Моторовна

         В лихие девяностые, ещё в самом их начале, на улицах городов только что распавшегося Советского Союза появилось немало потерявших работу и жильё людей, которых людская молва с лёгкой руки сотрудников отделов внутренних дел стала называть легко запоминающейся аббревиатурой «БОМЖ» – людьми «без определенного места жительства». Сначала это были вполне прилично одетые люди, которых всё чаще можно было встретить во дворе дома возле мусорных баков, в которых они добывали себе и еду, и одежду. При виде такого зрелища у всех, кто жил в ещё принадлежащих им квартирах, в душе селился страх оказаться на месте этих внезапно ставших бездомными людей. И было это вполне вероятно. Заработную плату на предприятиях не выплачивали годами, заменив её разовыми подачками в виде продуктовых наборов, детских цигейковых шапок-ушанок и ботинок фабрики «Прощай, молодость».
        В эти лютые годы очень многие попали в бедственное положение и стали продавать свое жильё, чтобы купить меньшее, а на оставшиеся от продажи деньги хоть как-то кормить и одевать своих детей. А сколько развелось мошенников! Они, как стервятники, стали летать над головами собственников жилья. Эти «предприимчивые граждане» оформляли фиктивные документы на право собственности и силой вынуждали хозяев покинуть квартиры и дома, не получив ни копейки от их продажи.
          Страна захлебнулась в криминале. Бомжей в эти годы было невозможно сосчитать. Не всем, попавшим в беду, суждено было выкарабкаться из неё. Многие от горя и уличной жизни стали спиваться, заселили подвалы и чердаки домов, дрались за тёплые места в канализационных колодцах. Их одежда об-трепалась, лица от суррогатного алкоголя приобрели синий оттенок, и бомжей повсеместно стали называть «синявками» или «синяками», в зависимости от пола.  Были они неопрятного вида и очень дурно пахнущими.
          До одна тысяча девятьсот девяносто первого года такое явление было очень редким, поскольку существовал закон об уголовной ответственности за тунеядство. Бомжи, конечно, были и в те годы, но они боялись угодить в руки правосудия, поэтому их практически не было видно на улицах городов.
           В семидесятые годы двадцатого века на весь Курган была известна одна единственная женщина – бомж, которую все звали Моторовна. Теперь уже никто не помнит, почему к ней приклеилась эта кличка. Скорее всего, из-за того, что была она очень шустрой, скорой на ногу. Эта весёлая, разбитная, постоянно пьяненькая женщина курсировала от ларька к ларьку, где продавали алкоголь, ухитряясь за день пешком обойти полгорода. Была она неопределённого возраста, невысокая и худенькая, говорливая и довольная – когда выпьет, смурная и сердитая – с похмелья.
        Не один год Моторовна жила практически на улице. На ней зимой и летом было одно и то же грязное замусоленное демисезонное пальто непонятного цвета. Холода она не боялась, закалилась за годы бомжевания, и ни-чем, похоже, кроме похмелья, не болела. До глубокой осени её частенько видели спящей на газоне возле Молодёжного кафе, что на улице Советской.
       Никто не знал, почему её не забирает милиция. Вытрезвитель в те годы работал исправно, но «клиентов» для этого заведения на улицах города хватало и без Моторовны. Вероятно, там знали историю, из-за которой она лишилась жилья и попала на улицу, а остальные горожане, встречающие её практически ежедневно, к тому времени уже привыкли и перестали сочинять всякие небылицы, предполагая мыслимые и немыслимые несчастья, приключившиеся с ней.
        Скорее всего, сотрудники городских отделов внутренних дел сочувствовали несчастной женщине, опустившейся на самое дно. Была она когда-то молодой и красивой. Следы былой красоты были отчётливо видны в правильных чертах лица, хорошей осанке и красивой фигуре, которую не портили даже грязная одежда с чужого плеча и давно немытые волосы с благородной сединой, выбивающиеся из красного вязаного берета. Из-под цветастой юбки были видны красивые стройные ноги, обутые в растоптанные полусапожки.
           Её возраст было невозможно определить. На опухшем от постоянного пьянства лице не было ни единой морщинки, оно было гладким и молодым. Седые пряди в тёмных волосах, которые оттеняли её ярко-синие глаза с чёрными густыми ресницами, не вязались с молодым лицом. Красивая форма бровей подчёркивала выразительность глаз, ярко-алые, припухшие, как у Мерилин Монро, губы создавали чувственный образ женщины - вамп.
         Моторовна бросала своим внешним видом и поведением, в котором сочетались развязность и неожиданная стеснительность, вызов обществу. Она как бы говорила:
        – Вот, смотрите! Мне плевать, что вы обо мне думаете!  Я не то, что вы!  Я – свободная! Живу, как хочу!»
         Но в широко открытых глазах были видны застывшая детская обида и мольба о помощи. Видимо, это сочетание несочетаемого и вызывало в людях жалость к сбившейся с пути красивой женщине. Ходили слухи, что ей периодически кто-то, чаще мужчины, пытались помочь, но женский алкоголизм, как говорят врачи, неизлечим, и Моторовна снова оказывалась на улице.
        Я встретилась с ней впервые возле Рябининской бани, что находилась на улице Горького, напротив пивзавода. В советское время, когда горячую воду отключали на всё лето, мы с мужем ходили мыться именно туда, поскольку жили практически рядом. В те годы у входа в баню стоял ларёк, где торговали бочковым квасом и пивом на розлив, которые пользовались большим спросом. После бани многие мужчины брали по одной - две кружки и располагались за рядом стоящими высокими барными столиками, смакуя свежее Жигулёвское пиво, которым  в те годы славился Курганский пивзавод.
          В тот день нам повезло: очередь в баню была небольшой, и мы очень скоро вымылись. На улице было жарко, поэтому муж взял мне стакан кваса, а себе кружку пива. Вдруг, откуда ни возьмись, из-за угла бани вылетела нелепо, не по сезону одетая женщина, в грязном пальто и ботах на босу ногу, и, не теряя ни секунды, устремилась к нашему столику. Я подумала, что она станет попрошайничать, умолять дать ей пива «в лечебных целях», но ошиблась.
Моторовна, а это была именно она, подскочила к нашему столику и с разбегу сунула в кружку с пивом, которую Сергей поставил на стол, свой грязный с чёрной полосой под ногтем указательный палец и засмеялась издевательски:
       – Ага! Успела!
        Муж брезгливо отставил кружку, чего она и добивалась. В тот же миг всклокоченная женщина жадно, практически одним глотком, выпила пиво. Увидев это, двое мужчин за соседним столиком захохотали. Моторовна, недолго думая, подскочила к их столику, и в мгновение ока засунула свой грязный палец в их кружки тоже, они даже не успели глазом моргнуть. Услышав крепкие ругательства в свой адрес, она моментально ретировалась, скрывшись за тем же углом бани, из-за которого появилась минуту назад. Сильно возмущаясь, мужчины бросили оплаченное пиво и разошлись.
         Мы с мужем не успели ещё дойти до угла своего дома, как из ларька по-слышался сердитый голос продавщицы. Она пыталась прогнать бомжиху, которая уже успела не только вернуться, но и выпить полторы кружки оставленного на столе пива. Летала она, как метеор. Пока продавщица выходила из ларька, её уже и след простыл.
      Вот так мы своими глазами увидели и поняли, почему эта кличка – Моторовна – намертво приклеилась к единственной в своём роде курганской   маргиналке советского периода, которая бесславно закончила свою ужасную жизнь. Два года спустя, поздней осенью, где-то в конце октября, её нашли мёртвой на газоне возле Молодёжного кафе, в луже, подёрнутой льдом, в который вмёрзло её остывшее тело…

20.01.2023