Живи, страждущий. Повесть. 80-е годы. Глава 29

                (Реквием по умирающей стране. 1988 год )

    Проходя мимо ресторана "ЗДОРОВЬЕ" остановился. Его осенило: "Так ведь он здесь. Уже и работать должны начать, за час перевалило."
    Стогов дернул стекляную дверь. Та не поддалась. За стеклом красовалась вчерашняя табличка, но перевернутая другой стороной: "закрыто". Торопливо обошел старинное здание и, перепрыгивая между луж и разбросанных ящиков, добрался до служебного входа.
    В ресторане его встретила необычная тишина, в противовес шумной ночи, и кругом ни души. Будто все вымерло. В сумраке он не сразу увидел в конце зала потрепанную женщину, которая с наплевательским безразличием мусолила тряпкой столы.
    Та на минуту остановилась. Тупо уставилась на Стогова, как корова на движущееся насекомое,а затем вновь вяло зашевелила тряпкой. Видимо он интереса не представил.
    - Послушайте, - Сергей Дмитриевич заметил, как волнуется. - Послушайте, девушка, а где остальные, - он хотел добавить работники, но язык не повернулся.
    Та опять подняла голову и медленно открыла рот, но должно быть расхотев говорить, закрыла его. И лишь через некоторое время неловкого молчания грубым, шершавым голосом прошипела:
    - Я почем знаю. Ходите здесь, интересуетесь, вынюхиваете.., легашье проклятое. А вчера вон Вадик пропал, загребли Вадика. За кем еще притащился?
    Эту "мадонну" Стогов никогда раньше не видел и не стал ни спорить, ни оправдываться, и даже не оскорбился. Он был уверен: "Вадик-это тот самый," - а кто и себе проговорить не решался. И вслед за этим открытием последовало другое: "Никуда его не загребли, исчез он, исчез..."
    Больше не задерживаясь ни на секунду, Стогов чуть не бегом выскочил из заведения, и у первого автомата остановился. Тот не работал. Минут десять ушло на поиски другого. Набрал номер Лукьянова, и лишь услышав его голос немного успокоился.
    - Здорово, Стогов говорит, - и после некоторого молчания продолжил. Он не верил, но на всякий случай спросил:-Кого вчера из "Здоровья" взяли... Да, да очень важно... Никого..? Точно, ну ладно. Как ты, нормально дошел тогда.. ? Ну давай, будь здоров... Да, тороплюсь потом поговорим.
    - Значит он был, значит и я был с ним. - Сергей Дмитриевич забыл повесить трубку, и та нудными гудками мешала сосредоточиться. Мысли беспорядочно натыкались одна на другую: "Куда теперь... Что дальше... Почему он меня отпустил..?"
    Стогов чувствовал свою раздвоенность, никак не мог избавиться от нее. Он зашагал опять, без цели, лишь бы не стоять. Пошел на красный, остановил толпу разъяренных машин и не обратил на них никакого внимания. Но и в себе он не был. Вновь ощущал внутри одну пустоту, ничего в его оболочке: что с наружи, то и внутри.
    От такого открытия легче не стало. Это Сергей Дмитриевич понял, когда наконец-то увидел перед собой людей.
    Обступив скамейку, на набережной, несколько парней самозабвенно хлестали пиво из канистры. По очереди. Обливаясь. Но было не до этого. Что-то безумно веселое владело скопищем. Один чуть отошел, и тут же сливал лишнее из организма, ничуть не стесняясь прохожих.
    - Дак, вот, он ее за волосы, а потом по морде, по морде, да еще разок... И как миленькая стала...
    Громкий пьяный смех заглушил рассказчика, довольного заслуженным авторитетом.
    Но Стогов уже их не слышал, брел дальше вдоль реки, неосторожно наступая в холодную воду.
    Вода то поднималась, то откатывалась по галькам вниз, и вслед за ней к горлу то подступал, то опускался противный комок. И Сергей Дмитриевич впервые в жизни почувствовал, всем организмом ощутил: "Не хочет жить". Все, чем он держался за жизнь казалось безразличным. "А было ли в ней такое, за что б вцепился зубами намертво, чтоб держал из последних сил..? Было ли..?"
    Он ворошил в памяти куски прожитого, выхватывая из времени в беспорядке, как они попадались, и не находил ответа.
   "Ведь я всю жизнь старался держаться, быть сильным, не скатиться, не утонуть в грязи... Всю жизнь пахал, но почему, почему так паршиво..? Вот они ржут, довольные. Сейчас подерутся, может прибьют кого-нибудь, но неужели, неужели они счастливее меня..?" - Стогов, не замечая зачерпнул край туфля, -" За что, за что все это..? Ведь это же не справедливо, не правильно... А как правильно? Жить как, чтобы стать счастливым..? А возможно ли оно, счастье, если вижу, как они эти вот, маются, мучаются... А может и не мучаются вовсе..? Поди и не замечают, что с ними, что вокруг них творится.., легко.., довольные... А может просто не хотят пахать задаром..? Я, ладно, привык в упряжке. Коренной. Тяни, да тяни.., а они..? Да они просто не хотят такой дурости... Не же-ла-ют работать на дядю, не же-ла-ют... Так и я тоже не желаю. - Стогов поймал себя на мысли:- А с какого кляпа я за них, за шарамыг этих заступаюсь... Почему они, почему им-то можно, а я..? Почему я не могу? - Сергей Дмитриевич покачал головой, будто разговаривал с кем-то, - так ведь сдохну, загрызу себя... Хреново, хреново все... Справедливость... Иеэх, где она, кто ее придумал: Бог.., черт.., кто? А если Бог, он-то сам где? Есть он на свете.. ? Покажись, родной, покажись. Дай поверить, а-то тяжело, тяжко без тебя, тяжко без веры... Пусто... Если ты есть, рассуди тогда по справедливости, объясни как жить... Помоги мне... Видишь, запутался совсем... "
    Дальше шагать было некуда. Мысли тоже уперлись в преграду. Перегораживая пляж, высоченная сеть из колючей проволоки отделяла его от заброшенной стройки. Дальше валялись битые кирпичи, куча слипшегося цемента, троса и прочее испохабленное социалистическое имущество. Проволочная стена плавно заходила в воду, и там вместе со столбами тонула в реке.
    Стогов остановился. Солнце грело во всю, нещадно паля своего верноподданного. Он осмотрелся, побрел было назад, но чуть повыше от берега увидел раскидистую корягу и подошел к ней.
    Река катилась размеренно и мощно, как и двадцать и сорок лет назад, но тогда казалась сильней, могучей.
    Вот мимо, вдоль берега кто-то промчался на лодке, повернул обратно, и только сейчас до Стогова дошло: "Почему никого нет, не купаются, ведь жара такая? - И словно отвечая, недалеко от него на урезе воды увиделся столб с красной табличкой:" Купаться запрещено, - а чуть ниже мелким шрифтом- штраф 10 руб."
    - Вот в том-то оно и дело, - почему-то вслух проговорил он и услышал за спиной хруст сухой, поломанной ветки. От неожиданности резко обернулся.
    По стариковски чему-то улыбаясь, прихрамывая на левую ногу, прямо на него ковылял Макарыч, сосед еще по отцовскому дому.
    "Ты смотри, живой. Молодец дедок."
    - Здорово, Сережа, Здавствуй, Сергей Дмитрич, - протягивая руку, проговорил тот.
    - Приветствую, Макарыч, хорошо, что пришел. Ты меня всегда выручал, всегда вовремя. Перед Батей заступался. Помнишь? Вот и сейчас давай.
    - Что ты нюни распустил.? Издалека вижу, стоишь неприкаянный. Что тебе-то, Сережа. Ты не те, он неравнодушно кивнул на компанию, - грех тебе жаловаться.
    Он деловито снял солдатский вещмешок и принялся доставать его хитрое содержимое. Одно за другим появлялись закидушки, блесны, банка с червями.
    - Макарыч, вон реку опять закрыли, а ты рыбачить собрался. Не отравишься?
    Дед обернулся и с лукавством прищурил левый глаз.
    - Не-ка... Я способ знаю, любая зараза отпадет. Будь спок. - Он изуродованными пальцами ловко зацепил из банки червяка. - Ты где, Сереж, потерялся, не видать давно? На пропесочку поди ездил? Ну и решил погрустить на бережку.. ? Полезно... Хорошо тут у нас.
    Да нет все не то... Не знаю я дедок, не знаю. Никогда не квасился, а тут что-то... - Стогов осекся, не договорил, наклонился, подобрал горсть камешков и бросил в воду, затем, словно самое главное, с силой выдохнул:- Запутался я что-то, окончательно запутался.
    - Ты мне так всю рыбу распугаешь... Бывает, Сережа, - спокойно подтвердил дед и, ничуть не брезгуя послюнявил червяка и начал насаживать на крючок. - Бывает, отдышись. Не гони. Не гони парень, тут главное не торопиться.., - он поднялся, и Стогов заметил, как нелегко это ему далось. Затем умело распустил закидушку, а когда забросил, еще раз пробурчал:- не спеши...
    Грузило смачно плюхнулось в воду, и мутные круги побежали от него.
   - А помнишь, Серега, я тебя хворостиной драл. Ох и разозлили тогда. Что, не помнишь? Мать было жалко твою, совсем от рук отбивался... Царство ей небесное. Ходишь к ней.. ? Ходи, ходи, меньше запутываться будешь.
    Не прекращая говорить, Макарыч принялся за вторую закидушку.
    - А ведь я тоже запутывался, ох как запутывался... А вот когда ногу отпилили... А мне восемнадцать... Вот лежу и думаю... Тогда-то я впервые, впервые, слышь..? А тебе, тебе че не жить? Каждому нужно что-то свое, своя ноша. У нас была война, некогда было запутываться. Родину защищать надо было. А у вас ничего не было. Нежненькие стали. Запутываетесь. - он ругнулся и заговорил спокойней. - Я часто батю твоего вспоминаю, умница был мужик, дружили мы. Ты, Сереж, не забывай их. Поверь, легче будет.
    Стогов протянул руку к мешку и достал поблескивающую на солнце блесну.
   - Поди древней тебя, дед?
    Но тот не расслышал.
    - Да не, побросать хочешь что ли? Не, не пойдет. Вода-то глянь. Погробили мы, парень, многое, сами себе жить мешаем. - Старик еще сильней ссутулился и опять принялся за свой мешок.
    А блесна все так же блестела, ничуть не стесняясь. Ей должно быть нравилось нежиться в теплой ладони, под ярким солнцем.
    - Послушай, Макарыч, а у тебя было когда-нибудь такое, что не хотелось жить? Зачем жил, живешь... Для чего? - вопрос повис и долго был без ответа.
    О-о... Куды ты загнул, куда тебя понесло, паря... Зачем жить... Да знал бы, при себе не держал. Что ж... - дед еще сильнее сморщил иссушенное лицо. Он долго молчал, а потом, когда Стогов и не надеялся услышать, медленно, вывешивая каждое слово, заговорил:
    - Сначала жил... Ну как сначала? Да просто жрать хотелось, вот и жил для этого. Добыл, слопал корку хлеба, и хорошо, вот и ладненько... А потом? Потом война. А там надо было жить. Вот там жить, как вспомню, дрожь берет: жить хочу и все... Да если по-правде, знаешь, если б не война, не было б меня, раскис бы давным давно, сколько было всякого. А как вспомню: охота жить, и ничего не поделаешь. Вот и живу, ковыляю... - он наклонился, потрогал леску одной, потом другой закидушки, прищурив левый глаз недовольный пробурчал:-Ты смотри, не хочет, зараза... Ученая...
    Сделал пару шагов от воды и продолжил:
    - Жить... Иной раз... Артподготовка идет, знаешь, еще чуть и все, и хрен там разберет... Ты должен вскочить в атаку... Эх, побыл бы там, в этой шкуре, не спрашивал бы. В груди холодно, стучит в груди, ребра друг о друга колотятся. И ведь не знаешь, что страшо.Что именно? Смерти боишься, да нет вроде. Насмотрелся я на нее.
Ну что там: Помер. Помер. Быстро. Отмучился. Жизнь потерять..? Да тоже, что там терять, одни штаны драные. Отца с матерью уж тогда не было, ни семьи, ни кола. Гол как сокол... А страшно, понимаешь, страшно... А что страшно-то, не знаю, не скажу тебе и сейчас.
    - Помню, уже в Польше было, сижу, каска на лоб, с ротного глаз не спускаю. Жду. Ну все, ну сейчас... И вижу, понимаешь, Сережа, вижу, вот она, понимаешь, летит прямо в грудь. Смерть летит... И больно. Я почувствовал ее, эту боль, наяву почувствовал. Видел, как она влетела в меня... Потом, когда уж ногу потерял, и все-равно не так... Может то и трусость была, так, секундное, но далась она мне крепко... Эта секундочка... В атаку вскочил. А там все само собой... Это сейчас в кино, там не так, конечно... А вот потом, с тех самых под уже ничего не боялся... - Макарыч, усмехнувшись, остро посмотрел на Сергея. - Скажешь, заливает дед... Нет, жить я хотел, но умереть не боялся. Я видел ее, понимаешь, видел смерть... И не было страшно после этого. Может сломалось в организме что, отказало, не знаю.... Но живу, дураком себя не считаю. Так что для чего жить..?
    Колокольчик дернулся раз и замолчал, а Иван Макарович Якушев даже не вздрогнул, не шевельнулся.
    - Я вот что тебе скажу: жить надо, хошь не хошь, а надо. Просто для того, чтобы жить... Зачем? Этого нам сейчас не понять... А интересно: что же там, что там, впереди. Может это и страшнее всего потерять? Этот интерес..?
    Он взял вещмешок и вывалил на галечник. Затем усердно, словно выполняя очень важную работу, принялся аккуратно собирать, раскладывать на кучки: баночки, футляры, мотки лески.
    Когда все было готово, он подошел к воде и зачерпнул ее полный мешок.
    - Все постирать некогда. Ленивый стал, тяну и тяну. Если б не ты, ни за чтоб не догадался.
    Стогов не дал договорить, перебил старика. Рассказ его удовлетворил не полностью, не дал ответа,а ответ сейчас нужен был позарез.
    - А сейчас как, плохо одному?
    - Да что ты скребешь и скребешь, как кот на хребет... Одному. - Дед, похоже рассердился и вновь уткнулся в свое добро. Но чуть погодя отошел. - Может и не поверишь, но одиночества во мне нет. Не ощущаю. Может потом, когда задряхлею совсем, а пока ничего, терпимо. Да ведь и не один... Сижу, печь топлю или по огороду, что копаюсь, а они вот здесь, все передо мной: и Валентин, и Светланка, и бабка моя Аннушка... Вчера дочь твою встретил, так сразу вспомнил. А ты говоришь один. Добрый человек одним быть не может, не получится просто- напросто.
    Так и ты, Сергей, добрым был, я помню добрым. Им и обязан быть. Порода твоя добрая. Держи породу. Не сдавай. Сейчас только занесло тебя куда-то, вот и маешься поэтому, и скребешься, как мышь из бочки.-Дед опять потрогал леску. - Ну ничего, вылезешь, выкарабкаешься, ты ж Человек... А Человек, он живуч... Он многое может...
    Макарыч затих, расстилая мешок на камешках. Искристые капли падали вниз и прятались меж галек. Колокольчики на закидушках молчали, и Стогов был уверен, что промолчат они еще долго- долго, что рыбалка эта вся, лишь уход, лишь попытка доказать самому себе: еще жив, еще кому-то нужен...
    - А кому нужен я? Ко мне кто-нибудь подойдет вот так, за душой...
    Ответа не было.
    Попрощались они как-то суховато. Дед на прощанье неловко напомнил, мол не забывай, Сергей, приходи. И Стогов пошел. Он опять не знал куда, но идти было легче, чем стоять.