Тракль в китайском ресторане

  I

Я заказал плошку риса, дюжину гёдза и три чарки байцзю,
когда в заведение пожаловал немецкий поэт Георг Тракль.
Он осмотрелся, снял пальто и повесил его на стержень Луны,
в отдалении человека стоящий, мимо бамбуковых стульев прошел,
после чего сел рядом, на меня не смотрев, даже в сторону не
                повернувшись мою ни разу.
Я был ему неинтересен. Его печальные глаза (похожие на оспу)
бегали по поверхности китайской вазы, стоящей на подоконнике
                (прямо под заходящим Солнцем).


  II

Я хотел прочитать ему «Воронов», но тут одна из тарелок в руках
вполне русского официанта лопнула со звуком
выпускаемого газа,
крика: «Бинтов! Бинтов!»,
увеличенной дозы морфия в крови,
последнего опубликованного при жизни стихотворения,
лопающейся фарфоровой тарелки, перемазанной соевым соусом.
– Это смерть, – сказал Тракль, всё также смотрящий на вазу.
Я чихнул, про себя думая: «Это тарелка, Георг».
– Нет, именно что – Смерть.  – Снова произнес поэт.
И цветы, парящие в вазе (ведь дна не видно), тут же распустились,
                хоть и были весьма искусственными.
– Смерть и Иллюзии перед Ней. – Заключил Мастер.
За стеклом от моего столика пало с мазни неба черное перо.
На улице темнейшая ночь. Ужин больше не мог продолжаться.


  III

– Возможно ли это? – задавался я, выпучив глазницу на собеседника.
Поэт отвечал мне молчанием. Ваза интересовала его больше.
– Возможно ли это? – снова пробовался я, метая бомбы из жалких слов.
Но слышал в ответ лишь эхо собственное, никак не его. Лишь моё.
– Возможно ли это? – я шёл в штыки, даже не надеясь на ответ,               
                который убьёт меня.
Тракль встал и направился к выходу, прихватив с собой ту самую вазу.
Я мог только наблюдать, как он плывёт по Невскому проспекту, сам         
                прячась за стеклом в подвале китайского ресторана.
Немецкий классик бросил вазу в Неву, взмахнул полами плаща и
                обернулся чернейшей птицей, слившись (став) этой ночью.
– Возможно ли это? – только и прошептал я, понимая, что натурально
            покидаю ум, предавая разум (ведь затмение всегда в сомнениях).

Возможно ли то,
что мы после смерти,
становимся стихами, которые
не успели ещё поднести к огню
речи нашей, в словах отражая
темнейшее в нас, и, возможно, 
прекраснейшее?

Немель, 2022
Невский пр.