Римские конверты. Эгейская эпистола

Л.Х.

I.
Пишу тебе, мой друг, из Александровского сада,
того, где фонари сплетаются, как сон.
Свет, есть то, что будет с нами потом.
Сейчас лишь холод черного металла.

Мой друг, Севера; меня гонят дальше,
но я вернусь, чтоб завершить,
что Родиной дано – першить
назло ей в горле, не иначе.

О, ты поймёшь меня. Как город
наш? Похож на корни (слезы) пня
все также? Я окончание стиха
услышал твоего. За поворот-

ом плывет трамвай, как день-икс,
текущий по Неве бурлеском,
а жизнь проходит вместе с треском
волн, где смерть, как феникс

болеет до сгоранья. Так и наши стихи
умирают, когда прочитаешь вслух
их, когда детища наших рук
срываются с губ. Значит, сгори-м

вместе. Хорошо, что вдвоем.
Имена запомнят лишь птицы, что нас сожрут.
Смерть не петля, а скорей медицинский жгут.
А жизнь не дверь, скорее дверной проём,

в котором застряли с тобой. Приезжай,
покажу тебе Невский, свожу в Сен-Жермен.
В жизни мы всюду бросаем тень
существования. И ты тоже – бросай,

как корабль на волны родной Невы,
как старик, заглядывающий в колыбель.
Все что мы делаем, это бросаем тень
(в анфиладах с резьбою своей судьбы)

на пространство – это и есть время
наше случайное, как облава,
как фонарь, что светит опять направо,
забыв, что тьма занимает лево;

как Восток, что в зеркале тот же Юг,
как бусины маятника, описавши линию,
получают круг, как свободу Ингрия,
как любовь, что сумма всегда разлук.

II.
Мой друг, нас солнце осветит,
лучами припадая к головам.
Да будет одинок твой стих,
как путь, что вместе нам
пройти придется. Да будет путь
тернист (чтобы резался ты постоянно
и, издавая звук, доносился хруст
голоса, вырываясь из связок прямо).

Да будет твоя жизнь сложна,
порочна, почти безумна,
полна страданиями, полна,
чем не полнится жизнелюба
проспект – упущением. Пройди
всё это, оставляя стихи, как пепел
на ржавчине речи. Длинной руки
не отмерить того, насколько светел

станет мир в полукруге, окромя самой тьмы;
станет твой взгляд, преодолев потёмки.
Пусть смерть поражает жизнь, её же – твои стихи,
отражая отрывки, куски, обломки
жизни вообще. Будь молод и горд,
что уйдешь однажды, умрёшь несчастным,
что следы твоей тени сметёт за собою то,
что, стирая время, заменяет его пространством –

пустотой, вытяжкой-из-нас. Человек вообще
варится в супе вещей (поражения
перед ними). Итог прозаичен: никто в плаще,
у моря ожидающий возвышения.
А поэт того хуже – пустота в окне,
выходящая на сечение золота, на распятие.
Быть поэтом, значит быть пустотой вдвойне.
Так будь поэтом,
ведь этого
никогда
не забрать
Ему.

III.
Я встречаюсь с воспоминаниями
у устьев Невы. Мы оба такие упругие,
такие элементарные частицы, Лев.
Вот, я смотрю на реку,
как она западает в море;
смотрю, как сверкает чайка
на бледном, холодном солнце.
Мне хочется пить, мой друг,
и тогда (неминуемо) я все вспоминаю:
трамвай на Вертковской,
бездомные дворы моей юности,
теплоту твоей комнаты,
(на конце) мрак твоего отсутствия.

Видишь, под ногами трепещет плесень,
невод ловит лишь водоросль, только массу
воды, в ней качаются линии улиц,
камни волнуются вместе с волнами,
облака больше похожи на лепестки
чайного дерева, дрожание осени,
барабаны в ночи? Слышишь ли,
как экипаж Александра Сергеевича заворачивает в пространство выстрела;
как Федор Михайлович прощает радугу небытия;
как Даниил Хармс обнимает стены;
как Блок упражняется в лицедействе;
как Ахматова произносит своё слово;
как Бродский ищет хоть что-то в небе;
как Тарковский становится абсолютным золотом;
как стоит Ленинград;
как дышит Петербург;
как смерть улыбается к нам спиной;
как я называю тебя Поэтом;
как я зову твою душу перезвоном хрящей позвоночных;
как Нева ожидает твоих касаний;
как бесконечно всё это беззвёздное небо;
как умирает полночь в наших глазах?

Слышать – больше, чем видеть, помни.
Прикасание – больше, чем память.
А верить можно только помаде
на губах, на стенах, которой
пишут стихи, стесняясь,
поэты. Прости же поэту
пошлость и вольность дуги,
коей отделит реальность
от суммы вещей материальных,
окрашивая цвет и звук в назначение,
хотя бы во что-то, что реально имеет смысл.
Напишу тебе, Лев Незрячий,
ещё о позднейшем лете,
что судьбы, увы, развяжет,
как нити меж пальцев, разрежет,
как нож канцелярский даты.
Мы встретимся, друг, в сентябре,
но солнце явит нам только сумрак
листьев, по ошибке упавших
на гладь меж луж у асфальта.
Ты прозреешь, стихи взаправду
душу готовят к спасению,
освобождению от всякой плоти
(поэзия – белый мёд в воскресение).

До встречи, увидимся скоро
на Невском, как в схождении строки.
Заполняй свой блокнот. Я песней
буду, оставь для меня листочек.

Немель, 2022
Невский пр.