М. П. С водой в Одессе было плохо

*
С водой в Одессе было плохо
В то время. Её качали из Днестра
За пятьдесят, считать коль в вёрстах.
Там водокачка чуть жива была.
Её обстреливали постоянно банды.
Висел на волоске весь град. Однажды
Вода могла исчезнуть вся.
Но а пока была хоть не всегда,
Да лишь в кварталах, что у моря.
В счастливые кварталы эти целый день
Тянулась вереница люда со Одессы всей
С кувшинами и вёдрами, и чайником, порою.
Немногие счастливцы, тележкой кто владел,
Везли бочонки, так скажем, на себе.

*
Завидовали им и ненавидели. При том, что
Впрягались сами во свои тележки те,
И было жалко нам смотреть, как сто потов
Сходило с них, когда тянули воду вверх,
А более на то, когда испуганные мчались
Вслед за тележками на спусках, разливая
При этом половину набранной воды.
Ходили километра два по очереди мы.
Я на пути знал все подвалы, краны,
Где можно было бы набрать воды.
Их мог бы я, не глядя, все найти.
В очередях мы за водой уж стали все друзьями.
Была и поэтесса среди нас и в вазе из стекла
Носила воду. Та ваза разноцветная и в ирисах была.

*
Таская воду, под ноги смотрел, конечно.
И потому все тротуары по дороге изучил.
Я убедился - это интересно и полезно:
Для размышлений разных повод получил.
Приметы, видимые мной,  зело различны -
Приятны что, иль нет, иль просто безразличны.
Средь неприятных и зловещих были часто кровь,
От маузера гильзы, что кисло пахли порохОм.
Ко неприятным относились кошельки, уж кои
Пустые были, и документы порванные, хоть
Сие и попадалось очень редко мне. А вот
Примет приятных было пусть и меньше, всё же
Они разнообразнее намного были, да к тому ж
Средь них изрядно неожиданных вещей встречал я вдруг:

*
Засохшие цветы с букетов, сухие клешни крабов,
Обёртки сигарет с Египта, осколки хрусталя,
Банты, девчонки маленькие кои потеряли,
Да ржавые рыбацкие крючки. В сём жизнь как б мирная жила.
Конечно же, приятными приметами являлись
Трава, проросшая меж плит, цветы, хоть и завяли,
А так ж морские голыши, омытые дождём,
В цементных водостоках. И при этом всём
Примет, как я назвал их, безразличных
Встречались  по дороге более всего:
Монеты медные, булавки и окурки да ещё
Изрядно пуговиц. Их как б никто не видел.
Да, возвращаюсь я к тасканную воды:
Её сливали мы в разбившуюся как-то раз огромную бутыль...
==

В то время в Одессе было очень плохо с водой. Её качали из Днестра за шестьдесят километров. Водокачка на Днестре едва дышала. Её много раз обстреливали разные банды. Город всё время висел на волоске, – ничего не стоило оставить его совсем без воды.
Вода в трубах бывала, да и то не всегда, только в самых низких по отношению к морю кварталах города. В эти счастливые кварталы тянулись с рассвета до позднего вечера вереницы людей со всей Одессы с ведрами, кувшинами и чайниками.
Лишь немногие счастливцы – владельцы тележек – приезжали за водой с бочонками. Им завидовали и заодно их ненавидели, несмотря на то что они сами впрягались в тележки и на них жалко было смотреть, когда они, задыхаясь, втаскивали свои тележки на подъёмы или мчались, испуганные, за этими же тележками на крутых спусках, расплескивая половину воды.
Мы ходили за водой по очереди километра за два на Успенскую улицу. На этой улице я знал все подвалы, где были краны, и мог их найти с завязанными глазами.
В очередях за водой мы узнавали все последние новости и слухи и встречались с завсегдатаями этих очередей как со старыми и добрыми друзьями.
Поэтесса Вера Инбер жила недалеко от нас, в тенистом Обсерваторном переулке. Она ходила за водой с большой стеклянной вазой для цветов. Ваза была сделана из матового разноцветного стекла, и на ней были выпуклые изображения лиловых ирисов.
Таская воду, я, конечно, смотрел себе под ноги и потому изучил все тротуары и мостовые между Черноморской улицей и Успенской.
Я убедился, что это – заманчивое и даже в некотором отношении полезное занятие. На тротуарах и мостовых можно было заметить много мелких примет. Они давали повод для размышлений и выводов. Были приметы приятные, безразличные и неприятные.
Особенно неприятными, почти зловещими и чаще всего попадавшимися приметами были капли, а то и целые лужицы крови и гильзы от маузеров. Они кисло пахли порохом. Неприятны были также пустые кошельки и порванные документы. Но они попадались редко.
Приятных примет было меньше, но они были разнообразнее. Чаще всего это были вещи совершенно неожиданные – засохшие цветы из букета, осколки хрусталя, сухие клешни крабов, обертки от египетских сигарет, банты, потерянные маленькими девочками, заржавленные рыболовные крючки. Всё это говорило о мирной жизни. К приятным приметам относилась, конечно, и трава, проросшая кое-где между плитами тротуара. И невзрачные цветы, правда, уже высохшие, так же, как и перемытые дождем морские голыши в цементных водостоках.
Больше всего было безразличных примет – пуговиц, медных денег, булавок и окурков. На них никто не обращал внимания.
Мы таскали воду и сливали её в большую стеклянную бутыль в коридоре.
Однажды Яша Лифшиц вышел в коридор и дико закричал. Я выскочил из своей комнаты и увидел необъяснимое зрелище. Огромная бутыль на глазах у меня и Яши начала медленно наклоняться, несколько мгновений постояла в позе Пизанской башни, потом рухнула на пол и разлетелась на тысячи осколков. Драгоценная вода с журчанием полилась по лестнице.
Мы успели бы, конечно, подхватить бутыль, но вместо этого мы стояли и смотрели на неё как завороженные.
//

Отрывок из книги
Константин Георгиевич Паустовский
Повесть о жизни. Книги 1-3
Глава «О фиринке, водопроводе и мелких опасностях».