Книга Даля
Пылись, Орфей,
бросай небрежно лиру,
оставив тень,
скорей оскал для мира.
Исчезнешь ты,
лишь книги что-то вспомнят,
до темноты
каким ты был, до крови.
Неважно все уже,
уже вообще ничто неважно.
Поэт содержится в стихе?
Смеётся смятая бумажка.
Мы придадим огню
её, а значит, мы сожжем поэта.
Ведь было хорошо в аду?
Теперь растопка ты, газета.
Я рифмы вовсе не найду
для смерти, для
поэта.
II.
Гори, Орфей,
сжигай весельем скрипку.
Царство теней
лишь отражение ошибкам
нашим стало.
Гребёт Харон сквозь смерть,
сквозь плоть и сало,
чтоб хоть кого-то этим треньем греть,
грести и греть,
грести и греть,
грести и греть.
III.
Затаившись в тишине около книжного магазина в полдень,
я выкуриваю сигарету, смотрю на бледное солнце.
Небо перетянуто тем, что после себя оставляют звёзды –
сиянье, точней свидетельство о сияниях
на лакмусовой бумажке свода с инициалами бога,
в паспорте, официальном документе мироздания.
Я бросил окурок в разрез в пространстве,
чуть отдышался воздухом, что носило отсутствие.
Меня тянуло блевать от того, что все книжные магазины –
носители мертвецов, танцуют на их костях, как на чужих наречьях
имперская конница. Нет ничего хуже смерти, потому что
после смерти мы оставляем развалины, белые камни, называя это -
сохранённой речью,
на деле имея всего лишь собрание времени, лишь пыльный словарь
состоящий из потерявших какой-либо смысл букв.
Немель, 2022
Дмитровский пер.
Свидетельство о публикации №123020102793