Итака. Бродский пишет письмо к Зофье

Он в Вильнюсе всё длил свое письмо.
Река за окнами вилась тесьмой.
Навзрыд, в слезах истаял день восьмой
От сотворенья мира. Было пусто
В душе, в карманах покати шаром,
Имперским ощерясь орлом,
Пускала пар, ломилась напролом
В тарелке кислая капуста.

О, Зофья!..  Не ввинтился комплимент...
Отточие как выстрел. Рядом мент
Пространство украшал, как позумент,
Сминая простыню, как ангел время.
За стенами гостиничный мирок
Бурлил, но принял он зарок
Не мельтешить - не искренен пророк,
Который не оставит в мире семя.

В пробежках между вильнюсских аптек
Он ощущал себя как Эпиктет.
Еще рывок - и всё, поэта нет,
И на могильном холмике картофель
Протянет птичий клювик лепестков
Сначала, помолившись, на восток,
Затем на запад развернув роток,
Туда, где ото сна отходит Зофья.

Забавно, если Зофья некролог
Прочтёт скорее, чем письмо, залог
Признанья, жизненный итог -
Четыре строчки полустертым шрифтом.
Вот, был поэт, истаивал, любил,
Чего-то там кропал, и окропил
Слезой души, на что хватило сил,
И мир, и время, и венок из рифмы.

София, мудрость! Как тут понимать:
Пристало ли поэту умирать,
Орлиным профилем заполонив кровать
В гостинице, допустим, а не в сакле,
Когда бы я с тобой, обнявшись, мог,
Откинув полог, возлежать у ног,
Того, кого прозвали люди Бог,
Кто волнами играет на Итаке.