М. П. Киев. Никольский форт

- А эту шваль я и смотреть не желаю. В хозяйственную команду! К чёртовой матери шагом марш!
Нас отделили от остальных и повели в Никольский форт, где был расквартирован караульный полк.

*
Форт этот полукруглый, окружённый
Заросшим по откосам бузиною рвом,
На самом на обрыве был  сооружён. Он
Стоял над самым над Днепром.
Под звон тут пчёл в кустах жасмина
Читал давно поэтов разных, эх, стихи я
И без конца, до одури почти
Те строки повторял, меня что поразили. И
Поэтому сей форт Никольский,
Из серого что кирпича сложён,
Со амбразурами и сводами, и обветшалым поднимаемым мостом
На петлях ржавых, со мордами из бронзы львов на с чугуна воротах
Казался мне
Одним из самых романтических в мире мест.
*
Он был пустым и был заброшен.
Высокая трава росла на каменном плацу
Там, где учения должны бы состояться, смотры.
Гнездились ласточки под форта крышеЮ.
И летней тёплой, вялой запах
Листвы опавшей
В разбиты окна проникал.
Сей форт никто и никогда не осаждал.
Но прошлое наивное во пыль разбилось,
Когда я стал служить в его стенах....
+
Признаюсь: нет желания в стихах
Описывать, что с фортом приключилось.
Но это было, и не вправе я смолчать.
Отрывок в прозе предлагаю дочитать:
==

Полукруглый этот форт, окружённый рвами с заросшими бузиной откосами, стоял на обрыве над самым Днепром вблизи Мариинского парка. В юности я много времени, особенно весной, проводил в этом тенистом и пустынном парке. В нём я встретил гардемарина и впервые ощутил жгучую тоску по дальним плаваниям. В нём под звон пчёл в кустах жасмина я читал стихи разных поэтов и без конца, почти до одури, повторял поразившие меня строчки. Поэтому Никольский форт, сложенный из серого кирпича, с его амбразурами, сводами, обветшалым подъемным мостом на ржавых петлях, с его бронзовыми мордами львов на чугунных воротах, казался мне одним из самых романтических мест на свете.
Он был пуст, заброшен. Высокая трава росла на плацу, предназначенном для учений и смотров. Под крышей форта гнездились ласточки. Запах теплой и вялой летней листвы проникал в разбитые окна.
Этот форт никогда никто не осаждал. Он жил много лет как совершенно мирное архитектурное сооружение.
Это впечатление от Никольского форта так издавна вошло в мое сознание, что сейчас я даже был рад, что буду служить в его стенах. Но с первой же минуты это наивное представление разлетелось, как пыль.
+
Форт внутри был угрюм и грязен. Заплесневелые стены были исписаны похабщиной и сотрясались от топота сапог, криков, разнообразного мата, божбы и песен. Внутри форта так густо пахло казармой, что одежда мгновенно и навсегда пропитывалась этим запахом.
В пыльном коридоре с дощатыми нестругаными полами нас снова выстроили...
До вечера мы чистили гнилую мокрую картошку в холодном подземном каземате. Со стен стекала сырость. В темных углах повизгивали крысы.
Свет едва сочился в узкую амбразуру. Пальцы сводило от холодной и скользкой картошки....
Подслеповатая электрическая лампочка свешивалась на длинном шнуре с потолка...
Никто из нас, солдат хозяйственной роты, людей, попавших в этот полк случайно, не мог понять, как это в Киеве, рядом с Крещатиком, рядом с театрами и университетом, с библиотеками и симфоническими концертами, наконец, рядом с обыкновенными хорошими людьми, может существовать это черное гнездо бандитов во главе с полубезумным больным командиром.
Существование этого полка казалось бредом. Каждую минуту его командир мог застрелить любого из нас. Жизнь каждого зависела от того, что взбредет ему в голову.

Отрывок из книги
Константин Георгиевич Паустовский
Повесть о жизни.
Глава «Малиновые галифе с лампасами».