Энейский облик. Эссе о Поэте

 ...А была надежда на гениальность. Была
 да сплыла надежда на гениальность.

 – Нет трагедии необходимой, мила
 тебе жизнь. А поэзия – это случайность,
 а не неизбежность.

 – Но в этом как раз
 и трагедия, злость золотая и нежность.
 Потому что не вечность, а миг только, час.

 Да, надежда, трагедия, неизбежность.

 Борис Рыжий, 1997


  1
  Л.Х.. Стилистическая аннотация

Лев Хлебников (род. 2005) – молодой поэт, родился, живёт и творит в городе Новосибирске. Пишет короткие лирические стихи, в крупной форме изъясняться – не склонен. Раньше занимался прозой (писал небольшие рассказы и этюды), сейчас писательство оставил, но иногда публикует публицистические заметки о своей жизни (дневники и т.д.).
На данный момент Л.Х. написал около 300-от стихотворений. Начал заниматься стихосложением осенью 2019 года, продолжает работать до сих пор, хоть сами стихи выходят довольно редко, как правило, с периодичностью один-два в месяц.
17 ноября 2022 года в группе «Вечные Софиты» была опубликована первая книга стихов Хлебникова «Пока пустуют города», в которую вошли стихи, написанные в 2020-22 годах.
Своими любимыми поэтами Лев называет Бориса Пастернака, Велемира Хлебникова, Иосифа Бродского и Бориса Рыжего, предпочитает лирику смешанного (неполного) жанра.
Л.Х. аккуратен в подборе слов, робок, точен и лаконичен в строке, в поэтике преобладают несложные, но тонкие по форме высказывания; пишет неактуально, а по-своему – по-хлебниковски, наводняя свои стихи собственной уникальной музыкальностью и простотой слога, и только сам Л.Х. ведает, о чём его стихи на самом деле, если сам Л.Х. ведает о них что-нибудь вообще.


  2
  Человечек, сотканный из грёз

 Метит он, мотаясь сотни лет,
 Среди дыма разглядеть рассвет,
 И, конечно, видеть в этой жизни
 То, чего на самом деле нет

Это отрывок их стихотворения, по моему мнению, определяющего Льва Хлебникова, как поэта и как человека вообще. Дело в том, что для Л.Х., как мне представляется, деление этих сфер (поэт и человек) является странной формой отстранения от самого себя, поэтому он и избирает путь именно поэта-человека, то есть часто те странности, которые выражает в жизни сам Хлебников, весьма лаконично переносятся в его лирику. Например, в жизни – Льва сложно назвать твёрдым человеком, даже просто уверенным в чём-либо, ему легче не выражать ничего, чем говорить о чем-то, что не укрепляется в его душе, а потому он больше склонен к молчанию, как к форме пассивного сопротивления. Зафиксировали. Теперь берём почти любое стихотворение автора. И что мы видим?

 Пока пустуют города,
 Пройдись фигурой одинокой,
 Оглядывая все места
 Скорей с любовью, чем с тревогой...

И через четверостишье:

 ...Тех мест, где будет нанесен
 Хотя бы след твоей стопою.
 Оглядывая это всё
 С бессильем, нежели с любовью...

Неопределенность, как незнание жизни, так и сквозит из стихов Л.Х.. В том выражается, как мне наблюдается, важнейшая вещь в его поэзии – эскапизм, глубочайшая внутренняя «покинутость» Хлебникова. Он как бы «бежит» от жизни в стихах, создавая свои собственные лично-лиричные миры, часто лишь косвенно пересекающиеся с реальностью. То, что происходит в его стихах, это, в первую очередь, то, что происходит внутри самого Л.Х. и уже только потом то, что окружает и содержит видимую им или кем-то ещё реальность.
Что удивительно, при вышеописанном, Льва сложно назвать певцом, например, одиночества и даже уединения (что свойственно людям, подверженным эскапизму) или тоски, да и вообще гласом чего-либо (на первый взгляд). Констатировать это позволяет тот факт, что у Хлебникова будто бы вовсе отсутствует тема, внутренний лирический ориентир, если не поэтическая ориентация вообще. От того стихи его (не подготовленному читателю) могут показаться пустыми, ветреными или облачными, ибо сложно считать хоть что-то из того, где почти ничего, собственно, и нет. Ветерок гуляет, снежинки падают, облачка плывут и т.д. Но на данном пункте мы обязательно попадаем во внутренний парадокс Хлебникова, когда безтемье и становится (невероятно, но!) той самой искомой темой (пусть и довольно хлипкой) – вот вам и выделенная мной неопределенность, невесомость Л.Х., выражающаяся как бы за пеленой – по ту сторону изгороди (реально мира).

 ...Судьба слепа, скорее – близорука,
 На оба глаза, мыслимый пустяк.
 Теперь поля засеивает мрак,
 И я в нем почему-то вижу друга...

Конечно, Лев Хлебников – стопроцентный лирик. Но есть загвоздка. Видите ли, он даже лирик потому как «лиричность», есть определение всеобщности в поэзии, неточности, условного объяснения. Сейчас попробую растолковать. Стихи Хлебникова, это лирика, потому что конкретизировать их по-иному не представляется возможным. Много ли у Л.Х. любовной лирики? Нет, отнюдь – совсем немного. Гражданской, философской, бытовой, эстетической, моралистической и т.д., и т.п.? Снова нет – таковые стихи в его библиографии отсутствуют. Но при этом же –  всё, что Хлебников пишет, есть уверенная лирика, и лирика истинная, настоящая, живая (пусть и с налётом некой поэтико-формалистской лиричности, приторности слога).
Л.Х. – не правдоруб, в руках его нет ни рупора, ни флага, ладони его молитвенно не сжимаются в исповедальной позе. Собственно, у Хлебникова (на первый взгляд) как бы вовсе и отсутствует эта самая «поза», даже как поэтическое самоопределение, оттуда уже следует описанная выше пустотность в его стихах. Плохо ли это? Я так не думаю, к тому же – мы не должны забывать про возраст автора; надо учитывать, что Хлебников не может позволять себе работать над стихами постоянно вследствие школьной занятости, от чего как раз и пишет крайне редко, публикует, дай бог, раз в месяц по стихотворению, чаще всего – довольно обрывочному, с неубранной штриховкой и, простите, пушком, не вытертым молоком на некоторых строфах. При этом работает Л.Х., не побоюсь этого слова, стоически с небольшой, но все же, со степенью профессионального перфекционизма, т.е. стараясь довести до идеала хотя бы определенные строки, оставляя, впрочем, остальное стихотворение в заведомо бледно-туманной форме, что уже, я замечу, выступает более как стилистический приём, нежели поэтическая безграмотность, как формулировка той самой «неопределённости», или «потерянности». В любом случае – формула целого придёт куда позднее, это неизбежно. Сейчас надо работать с тем, что уже есть. А сущее Хлебникова, уже более чем достаточное для поэта. 
Видите ли, Лев – талантлив, возможно, даже и одарён. У него, как мне представляется, врожденное чувство слова, ощущение порядка оных в строчке. Из-за чего и рождаются хорошие стихи. Ну вот, например:

 Никем не претворяются ошибки
 Весна придет – ты и весне скажи,
 И небо покидает этажи,
 И одинокие уставшие снежинки
 Выскальзывают,
 Взор заворожив...

Да, с одной стороны, тут без прицела заметно яркое огнивище вдохновения Борисом Рыжим (любимым поэтом Л.Х.), как в технике, так и в теме, но с другой – уникальный лиризм уже Хлебникова: «...ты и весне скажи...» и проч. То есть талант его скрывается именно в умелом наследовании русской поэтической традиции – конструкции стихотворной строки. Поэтому у Л.Х. само стихотворение может не трогать, ибо слишком «никакое», но вот отдельные строчки западают в сердце или голову уже просто по-своему звучанию, за что надо благодарить другого ориентира в поэзии для Льва – поэта Велемира Хлебникова (словозвучность, как я это нахожу).   

 О ноябрь! ноябрь, увы,
 И тебя, как нарочно, немного
 на краю всего неба осталось...

Звук для Л.Х. приобретает особый смысл, первоочередную важность в стихотворении. И не столько важно о чём, важнее – как, или же – как звучит. Если по-другому: смысл и содержание стихотворения у Хлебникова обозримы именно в конкретном музыкальном обстоятельстве выбранной поэтической строки, в мелодике частного.
Быть поэтом, это всегда находится в прямой зависимости от испытуемых слов, от вариативности их порядка в строфе или строке, от законов, которым эти слова подчиняются. Разность же возникает в выборе той закономерности, которая более (или менее, учитывая авангард) присуща тому или иному поэту. И Л.Х., как прямой наследник Рыжего, выбрал для себя музы;ку (Есть только музыка одна... и т.п.), с помощью которой взаимодействует со словом, выстраивая последних в необходимый (требуемый нутром) ряд сложений, подчиняя их ритму словесности.

 Если это слова
 надо мной пронеслись
 перелеском,

 По раскинутым веткам
 скользя, о себе
 не сказали...

Так форма выступает у Хлебникова наиболее важной частью в стихотворении, чем те же содержание или мысль, закладываемые в опус. Лучше написать «красивше», чем весомей в контексте (а лучше вообще от последнего избавиться), оставив содержательность (как правило, эмоциональную) лишь в конкретных строчках. От того, к сожалению, если смотреть на многие стихи Хлебникова в целом, те расплываются, или же вовсе теряют всякий смысл и тематическую ориентировку (а скорее её конкретику).
Но плохо ли это, когда просто красиво? Плохо ли, когда поэт не пишет симфоний, но оригинально справляется с этюдами? Я думаю, что нет. Особенно, если эти этюды крайне талантливо сыграны, с чем Лев, как мне представляется, не испытывает особых трудностей. Красота, как синоним к музыке, не должна ведь, по сути, содержать в себе вообще хоть что-то, кроме самой себя (эстетической истины, грубо говоря). Л.Х., думаю, с этим солидарен, а потому наполненность его стихов весьма частная (не как смысл исследования, а как взгляд на вещи вообще). Он не привык говорить о предметности вещей, скорее об общем впечатлении от этой предметности, либо конкретно о видимом им спектре, не залезая в материи, которые ему непонятны, либо просто неинтересны.
Для примера. В лирике Хлебникова сквозит вполне считываемая меланхолия, иногда как эскапистское неверие, и реже как светлая грусть лирического героя. Но никогда нет точного обозначения той или иной трогающей его детали или всего механизма. Это всегда набор тех или иных частностей, которые, собственно, механически почти не рассматриваются. Но через звук, через поэтическое сложение до нас доносится то или иное впечатление, даже скорее ощущение, совершенно не сформированное в идею или концепцию, как пара штрихов о наблюдаемой данности, первые мазки кисточки по мольберту или прицельные аккорды для будущей песни. Отсюда, собственно, и крайняя незаконченность в стихах Л.Х. (отсутствие точек в конце стихов, общая обрывочность, фрагментарность произведений и сосредоточие на конкретных строках, нежели на структуре, мотиве и проч.), их соотношение более с набросками, чем с готовыми и цельными стихотворениями. Его поэзия как бы сшита из отдельных строчек (часто, талантливо написанных), но из-за отсутствия представляемой картины (её целостности), получается как бы просто набор удачных строк, но не завершенное произведение, что по-своему уже стало частью стиля Л.Х., посмотрите сами:

 Я толком ничего не ощутил,
 верней, не смог сказать, не научился
 переводить с другого языка
 то, как описывают неземную стужу,
 и как мороз не сходит с языка,
 и как качаются застывшие деревья,
 как лед звенит, как дворник чешет нос,
 уставившись на эти же деревья,
 точней, на звук, донесшийся от них

Но есть примеры и более удачного целостного стихосложения, что, к моему сожалению, довольно редко для Хлебникова:

 Соседний двор, стена из камня, да
 И свет дневной, преобразивший стену –
 Все изменилось. Только иногда 
 Поверить невозможно в перемену.

 Когда идешь особенно горьки 
 Твои приметы в воздухе сквозящем.
 И, кажется, дальнейшие шаги
 Никак не совместимы с настоящим.

При том, что в данном же стихотворении первые две строфы существуют вообще самостоятельно, как бы совсем отрываясь от приведенных выше. Из чего мы получаем уже три наброска: первая строфа, вторая строфа и две последних, объеденных в одну целостностью, которую автору удалось в них составить, причем качественно и точно.
И тут важно понимать, что в описанном мной выражаются не претензии к поэту (ни в коем случае!), а скорее особенности его поэтики, уникальные черты его поэтического мира, в котором поэзия служит проводником между человеком и ощущением реальности, как ритмическая основа построения слов в красивые музыкальные формы, нежели в концепции и объёмы передачи тех или иных картин. Отчего стихи Хлебникова надо не столько читать, сколько слушать, особенно в прочтении самого поэта. Так они начинают действительно звучать – дышать, ввергая тебя в поток слов, который, пусть и теряет на время прочтения всякий смысл, но с тем обретает иную силлабическую тектонику – музыкальную истину, что может быть весьма и весьма печальной, а может и легкой, светлой, но от того лишь более, как мне думается, безрадостной.

 Я ловлю тебя дольше, Сибирь,
 Всем своим промороженным горлом,
 Словно копоть глотает снегирь
 Дым от города, копотью гордым.

 Мне не ново смятение дней –
 Тот же снег выдыхали и раньше
 Только я выдыхал не сильней
 И от этого чуточку чаще,

 Но не долгую белую сырь
 И не солнце на окнах – зардеясь,
 Я люблю тебя больше, Сибирь,
 А с тобой ни на что не надеюсь

Я хочу отметить, что абсолютно не важно, о чём хотел сказать здесь Хлебников. Наверное, он и сам того не знает. Ему было важнее передать лишь общее ощущение частного, перенести это на нотную грамоту стихотворения не без помощи приёмов, что, конечно же, видно – предельно рыжийских.

 Хочу вдохнуть до трещины в груди
 Весь горизонт, оскаленный и синий –
 Нам по пути с тобой, нам по пути,
 Что с каждым шагом только беспричинней.
 Любовь дана, еще произойдет:
 Вот вечер, перекрестки, жил-массивы,
 Вот мы стоим и смотрим в горизонт
 Оскаленный, но все же мягкий, синий

Мои слова доказывает так же и то, что у Хлебникова в стихах, это вы могли уже наблюдать, очень много неба, т.е. свободного пространства, нездешности, открытости – качественной неопределённости человека-в.
А небо, как мы знаем, дарит ощущение творческой свободы, неспешного ведения пером по бумаге в результате чего – поэт описывает облака, под которыми в свою очередь скрываются горы, водоемы, людские поселения и прочие охватываемые зрачком пространства.
Сам Хлебников находится, такое чувство, всегда как бы «над» остальными метрическими системами (как всякими изменениями жизни), но не от своей мнимой «божественности» (дар поэта), а скорее от врожденной, ещё более человеческой, чем может быть – нездешности, внутренней и внешней отстранённости от происходящего вокруг. Именно вследствие своей крайней житейской неловкости и большой степени смущения (если не стыда) перед материей – Лев и пишет так пространно, даже для самого себя, действительно занимаясь только тем, в чём он понимает, пусть интуитивно и по наитию; услужливо работая над строением нот, моторикой каждого такта – музыкой, наигранной не лирой.
В том Л.Х. становится поэтом, определяющим не мир вокруг себя через самость (как делали это его учителя: Пастернак, Рыжий, Бродский и проч.), а мир (музыку) в-себе, собственно, производя тем реальность, возможно, более тонкую, чем наша с вами, более абстрактную и неопределенную, если не неопределяемую вообще – хлебниковскую реальность, как сумму, нет, производную частностей сердечных ритмов его самого, если не сказать пошлее – его души. А от того нам, читателям Л.Х., только милее изучать и даже слушать то, что происходит внутри поэта.

 Во сне чужом, никак не наяву,
 я буду жить и, кажется, живу
 (почти шестнадцать) все пятнадцать лет;
 Сам сны ищу, которых нет и нет,
 и в темноте ночной, как будто зря,
 кому-нибудь зачем приснился я?


  3
  Быть поэтом

 Вверяю музыке вражду,
 Судьбу, отвагу.
 Навстречу смерти я пойду,
 Отбросив шпагу,
 Почти что обратясь в ничто,
 Но я спокоен:
 Без лиры – не поэт, зато
 Без шпаги – воин
 
 Лев Хлебников, май 2021

Поэт, как мне то видится, всегда представляет собой смесь божественного (прекрасного) и человеческого (ужасного), являясь как бы той необходимой границей между двумя абсолютно несравнимыми мирами, тем выражая центральную (для нашей с вами жизни) дихотомию бытия, существенности как таковой. Что означает, к сожалению, всегдашнюю потерянность в обеих реальностях (условно эстетической и бытовой) для поэта, выброшенного сразу из каждой, при том, что единственная задача его (как поэта!) – непримиримое существование по обе стороны баррикады и нигде одновременно. И тут я не про стрелы или флейты (или их отсутствие), а скорее про сам факт борьбы внутри и вокруг поэта, про наличие собственной троянской войны, в которую он неумолимо оказывается втянут, в коей же вынужден участвовать, иногда бросая вызов даже самим богам, выигрывая при должном таланте, но всегда (я делаю акцент: всегда!) испытывая поражение перед объективностью (у кирпичной стены ли, засыпанным снегом и т.д.), вновь из-за того уступая бесконечности, раскинувшейся во все мыслимые просторы, проигрывая сразу и земле, и океану, и небесам.
Но поэт не жалуется (если он, конечно же, поэт настоящего), ведь строго осознаёт своё положение стены, дамбы между материями, а потому стоически выдерживает любой напор по обе стороны, стараясь при этом не возгордиться (сгинув в собственной ангелообразности) и не опошлеть настолько, чтобы повеситься (проследовав во мрак человеческого). Поэт, есть величина константная, постоянно находящаяся между чего-либо. Государства и общества, эстетического и этического, морали и права, истины и лжи, реального и фантасмагоричного, абсолютного и ничтожного, стрел и флейты, земли и неба. То есть поэт, существует всегда, как бы между крайностей, конечно же, производя определенные сдвиги по фазе в ту или иную сторону (в разные моменты времени), но и атланту нужно иногда поменять рабочее плечо, ведь, в конце концов, поэт (настоящий!) раз за разом возвращается в одну и ту же точку своего бытия – в разрыв, раздрай физического и метафизического, заполняя его собой, при этом удерживая оба мира, постепенно стираясь в пыль от наибольших колебаний внутри получившейся цепочки толчков, шатающих мироздание. Но такова необходимая цена у призвания поэта, которую требуется заплатить миру по подобию титана Прометея (первого настоящего из возможных поэтов, я думаю).
Быть поэтом – это быть нигде и везде одновременно, быть чужаком, внутренним эмигрантом (т.е. чужим даже по отношению к себе), абсолютно везде испытывая, по сути, одно и то же ощущение внешней и собственной нездешности, чувство врожденного параллелизма, соприкосновения с историей, к моему сожалению, стоит признать, весьма случайного и бессмысленного; это сродни затаённости в водной глади или затерянности в облаках, служении небу и следованию по земле (так уживаются две дихотомийные противоположности в одном целом и общем, скажем так, бесцелии).
Именно через несение этой довольно простой, как видится мне, истины, современный поэт наследует, возможно, что лишь и крупицу, но все же – частичку чего-то первоначального, даже протобытийного от абсолюта. Данная истина является сразу же и маской, и короной, и кандалами, крестом, оружием и щитом поэта, главной его медалью и рабской меткой позора, принадлежности чему-то, приближая поэта как бы к самому ужасному, что может быть в человеке (его несвобода) и вместе с тем – прекраснейшему, что заключили в нас боги (музыка нашего бессмертия, как возможное доказательство, что человек, все же, значит и стоит чуть больше, чем, собственно, стоит и значит человек вообще).


 Л.Х. – К.Н.

 "Мы шли полжизни и молчали..."
 Лёха Никонов

 Зима, как обновленье пустоты,
 бессмыслица, но прочем, безмятежность.
 Твой белый парк, в нём только я и ты
 гуляем, это малая погрешность.
 И на; голову падают стихи.
 Из темноты во тьму не человек,
 но тень его свернула вопреки
 нашему взгляду. Падал медный снег.
 Ты наступил в кольцо и улыбнулся,
 ведь был захвачен этой пустотой.
 Молчали две минуты. Ты очнулся.
 С нами подобное случается порой.
 Смотрим на мир, хихикаем, киваем
 друг другу, ибо нам не нужно слов –
 пейзаж несчастный (в общем, вид развалин)
 с отсутствием в нём наших голосов.
 Я отряхнул, попавший на ресницы,
 снежок, твои, и выдумал, что ты
 такой же, как и я – всего лишь принцип
 сложения стихов для пустоты.

 12 ноября 2022

Немель, ноябрь 2022
Площадь Маркса
(специально для книги Льва Хлебникова "Пока пустуют города")