Пьер Паоло Пазолини. К Бертолуччи

Жажда выжить: вот что это такое. Она, твоя давняя спутница,
    вновь обретённая, там, в вышине, где для нас она тем более вечна.
Это — последние дни, или последние годы; разницы нет —
    когда поля вспахиваются, окружённые деревянными изгородями вдоль канав,
когда земля белеет вокруг уже орошённых шелковиц,
    когда набережные ещё зеленеют над уже высохшими каналами.
Так было здесь: когда язычник был христианином, а вместе с ним —
    и его земля, и его вспаханное поле.
Новое время сведёт всё это в небытие:
    стало быть, мы можем всё это оплакать: все те тёмные
варварские годы, все те римские вёсны.
    Тот, кто не узнает её, эту всё ещё живую землю,
как он сможет понять нас? Как сможет сказать, кем мы были?
    Но ведь это мы должны понять его,
ибо он есть тот, кто рождается, хотя он и потерян в этом светлом дне,
    в этом великолепном зимнем стоянии,
когда Юг сладостен и предан ветрам, а Север покрыт тенью...