Я знаю дома что сносили в России
порой и взрывчаткой, и танком крутили,
а этот упал, подкосили до сини,
в глубокую полночь, где души кутили.
Сидел у окна ждал, вот ковшиком галлов,
сударыня звёзд, вечно хочет ошпарить,
подлить кипятка, но тут грохнуло валом
раскатистым звоном и пылью, как паром.
Иглу продеваю в тугую листву
что смотрит невинно, то тополь в версту,
в болотину ушка, звезда на суку
и внемлет деревня: ку-ку да ку-ку.
То падал не дом, то уклад рабский наш,
а тут трудодни и беспаспортный стаж,
и детство на травах, корнях и грибах
всё враз провалилось, остался лишь – бах!
Хозяин последний давно в небе синем
беззлобный проситель цветов и растений
он был поселён, как детдомовской иней,
в холодный январский годок из мистерий.
Какая то тайна глазами манила,
плетенье корзин и на ферме огниво,
в деревне чужак и по жизни чудило,
сидит на крыльце, пьёт настойку как пиво .
Ох как всё давно…, время чертит могилы,
и он ручейком, со святыми почили,
изба покосилась, в ней нет места силы,
все двери раскрыты в чужом водевиле.
Я долго ходил не решаясь войти,
в остатки Руси посмотреть изнутри,
везде перекос, печь на бок уползла,
разбитое время, лишь гирька спасла.
Единственный стул, видно тёртый калач:
“меня подбери, или я гряну в плач,”
унёс, починил и теперь жёнки трон,
Синько вспоминаем, что в стул был влюблён.
Свидетельство о публикации №123012104667
Валентина Коньшина 14.05.2023 20:48 Заявить о нарушении
Андрей Чистотин 14.05.2023 23:36 Заявить о нарушении