Упавшая царица

Раскинув руки, в стоптанном снегу
Лежит седоволосая царица,
Моментом ранее споткнувшись на бегу.
Кряхтит, ворочается и матерится.
 
В попытках тело своё жирное поднять
Конечностями машет неумело,
Побаиваясь шубу изодрать,
В которую себя она одела.
 
Народ тем временем собрался поглядеть
На данное сверхредкое явленье;
Давно не приходилось лицезреть
Такое простым людям представленье.
 
Не может встать старуха, всё кряхтит.
Ещё корона, чёрт, куда-то закатилась!
Народ в недоумении молчит.
Но всё не вечно – толпа зашевелилась.
 
“Оно, быть может, нам её поднять?” – 
Спросил дрожащим голосом шарманщик.
“Не нужно, Вань, её величеству мешать!” – 
Ответил тут же старенький башмачник.
 
“Давайте, братцы, вместе поднажмём!
Поднимем императорскую тушу!”
“Чего, Кузьма, ты стал вдруг главарём?
Только, пожалуйста, не гадь нам, милый, в душу.
 
Не помнится, чтоб очень сильно ты
Переживал за нашу королеву.
Подвинься, Кузя, мы без суеты
Решим вопрос надёжно и по делу.”
 
“Да что мы там решим, народ, мы ж не умеем!
На то чиновники нужны и генералы!”
“Как ни крути, военным мы не верим.
Чиновники – те вовсе либералы.”
 
И спорили так где-то с полчаса,
Друг друга обвиняя и ругая.
В пчелиный гул смешались голоса,
Протяжным шумом небо отравляя.
 
Вдруг ропот пробежался по рядам – 
“Идут! Идут! – Молчи дурак, спокойно!”
Чеканя шаг под звонкий барабан,   
К царице стража маршировала стройно.
 
В главе процессии министр первый был – 
Любимец-фаворит императрицы.
Совсем легко, словно на шхуне плыл,
Приблизился он к телесам царицы.
 
Та сразу успокоилась слегка,
В беззубой длинной расплылась улыбке.
“Чего так долго? Поди, издалека
Спешил, котёнок, ты к своей любимой рыбке.
 
Ну подними меня” – протянув перста,
Свои морщинистые вытянула губы,
Быть может, ожидая, что в уста
Вопьётся милый поцелуем грубым.
 
Солдаты плотно выстроились в ряд,
Скрывая от народа эту сцену.
Министр же не отводил свой взгляд
От той, кто знал когда-то ему цену.
 
Сколь унизительны те были вечера
И дни. А иногда и даже утра,
Когда посыльный с царского двора
Носил письмо, испачканное пудрой.
 
И двор шептался за его спиной,
И приходилось вид цеплять надменный,
Чтобы в ЕЁ тени большой страной
Рулить с позиций мирной и военной.
 
Теперь же вот пред ним она лежит
В снегу размякшем, вид приняв унылый,
И голос её старчески дрожит:
“Ну подними, чего ты ждёшь, мой милый?”
 
Министр офицера подозвал,
Вполголоса приказ протараторил.
Служивый понял, молча честь отдал
И на дворец свой караул построил.
 
Раздался свист – и набалдашник трости
Ударил глухо по голове царицы.
Кровь на снегу. И черепные кости
Трещат. И удивлённый взгляд волчицы
 
Остался в вечности. И вот уж не особа
Высокая лежит в грязи холодной,
А просто человек – с рождения до гроба
Не ведавший судьбы толпы голодной.
 
Протёр министр трость свою платком,
Прошёл кругом, нашёл вконец корону.
Надел. И осознал, что целиком
Она идёт ему. Да он рождён для трона!
 
Тут на колени бросился народ:
“Царь-император! Батюшка! Спаситель!
Теперь тебе вся слава и почёт!
Тебя мы чтим и любим, повелитель!”
 
Правитель новый молча взор поднял,
Окинул массы, хмуро улыбнулся.
“Похоронить” – на труп царицы указал
И с караулом во дворец вернулся.
 
Народ указ царя исполнил вмиг.
Предшественницу схоронили до зарницы.
К таким указам наш народ привык – 
Не перевелись министры и царицы!