Сократ

Эпиграф

«Сочная, зёленая, ядовитая цикута! 
Тебе служить эмблемою Афин, а не оливковой
ветви!» (Ганс Христиан Андерсен)

Корабль с феорией  отплыл на остров Делос,
Был ныне год  для исполнения обета Аполлону
Тесея  память чтить за мужество и смелость.
И долго парус виден был с холмистых склонов

Еще за горизонтом не успело скрыться судно,
Как к Агоре  уж потянулись толпы горожан.
К восходу солнца на базаре стало людно
И был виной столпотворенью не пожар.

Причиною явился суд, что должен состояться,
Хоть их прошло немало за недавний срок,
Затронул каждого он, и в стороне остаться
Никто не мог, перешагнув судилища порог.

Ведь подсудимый всем известный им – Сократ
Сказал бы раньше кто, что это все случится,
Осмеян афинянами, конечно, был стократ,
Однако, вот он, перед ними, весь лучиться,

Как будто не его на суд призвали и винят.
С улыбкой доброю глядел и словно вопрошал:
Зачем я здесь, друзья, и в чем я виноват?
Поговорить всегда я рад, но где я оплошал?

Один из обличителей Сократа молодой еще поэт
Вменял в вину, что позабыл философ олимпийцев  имя,
Не верит в них, смущает молодежь, "Скажи, Мелет,
Как мне не верить в них, коль вижу я, обиженного ими?"

Так в шутку отвечал ему Сократ, тот юмору не внял,
Однако, не смутившись, обвиняемый продолжил:
"Согласны, что в неверье гениев  меня Мелет не обвинял?
Коль верую  в детей богов, то усомниться разве должен

В самих родителях, еще скажу, что молодежь я развращал
Не более, чем каждый здесь из вас в суде сидящий.
Быть может метод разговора мой отцов их раздражал
И диалог тот не был для невежд совсем щадящий?

Все началось с того, что друг мой пылкий Херефонт,
Прибыв однажды в Дельфы, вопросил оракула о том,
А есть ли кто мудрей меня и Пифии ответ, как звон,
Разнесся по Элладе всей, что я богаче всех умом.

Все это говорю, что б объяснить, откуда клевета пришла.
Услышав изречение оракула, подумал я, что все не так.
Не может бог, конечно лгать, но мне б не подошла
Та мудрость, о которой он сказал, но все ж я не простак.

И, что б узнать, что бог имел ввиду, пошел искать ответ
К тому, кто, как мне думалось, намного был меня мудрей,
Ведь тот, кто занимается делами государства много лет,
Конечно, должен ею обладать, но лишь казался для людей

А более для самого себя он только мудр и я ему сказал о том,
Что возбудило ненависть его ко мне, и тех, кто рядом был,
И от него пошел к другому я затем, и тот же результат, потом
От государственных чинов к поэтам перешел, но не добыл

Зерен той мудрости ни у кого, а приобрел зато я их ненависть.
Моя ж попытка уличить себя в невежестве и опровергнуть
Сам оракул, потерпела крах, и понял я тогда себе на зависть:
Пред божьей мудростью любое знание способно меркнуть

И, говоря о мудрости оракул полагал, что тот мудрей,
Кто, как Сократ познал, что ничего не стоит в этом,
Как только понял я тот смысл, намного стал бодрей,
Но приобрел врагов не счесть, причина моим бедам.

А молодежь, что слушает меня, использует мой метод
И, подражая мне, испытывает так же, как и я людей,
Встречая в изобилье тех, кто думает, что полны света,
А выясняется, что мрак ночи их разума убогого светлей.

От этого, те испытуемые злятся не на них, а на меня
И говорят, что негодяй, Сократ, и портит молодежь,
Поэтому напал Мелет с Анитом и Ликоном, но, а я
Хочу спросить вас граждане: зачем вам эта ложь?

Иль жаждете вы от меня слепого преклоненья?
Жалеете, что не привел сюда на суд своих детей?
Не умолял во имя их пред вами, ставши на коленья
Мне дать для жизни ради них еще немного дней?

Тогда б в ваших сердцах проснулось состраданье
И вы б забыли про неверие мое в богов и наказанье
Наверно б минуло меня, и я бы с вами пожил
С условием, что никогда слова как меч из ножен   

Уж больше не покинут грудь мою и буду я ничтожен,
Как кефаред, что без кефары, и стану бесполезен?
Зачем же жизнь такая мне, коль сам низложен,
Как царь, лишенный царства или хлеб, что плесен?

Кто, осудив меня и дальше жить свободно сможет,
Ведь я для вас, как овод для коня, что так тревожит
И, жаля вечно не дает заснуть, и в этом беспокойстве,
Не позволяя вам забыть себя в обманчивом довольстве,

Что прежде пищи сытной и порочных удовольствий
Ценней всего пред богом мера и желанье совершенства.
Я часто не давал вам стать на путь простой и скользкий
И думая, убив меня, познаете вы наконец блаженство?

И разве я не заслужил от вас в Пританее  бесплатного обеда,
Как олимпийцы , что отличаются лишь только силой мышц,
Но коли наказанье заслужил, то мину дам, ведь я же беден,
Наверное бедней меня лишь только полевая мышь.

Когда закончил речь Сократ, то были афиняне в гневе,
Особенно за то, что предложил кормить его бесплатно.
Еще прибавилось камней  против него, как будто плевел
В зерне, что стать мукой должна и хлебом благодатным.

И двести двадцать голосов невинность обещали,
На шестьдесят же больше тех, что не прощали
Обычно сразу казнь после суда и назначали,
Но прежде судно с Делоса должно причалить   

Покуда не вернется Делиос  к афинским берегам
Пролитье крови запрещают боги и законы,
До той поры быть узником Сократ обязан там,
Где он со смертью вскоре будет обрученный.

И обведя глазами всех присутствующих в зале,
Сказал Сократ: «Ну что ж друзья, меня вы наказали,
Не удивлен я этим, однако ж наш Мелет не с чем ушел
Коль не было б за ним Анита и Ликона , он приобрел

Довольно крепкую опору в их лице, но не весе;л
Лишь сам поэт лицом, и вряд ли рад своей победе.
Не мудрено же это, ведь не в бою ее он приобрел:
Пал клеветой его сраженною старик, что слаб и беден.

Поторопились вы немного афиняне и, подождав чуть-чуть,
Дождались бы спокойно смерти вы моей, ведь стар уж я,
А так пойдет о вас дурная слава меж людьми, как муть,
Что реку чистую способна сделать непригодной для питья.

Кто захотят хулить вас верно скажут, что погубили мудреца,
Хоть о себе сказать подобного конечно не осмелился бы я,
Не я ли бесконечно заявлял, что ничего не знаю, но конца
Не ожидал увидеть все ж такого для себя, вы ждете от меня

Чтоб сам сказал о том, какого я хотел бы от суда венца
Уж говорил вам, что в Пританее обед мне б подошел,
Но вам, как видно, оказалось жаль лепешки и яйца,
Ведь за столом я еще долго разговоры с вами б вел.

Тогда конечно же изгнание мое, спасенье круг для вас.
Вот это приняли бы вы охотнее всего, но посудите сами:
Коль вы не в состоянье вынести меня и моих фраз,
Неужто на чужбине будут рады мне и встречен я цветами?

Конечно нет, и хороша б была моя судьба на склоне лет:
Покинуть родину и быть гонимым отовсюду людом,
Поскольку я и там бы говорил, а молодежь, словно на мед
На речь мою как пчелы прилетела б, а отгонять их буду

Вмиг разъярившись, выгонят меня они и сами, а не стану,
Так их отцы, как впрочем тут и вы, меня от них погонят.
Вы скажите: «А может говорить, Сократ ты перестанешь
И проживешь спокойно так до самого конца, пока схоронят»?

А, если вам скажу, что против бога выступлю, коль замолчу
И выбрав вместо речи немоту, покой свой точно потеряю,
Что лик создателя в беседе с человеком я открыть хочу, 
А коль прервется диалог с людьми мой, то и с ним – я знаю.

И потому молчанье для меня, как ваш вердикт о смерти,
И мой Демоний , что обычно говорит, сегодня так инертен,
Как видно афиняне, для меня, произошедшее здесь благо,
Иначе не позволено мне было б совершить такого шага.

И смерть не зло, и не кончается под крышкой саркофага
Любая жизнь, а там, куда приду, уйдя от этого суда земного,
Ждет суд меня Миноса, Радаманфа, Триптолема и Эака.
Чего б ни о;тдал каждый тут, чтобы побывать хотя б немного

В компании  с Орфеем  и Гомером , Гесиодом  и Мусеем
И если это правда, я хотел бы умереть хоть сотню раз,
Коль мог бы побеседовать с Агамемноном или Одиссеем
За разговоры те не убивают, ведь мертвые блаженней нас.

По отношенью к смерти судьи, вы в благое тоже верьте
И истина лишь в том, что ничего дурного быть не может
С хорошим человеком в этой жизни или после смерти,
Поскольку о его делах любых пекутся боги, мне ж положен

Такой удел от вас скорее не случайно, да и знаменье тоже,
Меня не отвратило от него, и я не в гневе на судейство ваше,
Хотя оно достойно порицанья за желанье наказать построже,
Но тем не менее, прошу вас быть всегда такими же на страже

По отношению к моим сынам и если вырастут и вы найдете,
Что о деньгах или о чем ином заботятся они гораздо больше,
Чем о поступках добрых, иль мнят о знании всего в природе,
То досаждайте их тем самым, что и я вас и, как можно дольше.

И обвинители мои, могу я предсказать, что с вами будет,
Ведь для меня теперь настало время прорицать
Мужи, убившие меня, вы думали никто вас не осудит
И в этой жизни более не станут люди порицать?

Едва мой дух покинет тело, к вам придет отмщенье
И будет тяжелей оно той участи, что вы мне дали,
И обличители падут на вас, как осы дикие в варенье
И чем они моложе, тем нестерпимей станут жалить.

Тогда поймете вы, что убивая, рты всем не закроешь
И  стоит дать сказать другим и быть самим получше
Без правды мир благой, как и одежду вряд ли скроишь
Ну что ж, теперь я ухожу, что б и себя и вас не мучить.

А афиняне, покидая площадь, меж собою говорили:
«Быть может все доносчики Сократа и не правы,
И мы напрасно  к смерти мудреца приговорили
И лишь позор нам принесет сей суд кровавый?

Но дерзок как, и разрушает установленное мненье,
Веками что сложилось и плодит в умах сомненье
И говорит  о божестве, что нам совсем не ве;дом,
Уж лучше славить нам богов, которым верил предок.

Хоть и не блещут справедливостью и пышут гневом,
А иногда замечены и в неуемной похоти ко смертным,
Но вместе с ними вглубь веков мы проросли всем древом
И нечестивой мудрости Сократа и речам его безмерным

Должны мы положить конец одним ударом смелым,
Уж лучше овода, что мучит всех, прихлопнуть разом,
Тем самым с корнем удалить для разума заразу
И в этом деле важном, быть преступно мягкотелым».

Но образ доброго философа покой их нарушал
Не он ли с ними кров и боль делил при Потедее, 
Как он один их от позорного поступка защищал,
Когда несправедливо обрекли на казнь не сожалея

Своих стратегов, что победили в аргинузской битве 
И разве не Сократ восстал тогда против тиранов, 
Лишавших жизни граждан, как простых баранов,
Когда бросал слова в лицо им, что острее бритвы:

«Не тот ли пастырем назваться может добрым
Кто умножает свое стадо и усердно бережет?
Не должен ли правитель славный быть подобным
По отношенью  к гражданам своим, коих печет»?

Воспоминанья эти афинян опять сердца смущали
Змеею смутные сомненья заползали снова в душу:
«Не совершили ли ошибку мы, лишь гнев послушав
И разве не оракулы Дельфийские  давно уже вещали:

«В Элладе нет мудрей Сократа», но они его предали
Позорному суду, решившись жизнь отнять при этом»,
Тогда с надеждой обращали в море взгляд, где вда;ли
Еще мелькали паруса Дели;оса пурпурным цветом.

«Корабль вернется с Делоса лишь только через месяц,
До сей поры никто не помешает сыну Сафрониска ,
Коль осужден невинно, и хорошо в уме все взвесит,
Спокойно из тюрьмы бежать и без труда и риска

Покинуть неуютные Афины берега и овод улетит
Надоедать другим своим несносным зудом,
Зато Афины не услышат более его и им на вид
Никто уж не поставит смерть позорным грузом».

Так афиняне «добрые» с надеждой рассуждали.
Тем временем Сократ неспешно ждал свой срок.
Друзья уже не раз побег ему отсюда предлагали,
А на заре Критон  зашел и уговаривал, как мог

Опять бежать, ведь сами судьи этого так ждали
И разговоры шли, и нервничал давно народ,
Учеников Сократа с недовольством упрекали
В наличье жадности и неумении решить исход.

И О;сса разносила слух, а сам Сократ был терпелив:
"И не они ли дружно камни  все кидали против,
Ведь в их лице с ним говорил закон, что справедлив,
Теперь ведут себя как дети, что вчера нашкодив,

Сегодня наказанья ждут и оттого так ропщут вслух.
Нарушив же закон, чем буду судьей своих лучше?
Ведь совершив побег, я к правде стану глух
И с этих пор владеть мной будет только случай

В любой стране припомнят бегство мне всегда в укор,
На сыновей отца, поправшего закон, падет позор
И станет жизнь их как один кошмарный сон,
И о родителе не скажут ли: уж лучше б умер он?

Ну а суда дождавшись, стану жертвой  и быть может
Я этим пользу принесу семье, ведь судьи те же люди,
Которым моя участь все покоя не дает и совесть гложет,
И, не назначенный бесплатный мне обед, сынам присудят.

Ну что Критон, я убедил тебя и смерть мне все ж к лицу?
Иль голова моя слаба и заключения  мои так глу;пы?
Тогда поправь меня, мой друг и укажи же путь слепцу"
"Ты прав Сократ, мои же доводы довольно ску;пы.

Теперь я знаю точно: сегодня непременно умрешь ты"
И слезы скрыв плащом, Критон невольно отвернулся.
Уж тридцать раз как солнце погружалось в море с высоты
И наконец, корабль с Делоса к брегам родным вернулся.

И, словно бы стыдясь за свой жестокосердный город,
Стоял он в гавани с упавшими печально парусами.
На небе не было луны, туман осе;л,  светало скоро,
С утра уж у тюрьмы друзья с тревожными глазами.

Навстречу им привратник вышел и сообщил сурово:
"Одиннадцать  снимают с заключенного его оковы,
Казнить, сегодня будут", – и пригласил зайти во внутрь.
С ребенком на руках жена, что сладко так сосал ей грудь
 
Сократ уже без пут ходил и потирал запястья рук,
Увидев всех, Ксантиппа  зарыдала и ребенок тоже
Заплакал громко, разделяя матери своей испуг
"В последний раз Сократ, с друзьями ты похоже

Беседуешь так просто тут, – запричитала она вслух.
Сократ Критона попросил, чтоб кто-нибудь увел жену
И люди друга повели ее, и вскоре крик затих, стал глух
Сократ вздохнув, отметил тихо: "Должны бы снять вину

С меня любую судьи, за мужество, проявленное в браке,
Ксантиппы нрав философу лишь только по плечу
И будут больше не за смерть жалеть меня, а за ее атаки,
Что закалили в жизни так меня, что к смерти я лечу", –

И, продолжал с иронией, – "я не держусь давно за тело,
Философы с рождения живут лишь подготовкой к смерти.
Ведь умирание есть покидание душой того, что надоело,
Что так мешает ей постигнуть истину и часто в жертву

Ему приносит чистоту свою, являясь с ним единым целым,
А, полюбивший мудрость, разделяется еще при жизни
Нетленною и легкою душой с тяжелым, смертным телом,
Желанье пищи, удовольствий и питья, безумства признак

Душе, чтоб истину познать, необходимо эту связь прервать,
Но осуждаются все ж те, кто смерти добровольно ищет»
«Что говоришь Сократ, нить жизни не могу я сам порвать
И все ж философ с удовольствием меняет на Аид жилище»? –

Спросил учителя Кебет, ну, а Сократ насмешливо ответил:
«Бесспорно, люди есть, которым лучше умереть, чем жить.
Ты скажешь, что принести себе им это благо не хватает сил,
Чем ждать, пока кто-то другой прервет их тяжкой жизни нить?

Как сокровенное учение  гласит, и можно ли его не уважать,
Что люди на земле находятся, как будто бы под стражей,
И нам не следует: не избавляться от нее самим и не бежать
О нас пекутся сами боги, мы достоянье их и будет кражей

Попытка жизнь прервать свою тем, кто не волен сам себе
Поэтому совсем уж небессмысленно дождаться человеку
Момента, когда час его придет, иль сам творец с небес
Каким-то образом к тому принудит и переправит через реку

Его Харон  в Аид, ну вроде, как меня призвал теперь»
«Ну, что ж, пожалуй верно это, – речь оценил Кебет, –
Но то, что все философы не видят в том своих потерь,
Чтоб с легкостью покинуть жизнь, не ведая в том бед

Довольно странно и, как без сожаленья, обычно мудрые
Лишаются опеки бога, иль очутившись на свободе, смогут
Заботится получше о себе самих, иное дело безрассудные,
Они, как раз решат бежать из той тюрьмы и выберут дорогу.

Побег мне кажется безумием, и в здравом кто находится уме
Стремится быть подле того, кто сам мудрее и гораздо лучше.
Тогда же все не так, как ты сказал Сократ и тот, кто разумеет
Скорее с недовольством должен покидать сей мир нескучный.

А неразумный – с радостью», – пытливости Кебета рад Сократ:
«Всегда-то ты, мой друг отыщешь возражения какие либо,
И соглашаешься не сразу с тем, что говорят», – тут словно мат
Учителю поставил Симмий: «Сократ, мне кажется не без ошибок

Твой вывод, и Ке;бет дело говорит и метит прямо он в тебя,
Ведь ты с такою легкостью воспринимаешь близкую разлуку
И с нами, и с теми,  кого ты признаешь богами», «друзья,
Я понял вас, вы предъявили обвиненье, но это мне на руку

И предстоит мне защищаться будто бы в суде, как вижу.
Кто вам сказал, что там, куда уйду, богов и вовсе нет,
Меж тем, когда умру, я стану к ним лишь только ближе.
Скажите, справедливость видел кто, и оставляет она след?

Невидима она для глаз, как и прекрасное, и доброе для нас,
Но это все  постигли мы путем не зрения, а только мысли
И отрешившись от телесных чувств, мы знаем каждый раз
О том, что телу не дано, но без чего мы жизнь не мыслим.

А бога можем зрить, иль он, как красота или добро невидим?
Что в нас его распознает? Когда творца мы можем слышать?
И не тогда ли, когда тело не мешает нам и сны мы видим?
Кто в сновиденьях говорит с ним,  а когда уже не дышим?

Конечно же душа и тем она сильней, чем с телом связь слабее,
Покуда в нем она, не овладеть нам истиной, что есть сам бог.
Заботы тела не дают понять ее, и долго память наша не умеет
Хранить крупицы знания из сна, и лишь шагнув за тот порог,

Где обрывается навек с гнетущим телом роковая нить,
Душа приобретает силу жить и в этом смерти красота.
Всю жизнь, подобную стремился нить я разрубить,
Так стану ли теперь дрожать внизу, когда ждет высота?

А коль увидите вы человека, который смерть боится,
Не признак это ли того, что он не любит мудрость?
А только свое тело, к тому же может даже так случится,
Что он ценитель почестей и яств и вряд ли щедрость

Является достоинством его, смерть не страшна лишь тем,
Кто в этой жизни телу дал жестокий бой и страсти победил
И думаю, что учрежденье таинств  для решение проблем
Прекрасный к очищенью путь, который бог нам постелил.

Вот речь моя вам, Симмий и Кебет и потому я так спокоен.
И, если убедительней была она для вас, чем моим судьям,
То я конечно рад, а если нет, то говорить опять настроен.
«Что ж все прекрасно, на мой взгляд, но скажут люди,

О том, что стоит только той душе покинуть свое тело,
Как, тут же словно дым или дыханье исчезает, и  ее уж нет.
О, если бы она очищенной от зол собраться где сумела,
Тогда б слова твои Сократ надежду дали, словно солнце свет»

«Ты верно говоришь, Кебет, – сказал Сократ ученику в ответ, –
Не хочешь ли потолковать со мной об этом»? – «Хочу Сократ»
«Что ж, хорошо, мой друг, мне кажется даже комический поэт
Теперь не скажет, будто я болтаю вздор, чему признаться рад.

Итак, раз решено, исследуем Кебет,  твой непростой вопрос.
На свете есть предание, что души возвращаются опять назад
И вновь рождаются от смерти к жизни  и если что-то родилось,
Так значит ранее существовало где-то, и мне сдается это ад

Коль за основу взять подобное и нам признать, что все живые
Рождаются из мертвых только, то этого вполне хватило доказать:
Слова о том, что распадается со смертью тела и душа – пустые,
А, если нет, и нам преданье лжет, придется и иной ответ искать».

«Что ж это верно», – подтвердил Кебет. «Что б легче все понять, –
Продолжил речь Сократ, – вниманье обратим не только на людей,
Но и на все, что так рождается, и красота может уродливость принять,
Несправедливость справедливости противна, отличны добрый и злодей

И не рождается ли большее из меньшего, а если станет меньше,
То не было вначале и оно большим, и так же, что сильнее стало,
Слабее раньше не было, не происходит ли из худшего, что лучше?
Из медленного разве не родится быстрое иль нам примеров мало»?

«Достаточно», – сказал Кебет. «Скажи мне, что противно жизни,
Подобно, как отличны сон и явь? – помедлив чуть, спросил Сократ.
«Конечно, смерть, – воскликнул ученик, – Что нам видна на тризне»
«Коль жизнь и смерть лишь порождение друг друга, кто виноват

В их переходе меж собою, – Кебета вновь спросил Сократ,–
Ко сну ведет нас засыпание, а пробуждение причина яви.
Не умиранье ли началом будет смерти, коль рассуждаем так,
А оживание предтеча жизни, иль ты б меня поправил?

«Ты прав, Сократ, – сказал Кебет, ¬– иные выводы были б наивны»
«Так значит из живого мертвое рождается»? «Выходит мертвое»,
«А, что рождается из мертвого, раз смерть и жизнь противны», –
«Пожалуй, согласится должен, что из мертвого рождается живое»

«Так, что, Кебет, мы доказали, что преданье древнее не лжет:
Душа не распадается со смертью тела, и вновь рождается
От смерти к жизни и значит прав я, что меня там радость ждет
И жизнь земна;я лишь, со смертью тела  прекращается»?

«С тобой согласен я Сократ, что долговечнее душа, чем тело,
Но не погибнет ли она, в конце концов сама, вся истончившись,
Сменяя очень часто жизнь и смерть, достигнув некого предела,
С последним домом, где безрадостно жила, навек простившись»?

Так отвечал Кебет неугомонный, а Сократ с улыбкою сказал:
«Мой друг, казалось мне, что мы к согласию с тобой пришли,
Коль вновь рождается душа от смерти к жизни, значит доказал,
Что рассужденья прежние к бессмертию души нас привели.

Как видно, нужно их нам подкрепить, развеяв все твои сомненья:
Скажи, Кебет, что до;лжно находиться в теле, чтоб оно ожило?
«Должна душа там находиться», – ответил Кебет в нетерпенье.
«Так значит вносит жизнь она во все, куда «нога» ее ступила»?

Продолжил свой опрос Сократ, «Конечно вносит, это так»
С уверенностью молвил ученик. «А жизни, что противно»?–
Последовал вопрос. «Я думаю, что смерть это Сократ», –
Почти все, осознав, ответил Кебет. «И было б примитивно

Теперь нам утверждать, что может заключать в себе душа
Противное тому, что постоянно во все вносит, то есть смерть,
А как назвать нам то, что не содержит тленья»? И не спеша
С улыбкою ответил Кебет: «Бессмертием мы назовем теперь»

"Итак, душа не заключает в себя смерти"? "Нет, Сократ"
"И это значит, что она бессмертна"? "Да. И этому я рад"
"Теперь скажи мой друг, сомнение еще тебя одолевает,
Что истончается со временем душа и все же погибает"?

"Конечно, нет, Сократ, теперь меня все это не смущает"
"И мне, гораздо легче, Кебет", что не умру я точно весь,
И прежде думал так, но спор порою истину рождает,
К которой хоть и сам пришел, но с ним сильнее ее вес.

Возможно, для дурных людей была бы смерть находкой,
Когда бы с телом избавлялись те и от души порочной,
Но коль она бессмертна, то так важно, из чего же соткан
Ее покров, который с телом смертным сросся прочно.

Поскольку отправляется в Аид душа, с собою захватив,
То воспитание, что получила в жизни, сочетаясь с телом,
Так нужно человеку, чтоб покуда был еще он жив,
Бессмертное в себе холить и развивать до самого предела,

Когда душа, оставив смертное придет в загробный мир
И там получит пользу или вред – к чему так тяготела,
Пока в плену жила и, если жизнь была ее как вечный пир,
У места зримого летает долго, не в силах сбросить тело.

К страстям которого не равнодушна так была и прикипела
И от общенья с ним стала землистою, тяжелой, зримой
И с этим грузом жизненным подняться в небо не сумела
И так кружится у могил на кладбищах, как тень незримо.

И, наконец тот демон, что за нею закреплен ее уводит.
Иные души сторонятся ту, что неочищенной явилась
И долго в одиночестве средь мрачных те;ней бродит,
Пока не обретет обитель ту, что жизнью всей добилась.

И маясь там, покой не знает, но увлеченная страстями
В тела вновь облекается по сущности, что в ней сильней
Над прочим всем дурным, что приросло словно корнями
И коль к обжорству была склонность, то тогда в свиней.

А та душа, что избегала с телом связь и лишена страстей,
Имеет в спутниках самих богов – проводников в обитель,
В которой суждено ей быть, где словно дорогих гостей
Встречает всякий день друзей и счастлив каждый житель.

Их тоже ждет со временем перерожденье в новой форме,
Куда вселяются по соответствию своих забот и достижений,
Но в род богов дано попасть лишь тем, кто взял за норму
Достигнуть чистоты путем ухода от страстей и прегрешений.

И разве не доступно это лишь тому, кто любит мудрость"?
"Да ведь философам и непристойно было б поступать иначе", –
Заметил долго уж молчащий Кебет. "То было бы абсурдно, –
Сказал Сократ, – поэтому душа философа так горько плачет

Поскольку сознает, что созерцает мир через решетку тела,
В чем виновата темнота, а философия приняв такую душу,
Печется все о ней, пытаясь от оков освободить, чтоб улетела
Из той тюрьмы, что закрывает свет и с нею связь разрушить.

Итак, не должен страх испытывать за душу тот лишь человек,
Который с телом не делил при жизни удовольствий и страстей,
А приобрел как украшенье для нее те вещи, что ценней вовек
Сапфиров и алмазов всех, и славы и могущества земных царей.

Они зовутся справедливостью, свободой, добротой и истиной
И с багажом таким, душе не страшен вовсе мир загробный
И вы туда придете Симмий и Кебет, а мой же путь уж выстлан,
И наступило время омовенье совершить, пока на это я способный.

Уж лучше это сделать самому и, выпив яд, в Аид явится чистым,
Чем процедуры ждать, когда умру и от других принять услугу".
"Как похороненным ты хочешь быть Сократ"? – спросил с испугу
Кебет, поняв, что час уже пришел и стер слезу движеньем быстрым.

"Не говорил ли разве, что когда я выпью яд, меня уж здесь не будет,
Иль вы успеете схватить меня? Ведь телу все равно, оно мертво"!
С улыбкой отвечал Сократ. "А может сменишь плащ, ведь этот скуден",–
Спросил Кебет и сам смутился. "Зачем на смертном одре щегольство?

Выходит можно в нем прожить, а вот для смерти не годиться?
Ответил Кебету, смеясь Сократ, ¬– «ну вот и наступило торжество
Момента, которого я ждал всю жизнь, и смерть уже стучится
И тихо шепчет на ухо, что час пришел, но где же вещество

Что принесет мне наконец освобожденье и я бы выпил  уже яд,
Где зелье то, дарящее свободу и в Аид переселенье».«Но Сократ,–
Прервал его Кебет, – еще и солнце не зашло, как мне известно,
Другие, яд не пили сразу, а плотно пообедав, иные же прелестно

Время проведя с предметом своей страсти, и ты пей не спеша»
"Те люди очевидно думают, что получают выигрыш какой
От промедленья часа смерти, но не останусь я конечно в барышах
Коль выпью яд позднее, напротив буду я смешон себе такой

От страха липнущий к остаткам жизни, и это б мне совсем не шло,
Однако я отвлекся незаметно, принесите мой последний кубок"
Прислужник подал яд, растертый порошком в вине. "Я пью за то
Что б путь отсюда и туда недолгим был и все легко прошло"

И с этими словами выпил яд Сократ, но смерть он нес не сразу
Ученики, что ранее крепились, при этом не могли сдержаться
И дали волю чувствам и слезам. "Что с вами, где ваш разум?
Я женщин удалил из опасенья глупости, должны стараться

Не омрачить сей переход, ведь умирать достойно нужно",
Услышав речь Сократа, устыдились все, а он начал ходить,
Как повелел ему, отдавший яд и наставления прислужник,
Когда же ноги стали тяжелеть, он лег, просил его пошевелить

Ногой тот человек, но он уже не мог, яд поднимался выше.
К груди уж леденящий холод подкрался, когда сказал Сократ:
Критон, Асклепию должны мы петуха , воздайте, слышишь"!
"Мы позаботимся, Сократ, – а мертвый не услышал результат.

                Эпилог

Металось море и шумело глухо под туманом
И ветер грустно шевелил судов, стоящих паруса,
А граждане на улицах, встречаясь утром рано
Со страхом вопрошали: "Умер он"? И голоса

Звучали робкою надеждой, что такого нет исхода.
Дыханье совести проснувшейся, как вестник бури
Коснулось сердца пылкого афинского народа
И песни мрачные Эринии   достигли граждан хмурых.

Рождая в них грозу, чья мощь сметет убийц Сократа.
Порывы первые раскаянья метались смутно и неясно,
Пока лишь более сердились на казненного, расплата
Уже бродила как вино в умах, пеняли, что напрасно

Приговоренный не бежал в Фессалию и злились на богов
Крича: "Вам, боги ненасытные, мы принесли такую жертву"
"Не знаю, кто из нас имеет лучший жребий", – и этих слов,
Им сказанных, конечно не забыли, теперь лежит он мертвый

В своей тюрьме, спокойный, неподвижный, безопасный
И снова стал мучителем для них, но сам им недоступный.
Хоть овод был убит, но жалил вновь больнее и опасней
Теперь не знать покоя, афиняне вам, и вечно вы преступны!

И будут небеса еще не раз на землю посылать своих пророков,
Чтоб пробудить сердца людей к познанию самих себя и бога,
Но вновь невежества толпа распнет Христа, не выучив уроков,
Потом воздвигнет алтари и на колени пав, просить станет убого.

Придет ли, наконец, той темноте рассвет и примем у порога
В объятье истину, что раньше мы встречали лишь с острогой?
Поймем ли, что сказал мудрец, иль яд невежества испил он зря?
Взойдет когда над нашею тюрьмой познания прекрасная заря?

 Примечания

  Цикута – ядовитое растение, из которой произведен яд для Сократа.

  Феория – священное посольство, посылаемое на Делос в честь праздника Деллии

  Год – каждый четвертый год на о.Делос устраивали праздник Делии

  Тесей – мифический герой древней Греции, победивший Минотавра, обитающего в
  лабиринте на острове Крит и тем самым положил конец кровавой дани в виде
  людей, посылаемых Минотавру
  (получеловек, полубык).

  Агора – центральная место Афин (рынок)

  Олимпийцев – боги Олимпа

  Гении - дети богов

  Пританее – это место, где заседали афинские чиновники, пританы. Обед в
  Пританее обычно устраивали в честь победителя на Олимпийских играх.

  Олимпийцы – граждане, победившие в олимпийских играх.

  Камней – судьи голосовали гладкими камешками за оправдание, просверленными –
  за осуждение. Камни кидали в специальные урны.

  Делиос –  так назывался корабль, ушедший с Тесеем на Крит.

  Анит и Ликон – богатые граждане, еще двое обвинителей Сократа, поддержавших
  Мелета.

  Даймоний (также даймон, от греч. ;;;;;;;;; — «божественное») — философское
  понятие, известное, прежде всего, по письменному наследию учеников Сократа —
  Платона и Ксенофонта — и означающее внутренний голос, который в решающий
  момент предостерегает и таким образом удерживает от предприятия, в котором
  сокрыта опасность для телесного или морального благополучия

  Миноса, Радаманфа, Триптолема и Эака – Судьи Аида — судьи мёртвых в
  древнегреческой мифологии. Упоминаются Гомером в Одиссее и Вергилием, а также
  Овидием, Пиндаром и Платоном. Известны античные изображения загробного
  трибунала на керамике.

  Орфей – легендарный певец и музыкант-лирист, герой древнегреческих мифов.

  Гомер – легендарный древнегреческий поэт-сказитель, создатель эпических поэм
  «Илиада» (древнейшего памятника европейской литературы) и «Одиссея».

  Гесиод – первый исторически достоверный древнегреческий поэт, рапсод,
  представитель направления дидактического и генеалогического эпоса.

  Мусей – в древнегреческой мифологии певец, поэт и герой, почитавшийся
  афинянами. Из родословных видно, что первоначально это элевсинский герой,
  затем связывался с Афинами

  Прорицать –  древние часто связывали дар провидения с приближающейся смертью

  Потидее – колония, основанная Коринфом в южной части Македонии. Афиняне вели с
  Потидеей длительную и тяжелую войну, понуждая ее вступить в Афинский союз

  Аргинузская битва – победа афинян в 406 г.д.н.э над пелопоннесцами в морском
  сражении при Аргинузских островах, но не успели из-за бури похоронить
  погибших. Стратеги, вернувшиеся в Афины были казнены, как нарушители
  отечественных религиозных традиций. Сократ, бывший эпистатом (член афинского
  Совета) воспротивился незаконному огульному суду над всеми стратегами. На
  следующий день при другом эпистате стратеги были казнены. Впоследствие,
  афиняне раскаялись и привлекли к суду самих обвинителей

  Тиранов – правление Тридцати тиранов 404 г.д.н.э.

  Дельфийский оракул  – оракул при храме Аполлона в Дельфах, расположенных у
  подножия южного склона горы Парнас в Фокиде. Предсказал, что Сократ самый
  мудрый человек в Элладе.

  Сафрониск – отец Сократа

  Критон – ученик Сократа

  Камни – имеются ввиду способ голосования на суде над Сократом

  Одиннадцать – одиннадцать правителей архонтов

  Ксантиппа – жена Сократа, стала синонимом сварливости

  Сокровенное учение – имеется ввиду учение пифагорийцев

  Харон – перевозчик душ умерших через реку Стикс

  Таинств – Элефсинские мистерии

  Комический поэт – комические поэты любили трунить над вздорностью бесед
  Сократа

  Жизни – по толкованию Олимпиодора предание это восходит к орфикам и
  пифагорейцам

  Ад – в данном случае имеется ввиду не христианский ад, как место наказания, а
  Аид, куда переселяются все души умерших (преисподняя).
  Зримого – около могилы

  Демон – ангел-хранитель

  Любит мудрость – философия (любовь мудрости)

  Асклепию – больные после выздоровления приносили богу врачебного искусства в
  жертву петуха. Своими словами Сократ хотел сказать: теперь, когда мое тело
  умирает, я выздоровел, т.е освободился от всего телесного.

  Эринии - богини мести, фурии