Из Лоуренса Ферлингетти - Гимн Джеку Керуаку
Гимн Джеку Керуаку
1.
Далеко от моря далеко от моря
Бретонских рыбаков
несутся над Лоуэллом
белые облака
и белые берёзы
голые белые берёзы
вдоль покрытых туманом ночных дорог
мелькают во мраке
(где когда-то он ехал
на папином стареньком "Плимуте")
И белое как берёза лицо
Мадонны с Мерримака
осенённое уличным светом
у мутных вод Мерримака
- сорвавшийся лист
на морском ветру
летит из Бретани
над нескончаемыми океанами
2.
В память об Америке есть сад
В память о нём есть ночная птица
Есть andante cantabile
в саду в память об Америке
в тайном саду
в укромном месте
песня мелодия
ночная песня отдающая Эхом
в память об Америке
В крике ночной птицы
за окном Лоуэлла
В крике детей
во дворах многоквартирных домов
В низком тоне
женского бормотания
женщины поющей прерывистую мелодию
в комнате с закрытыми ставнями
в старом деревянном домишке
в Лоуэлле
В то время как мир раскалывается от
грохота
как заблудившийся лесовоз
на крутом склоне
Америки Керуака
Теперь женщина молча сидит
качаясь спиною назад
к матери Уистлера в Лоуэлле
и все суровые матери-кануки
и мама Джека
Все они раскачиваются
И по-прежнему в бурные ночи
просвечивают как фантом
исчезнувшего образа
На потухших экранах ТВ
мелькнувшее изображение
на Moody-Street
на улице Beaulieu
на грязной мостовой Sarah Avenue
в Пакетвилле
И в церкви Святого Жана-Баптиста
4.
И старый бар Уортена
в Лоуэлле штат Массачусетс в полночь
сейчас в тысяча девятьсот девяносто седьмом
Керуаковские гуляки
толпятся у деревянных распивочных
старых с вырезанными инициалами
миллионов напившихся пьяниц
тряпки Укутанного Незнакомца
на каждой деревянной скамейке
где такие как Керуак лесорубы
изображали пренебрежение
навозу и смерти
Ах сломанное дерево и фанаты панка
что всё ещё крутятся
(размахивающие шнурком
запыхавшегося Будды)
до сих пор заплутавшие в Лоуэлльской
"громадной трагедии мрака"
с Джеком
5.
Вот закусочная "Четыре сестрёнки"
ещё известная как "Сова"
Сейчас воскресное утро
восемьдесят седьмого марта
или любого другого воскресного дня
специальные
предложения
омлета с рубленной ветчиной
в ярких кабинках заполненных семьями
Греческий Лоуэлл и французский Гаспе
Диалект "Патуа"
и сленг "Аргос"
рабы-спартанцы
убежали в новый мир
здесь воплощаются в приливе крови
Американского воскресного утра
А "Ти-Жан" Джек Керуак
входит улыбаясь в
бейсболке сдвинутой набок
жаждущий мессы
в Церкви Всех Страждущих Святых
пристанище ночных сов
благославляющих каждую забегаловку...
5.
Ах Молчаливо Улыбающийся мужчина
тот
что в рубашке лесоруба
и кепке с косыми отворотами
дышащий зимою на руки
как будто бы для того чтобы разжечь пламя
Укутанный Незнакомец которого знал
как "Ти-Жан Улыбающийся"
пробирающийся мимо зданий мельницы из красного кирпича
вниз по теченью реки
(о могучий Мерримак
"гремящий вал")
где когда-то в полночь
юный "Ти-Жан" танцевал с мамочкой
в лунном свете
И покатились по зелёной лужайке
его мать и подружка
все вместе с Буддой
в его объятиях
6.
А после Ти-Жан Джек на языке жуаль
переодетый
защитником в Американский футбол
в клетчатую рубашку
пересекая туда и обратно Америку
в скоростных тачках
тень доктора Сакса окутывающая его
как пелена облаков над ландшафтом
Песнь об Открытой Дороге спетая пьяным
с Уитменом и Джеком Лондоном и Томасом Вулфом
Всё ещё отдаётся Эхом сквозь
Америку
тридцатых годов девятнадцатого века
Америку сороковых девятнадцатого
Америку которой давно уже нет
кроме разрушенных старых и пыльных
рейсовых автобусных станций Greyhound
в маленьких затерянных городках
вИдение Ти-Жаном Америки
открывается из окна едущего автомобиля
такого же как
захватывающее вИдение
промелькнувшее из вагона поезда очень давно
("Итак он впервые увидел мрачную землю")
И вот Джек
в полуночном баре "ангел"
где-то к западу от Центральной Америки
где пьяная Мадонна
(тени её на углу Мерримака)
делает ему непристойный знак глазами
а Ти-Жан отвечает
только глазами
И ночь продолжается с ними
И свет освещает их
занимающихся на парковке любовью
7.
Во мраке его феллахинской ночи
в свете Озарённой Остановки На Крестном Пути
и освещённой Пещеры
внизу за похоронным бюро
под рёв реки
где сейчас Ти-Жан в одиночестве
(возвратился в Лоуэлл
с ещё одной бесполезной
попыткой Волка
Снова Вернуться Домой)
на ощупь проходит Двенадцать остановок на крестном пути
читая вслух надписи на французском
со своим жуальским акцентом
который заставляет гипсового французского Христа
смеяться и плакать
когда он поднимает Свой Огромный Крест
к Вечному Холму
И капает самая настоящая слеза
в Пещеру
с лица побитой камнями Девы
8.
Свет после света
Скала по-прежнему неподвижна
9.
Руки за ушами
он исчезает
с Колоколом...
Примечание: эта поэма сложна для понимания тех, кто незнаком с романами Керуака.
Ферлингетти использует массу биографических данных о своём друге Керуаке, жившем у него, а так же эпизоды из самых известных романов "На дороге", "Бродяги Дхармы" и других.
Керуак - культовый писатель, его слава в Америке безгранична, фанатов его творчества масса. Брэд Питт - один из них. Он никогда не расстаётся с главной книгой Джека "На дороге"("On the Road"), скупает на аукционах личные вещи Керуака за бешенные деньги. Что для России Пушкин, то для Америки Керуак.
Ниже статья из "Википедии" о нём, прочитав которую можно многое прояснить для себя, но далеко не всё. Ферлингетти использует аллюзии и реминисценции в поэме, отсылая читателя и к Иерусалиму(я был когда-то на "Via Dolorosa" - Виа Долороза — символический путь в Старом городе Иерусалима, по которой пролегал путь Иисуса Христа к месту распятия.)Все туристы проходят весь путь Христа по этой улице. В одном из Храмов Иерусалима хранится осколок Голгофы(под стеклом)- кусок Скалы. Упоминается Колокол - всем известное стихотворение Джона Донна, строку из которого взял Хемингуэй, назвав свой роман "По ком звонит колокол": "Исчезнет та скала. Поэтому не спрашивай, по ком звонит колокол. Звонит во тьме. Он звонит по тебе." Сложная по смыслу поэма, но гениальная. Керуак велик! Ферлингетти велик!
Джек Керуа;к (англ. Jack Kerouac, в английском произношении ударение на первом слоге; 12 марта 1922 — 21 октября 1969) — американский писатель, поэт, важнейший представитель литературы «бит-поколения». Пользовавшийся читательским успехом, но не избалованный вниманием критиков при жизни, Керуак сегодня считается одним из самых значительных американских писателей. Его спонтанный исповедальный язык вдохновлял таких авторов, как Том Роббинс, Ричард Бротиган, Хантер Томпсон, Кен Кизи, Уильям Гибсон, Боб Дилан. Его называли «королём битников».
Большую часть жизни Керуак провёл, либо скитаясь по просторам Америки, либо дома у своей матери. Сталкиваясь с меняющейся страной, Керуак стремился найти в ней своё место, что в какой-то момент привело его к отрицанию ценностей 1950-х годов. В его творчестве проявляется желание вырваться на свободу из социальных шаблонов и найти смысл жизни. Поиски могли приводить его то к освоению духовных учений, таких как буддизм, то к путешествиям по миру. Его книги иногда называют катализатором контркультуры 1960-х годов. Самые известные романы Керуака — «В дороге» и «Бродяги Дхармы».
Жан-Луи Лебри де Керуак родился в Лоуэлле, штат Массачусетс, в семье франко-американцев бретонского происхождения, и был третьим ребёнком. Его родители, Лео-Алсид Керуак и Габриэль-Анж Левек, были родом из Квебека (Канада). Как и многие другие квебекцы этого поколения, Левеки и Керуаки эмигрировали в Новую Англию в поисках работы. До шести лет Джек не изучал английский, дома в семье говорили на квебекском французском (жуаль). В раннем возрасте он был глубоко потрясён смертью старшего брата Жерара, что впоследствии подтолкнуло его к созданию книги «Видения Жерара».
Его отец управлял типографией и выпускал местный бюллетень «Прожектор» (The Spotlight), поэтому маленький Джек рано узнал о том, как макетируется газета, а некоторое время спустя стал выпускать и собственный спортивный бюллетень, который продавал своим знакомым в Лоуэлле.
В дальнейшем спортивные успехи сделали его звездой местной футбольной команды, что позволило ему получить стипендию в Бостонском колледже и Колумбийском университете в Нью-Йорке. Он поступил в Колумбийский университет, проведя требуемый для стипендии год в школе Horace Mann School. Именно в Нью-Йорке Керуак повстречался с людьми, с которыми ему предстояло путешествовать вокруг света, и с будущими персонажами многих из его романов — так называемым разбитым поколением, включавшим таких людей, как Аллен Гинзберг, Нил Кэссиди,Уильям Берроуз и Люсьен Карр. Керуак сломал ногу, играя в футбол, и постоянно ссорился с тренером, поэтому его спортивная стипендия не была продлена; он оставил университет на втором курсе и в 1942 году ушёл в торговый флот. В 1943 году он переходит в военно-морской флот США, но во время Второй мировой войны был списан по психологическим показаниям — он был «индифферентно настроен».
За время учёбы в Колумбийском университете у Берроуза и Керуака возникли неприятности с законом за несообщение об убийстве: 19-летний Люсьен Карр, приятель Керуака, убил ножом в драке ещё одного участника их компании — Дэвида Каммерера, гомосексуального человека и старинного друга Берроуза. Керуак помог Карру избавиться от улик, но убийца не выдержал угрызений совести и сдался полиции. Этот случай лёг в основу детективного романа «И бегемоты сварились в своих бассейнах», который они вместе написали в 1945 году (роман при жизни Керуака и Берроуза не публиковался, отрывок из рукописи был включён в посмертный сборник Берроуза Word Virus, а весь роман был опубликован лишь в 2008 году).
Время между плаваниями Керуак проводил в Нью-Йорке со своими друзьями из университета Фордэм в Бронксе. Он начал писать свой первый роман, озаглавленный «Городок и Город» (The Town and the City), который опубликовал в 1950 году под именем «Джон Керуак» и благодаря которому заработал некоторую репутацию как писатель. В отличие от позднейших произведений, установивших его «бит»-стиль, «Городок и Город» был написан под большим влиянием Томаса Вулфа.
Керуак писал постоянно, но его следующий роман «В дороге» (или «На дороге», On the Road) был опубликован только в 1957 году в издательстве Viking Press. Это во многом автобиографическое произведение, повествующее от лица одного из персонажей, Сэла Пэрэдайза; оно описывает его приключения в скитаниях по Соединённым Штатам и Мексике с Нилом Кэссиди, прототипом персонажа Дина Мориарти. В какой-то степени этот роман — наследник марктвеновских «Приключений Гекльберри Финна», но Сэл в два раза старше Гека, и действие у Керуака происходит в изменившейся Америке почти через сто лет. Роман часто называют определяющим произведением для послевоенного «разбитого поколения», с его джазом, поэзией и психоактивными веществами; роман сделал Керуака «королём разбитого поколения». Потребляя бензедрин и кофе, Керуак записал весь свой роман всего за три недели в виде обширного сеанса спонтанной прозы. Рукопись романа представляет собой один сплошной свиток длиной 36 м: заканчивая машинописную страницу, автор приклеивал её скотчем к предыдущей.
На оригинальный творческий стиль Керуака сильно повлиял джаз (особенно бибоп) и позднее буддизм. Интерес к последнему привел его к экспериментированию с хайку. Его дружба с Алленом Гинзбергом, Уильямом Берроузом и Грегори Корсо, среди прочих факторов, сформировала целое поколение. В 1958 году Керуак написал и прочитал за кадром текст в бит-фильме Pull My Daisy. В 1954 году, в библиотеке Сан-Хосе (Калифорния), Керуак открыл для себя «Буддистскую Библию» Дуайта Годдарда, которая стала началом его изучения буддизма и его собственного пути к просветлению. Он запечатлел эпизоды этого процесса, как и некоторые из его приключений с Гэри Снайдером и другими поэтами из окрестностей Сан-Франциско, в романе «Бродяги Дхармы» (The Dharma Bums), действие которого происходит в Калифорнии. «Бродяги Дхармы», которых некоторые называют продолжением «В дороге», были написаны в Орландо (Флорида) в конце 1957 — начале 1958 года и вышли в 1958 году.
Из обоих вышеупомянутых романов видно, что Керуак злоупотреблял алкоголем. В 1961 году Джек предпринял попытку покончить со спиртным, приняв предложение своего друга, поэта Лоуренса Ферлингетти, пожить вместе с ним в лоне природы — Биг-Суре. Это ни к чему не привело, если только не усугубило депрессию Керуака. Его трёхнедельное пребывание на калифорнийском побережье закончилось барами Сан-Франциско.
После Биг-Сура Керуак возвращается в Нью-Йорк. Алкоголизм прогрессирует, а депрессия продолжает набирать свои обороты. В 1965 году Керуак летит в Париж, чтобы разузнать что-нибудь о своих предках. В результате этой поездки был написан роман «Сатори в Париже». Здесь уже нет ни разбитого поколения, ни революционных идей, а только скитания одинокого человека, слабо надеющегося обрести своё сатори.
В 1966 году Керуак женится на Стелле Сампас. Это уже третий брак Керуака (два первых были весьма скоротечными). В 1967 году Джек возвращается в свой родной город Лоуэлл вместе с женой и матерью, но год спустя переезжает в Сент-Питерсберг.
20 октября 1969 года около 11 часов утра Керуак был госпитализирован с горловым кровотечением в госпиталь Сент-Энтони, Сент-Питерсберг, где перенёс несколько переливаний крови и операцию на кровеносных сосудах, но вследствие нарушенной свёртываемости крови, вызванной алкогольным циррозом печени, он впал в кому и умер 21 октября 1969 года в 5:15 от обширного желудочного кровоизлияния, не приходя в сознание . Также существует версия, что причиной смерти послужили многочисленные порезы, полученные им в местном баре в состоянии алкогольного опьянения. На момент своей смерти он жил с женой Стеллой Сампас и матерью Габриэллой. Джек Керуак был похоронен в своём родном городе Лоуэлле.
В честь Джека Керуака названо отделение поэзии Института Наропы, одного из самых больших буддийских университетов США, основанное Алленом Гинзбергом и Анной Вальдман.
31.01.23
The Canticle of Jack Kerouac
BY LAWRENCE FERLINGHETTI
1.
Far from the sea far from the sea
of Breton fishermen
the white clouds scudding
over Lowell
and the white birches the
bare white birches
along the blear night roads
flashing by in darkness
(where once he rode
in Pop’s old Plymouth)
And the birch-white face
of a Merrimac madonna
shadowed in streetlight
by Merrimac’s shroudy waters
—a leaf blown
upon sea wind
out of Brittany
over endless oceans
2.
There is a garden in the memory of America
There is a nightbird in its memory
There is an andante cantabile
in a garden in the memory
of America
In a secret garden
in a private place
a song a melody
a nightsong echoing
in the memory of America
In the sound of a nightbird
outside a Lowell window
In the cry of kids
in tenement yards at night
In the deep sound
of a woman murmuring
a woman singing broken melody
in a shuttered room
in an old wood house
in Lowell
As the world cracks by
thundering
like a lost lumber truck
on a steep grade
in Kerouac America
The woman sits silent now
rocking backward
to Whistler’s Mother in Lowell
and all the tough old
Canuck mothers
and Jack’s M;m;re
And they continue rocking
And may still on stormy nights show through
as a phantom after-image
on silent TV screens
a flickered after-image
that will not go away
in Moody Street
in Beaulieu Street
in ‘dirtstreet Sarah Avenue’
in Pawtucketville
And in the Church of St. Jean Baptiste
3.
And the Old Worthen Bar
in Lowell Mass. at midnight
in the now of Nineteen Eighty-seven
Kerouackian revellers
crowd the wood booths
ancient with carved initials
of a million drinking bouts
the clouts of the
Shrouded Stranger
upon each wood pew
where the likes of Kerouack lumberjack
feinted their defiance
of dung and death
Ah the broken wood and the punka fans still turning
(pull-cord wavings
of the breath of the Buddha)
still lost in Lowell’s
‘vast tragedies of darkness’
with Jack
4.
And the Four Sisters Diner
also known as ‘The Owl’
Sunday morning now
March Eighty-seven
or any year of Sunday specials
Scrambled eggs and chopped ham
the bright booths loaded with families
Lowell Greek and Gasp; French
Joual patois and Argos argot
Spartan slaves escaped
into the New World
here incarnate
in rush of blood of
American Sunday morning
And “Ti-Jean” Jack Kerouac
comes smiling in
baseball cap cocked up
hungry for mass
in this Church of All Hungry Saints
haunt of all-night Owls
blessing every booth ...
5.
Ah he the Silent Smiler
the one
with the lumberjack shirt
and cap with flaps askew
blowing his hands in winter
as if to light a flame
The Shrouded Stranger knew him
as Ti-Jean the Smiler
grooking past redbrick mill buildings
down by the riverrun
(O mighty Merrimac
‘thunderous husher’)
where once upon a midnight then
young Ti-Jean danced with M;m;re
in the moondrowned light
And rolled upon the greensward
his mother and lover
all one with Buddha
in his arms
6.
And then Ti-Jean Jack with Joual tongue
disguised as an American fullback in plaid shirt
crossing and recrossing America
in speedy cars
a Dr. Sax’s shadow shadowing him
like a shroudy cloud over the landscape
Song of the Open Road sung drunken
with Whitman and Jack London and Thomas Wolfe
still echoing through
a Nineteen Thirties America
A Nineteen Forties America
an America now long gone
except in broken down dusty old
Greyhound Bus stations
in small lost towns
Ti-Jean’s vision of America
seen from a moving car window
the same as Wolfe’s lonely
sweeping vision
glimpsed from a coach-train long ago
(‘And thus did he see first the dark land’)
And so Jack
in an angel midnight bar
somewhere West of Middle America
where one drunk madonna
(shades of one on a Merrimac corner)
makes him a gesture with her eyes
a blue gesture
and Ti-Jean answers
only with his eyes
And the night goes on with them
And the light comes up on them
making love in a parking lot
7.
In the dark of his fellaheen night
in the light of the illuminated
Stations of the Cross
and the illuminated Grotto
down behind the Funeral Home
by roar of river
where now Ti-Jean alone
(returned to Lowell
in one more doomed
Wolfian attempt
to Go Home Again)
gropes past the Twelve Stations of the Cross
reciting aloud the French inscriptions
in his Joual accent
which makes the plaster French Christ
laugh and cry
as He hefts His huge Cross
up the Eternal Hill
And a very real tear drops
in the Grotto
from the face
of the stoned Virgin
8.
Light upon light
The Mountain
keeps still
9.
Hands over ears
He steals away
with the Bell. . . .
Writ in Lowell and Conway and Boston Mass. and San Francisco
March-April 1987
Свидетельство о публикации №123013108605
Наш Кукин, может быть, тоже по-своему Керуак. Тоже устремлялся куда-то от быта и пошлости за туманом. Только не в Индию, а в тайгу, но с той же бунтарской романтикой.
Виктор Колесников 6 01.02.2023 17:28 Заявить о нарушении
"И мне давали добрые советы,
Чуть свысока похлопав по плечу,
Мои друзья — известные поэты:
Не стоит рифмовать "кричу — торчу".)
Зависть и ещё раз зависть, одно из самых подлых человеческих чувств, не давала им покоя - я думаю, они облегчённо вздохнули, когда он умер - конкурента не стало!
У Эдгара По много литературоведческих статей, он был приверженцем "чистой поэзии", никогда не лез в политику, критику. Хотелось бы, да совесть не велит!
Юрий Иванов 11 01.02.2023 17:54 Заявить о нарушении
И для этого есть основания.
Виктор Колесников 6 01.02.2023 18:13 Заявить о нарушении
Юрий Иванов 11 01.02.2023 19:15 Заявить о нарушении
Виктор Колесников 6 01.02.2023 20:15 Заявить о нарушении
В 1981 году(увы после смертиВВ) Бродский написал(а не сказал в каком-либо выступлении):
"Принято в общем относиться к поэтам-песенникам с некоторым, мягко говоря, отстранением, предубеждением, если угодно. И это в общем до Высоцкого, мое отношение ко всем этим бардам было примерно вот таким. Но именно начав не столько читать, сколько слушать более-менее внимательно, я просто понял, что мы имеем дело, прежде всего, с поэтом, более того, я бы даже сказал, что меня, в некотором роде, не устраивает, что это все сопровождается гитарой. Потому что это само по себе, как текст, совершенно замечательно. То есть, я говорю именно о его способностях, о том, что он делал с языком, о его рифмах. То есть, это гораздо лучше, чем Кирсанов, Маяковский, я уже не говорю о более молодых людях вроде Евтушенко и Вознесенского. Дело в том, что Высоцкий пользовался совершенно феноменальными составными рифмами. До известной степени гитара ему, конечно же, помогала скрадывать этот невероятный труд, который, на мой взгляд, он затрачивал именно на лингвистическую сторону своих песен. Потому что, в принципе, я думаю, они поражают публику, действуют на публику таким образом благодаря не только чисто музыке или содержанию, но бессознательному усвоению слушателем этой языковой фактуры. И в этом смысле потеря Высоцкого - это потеря для языка совершенно ничем невосполнимая".
"Одному нравится арбуз, другому — свиной хрящик".
Впервые это написал в очерках «За рубежом» Салтыков-Щедрин,потом пошло-поехало: Маяковский - "Каждому своё и ты мне не указчик. Ты любишь арбуз, а я свиной хрящик", ещё раньше Собакевич - "Кто любит попа, а кто попадью", и ещё масса вариантов - одним словом, в споре рождается не истина, а злость.Пусть каждый считает так, как он считает. Как говорил Гораций - tace - умолкаю.
Юрий Иванов 11 01.02.2023 20:34 Заявить о нарушении