24th Chorus

Литература. Полночь. Водка. И стихи.
Клавиатура и экран от телефона.
Под лампой тень, как продолжение руки
протяжно дребезжит под звуки скорой.
Вот я себя не выражаю, но предвижу
белесый час утра, таблетки, лепестки,
июль волшебный, солнце ещё ближе,
чем я к нему, чем мне мои стихи.
Затравлен ночью, выпиской, собой,
я как поэт Введенский – обезличен,
ведь я никто, любимой пустотой
я начинен, заполнен, обездвижен.
Бумага знает, каждому к лицу
принять бы надо посланное свыше.
Вот я и принял.
Теперь впору мертвецу
доказывать, что я жилец ещё на тыщу
лет. Книга раскрыта. Пол
залился отражаемой дугою
света, не пропускающего рук,
сквозь пальцы он
свистит, как ужас. Что-то не так со мною.
Вот мрак. Вот две страницы впереди.
Стих недописанный. Полупустой стакан. Порою
себя увидишь, так начнет мутить,
что сам сольешься с полу-пустотою.
А что литература? Кто поэт?
Оставь богам те игры в избиранья.
И как Введенский, пиши себе во вред,
изрань себя, исчезни в тамбур дальний.
Болезнь – это ангел в голове,
что обрекает душу на страдания.
Себя потешить, улови момент,
пока ещё страдания легальны.
Я осушил тюрьму стекла, не стану весел,
скорее сам себя задвину глубже в ящик.
Элементарная среда любой депрессии –
не быть, но оставаться настоящим.

Немель, 2022
Комната на Площадь Маркса