя, нет центра, нет точки отсчета, неоткуда браться и некуда возвращаться, лишь пустота в сердце от пустоты в глазах.



31. Сделай выбор. Шум города поселился в твоих ушах. Огни набрасываются на плоские тени, скользящие по асфальту. Люди сделаны так, что очень талантливо умеют причинять боль. Одно слово, один неверный ход - раскаленное железо зажато в ладони. С ровными заживающими краями - дыра в твоей груди смотрит на меня, изогнувшись в звериной ухмылке. Ты меня убиваешь, губишь, я слышу вырывающиеся из твоего существа голоса, они сбивают меня с толку, бьют электрическим током в грудную клетку. Сомнений нет - власть твоя сильна, улицы тонут в черной ядовитой грязи, вытекающей из всех люков и щелей, льющейся нескончаемым потоком, способным похоронить под собой всю видимую поверхность земли - то яд слов, срывающихся с твоих уст, сочащийся из твоей незашитой раны. Мы бродим по городу, тяжело дыша, захлебываясь слезами, слабо фокусируя взгляд на светящихся красно-желтых сферах, окружающих яркие горящие точки - высоко поднятые головы фонарей. Ноги впиваются в черный асфальт - кровавое месиво из тяжелых мыслей и слов, ныне текущих по проводам над неуклюжими громадами трамваев, медленно уплывающих вперед, скрываясь за поворотом от пристального взгляда моих выжидающих глаз.



32. Время тянется долгой линией, проплывая прямо перед глазами, подводя черту всему, что утекает в хвост и стремится в начало, замыкая движение частиц, принимающих ускорение, взаимодействующих на бешеной скорости, мелькающих в хранилище памяти, вызывая привыкание, как электронные каталоги с пронзительными лицами людей, к образам которых хочется возвращаться бесчисленное количество раз, пока вся их видимая оболочка не станет предсказуема, сохраненная в своем неизменном виде в библиотеке человеческого разума, состоящей из активных ячеек, излучающих тепло и свечение, и матово-черных, уже пустых, не поддающихся настройкам, не реагирующих на поступающие сигналы, не способных более поселять и хранить в себе образы, когда-то дорогие сердцу, теперь выпавшие из временного потока, как цифры, отслаивающиеся от циферблата, лежащего под скривившимися от проходящего сквозь них времени стрелками, которые, постепенно замедляясь, скоро перестанут делать свое "тик-так", приближающее к смерти все живое, выстраивающееся в одну линию с планетами, исполосованными креплениями колец и звезд, желающих вокруг них закрепиться, планетами, образующими мощный передатчик, транслирующий само время в ядро Земли, бурлящее там жаром закипающей лавы, мечтающей найти свой вулкан, чтобы через него попасть на свет, пролиться неудержимым оранжево-алым потоком и застыть так навечно, запечатав в себе дыхание времени.



- 03.01.23