В плену лозунгов гл. 6 Церковь

    Промозглым октябрьским вечером жители двух бараков с улицы Гастелло пришли в рабочий клуб на собрание. Начальник ЖКО, ёжась от холода, так как помещение не отапливалось, зачитал решение горисполкома о переселении в микрорайон Черёмушки и огласил список распределения квартир. Но всеобщая радость быстро поутихла, когда тот объявил:
    – Товарищи, чтобы в срок закончить строительство четырёх домов, нужна ваша помощь. Со следующей недели представитель от каждой семьи должен отработать на стройке. Тем, кому выделили однокомнатную квартиру – 20 часов, кому двухкомнатную – 25, а если трёхкомнатную – 30 часов. Я думаю, возражений не будет.
    Кто же возразит, если на кон поставлена новая квартира, которую с лёгкостью могут поменять на старую квартиру на окраине города. К тому же к бесплатному труду народ приучен с ленинских времён, поэтому ни одна рука не голосовала против. Теперь три раза в неделю, отработав смену, люди тащились на стройку. Женщины убирали строительный мусор, подметали квартиры и лестничные площадки, а мужчины разгружали машины и разносили по этажам сантехнику и батареи. Затем отметив у прораба честно отработанный час, а то и два, устало плелись домой.
    Ноябрь пришёл с обильным снегом, который таял на глазах, разводя сырость на дорогах. Со стройки мама явилась насквозь промокшая. Мокрые слипшиеся волосы прилипли к бледному лицу. Устало скинув пальто и обувь, бессильно упала на кровать и всю ночь бредила. Я постучала кулаком в стену к соседям:
    – Тётя Клава, тётя Клава, мама заболела.
    Заспанная соседка, прибежав, всплеснула руками:
    – О боже! Надя, да ты вся горишь! Аня, приложи к её голове сырое полотенце, а я подниму своего Василия. Пусть сбегает к телефонному автомату да «скорую» вызовет.
    Через час маму увезли в больницу. Потянулись тяжёлые дни, где разом всё свалилось на меня – одиннадцатилетнюю девочку. Тётя Клава помогала мне готовить, стирать, закупать продукты и водила Любу в детсад, которая каждый раз спрашивала:
    – А когда мама вернётся?
    Через какое-то время соседка повезла нас на автобусе в больницу на другой конец города. В палату не пустили, и мы с улицы махали ей руками, а соседка кричала:
    – Надя, выздоравливай скорей! За дочек не беспокойся, я за ними присматриваю. А твои последние три часа на стройке мой Василий уже отработал!
    Мама смотрела в окно и вытирала слёзы. Затем помахала рукой на прощание и медленно удалилась, а мы отправились к конечной остановке. Войдя в автобус, Люба плюхнулась на заднее сиденье, чтоб попрыгать на ухабах, и спросила:
    – Тётя Клава, а мы когда ещё поедем в больницу?
    – Даже и не знаю. Морозы видишь, какие начались. Вдруг заболеете?
    Вернувшись в барак, мы отогрелись у печурки и поужинали горячими щами из квашеной капусты, что приготовил дядя Вася. 
    Прошли ещё две недели. Сниться мне сон, будто иду я с мамой по зелёному лугу, а на пенёчке святая Дева сидит, окутанная солнцем, и плетёт венок из ромашек. Мама сорвала несколько крупных ромашек и говорит: «Пойди, доченька, отнеси ей. Глядишь, венок попышнее будет». Хотела я подойти, да не тут-то было. Набежали люди, и каждый свой цветок предлагает, а Дева у кого берёт, а у кого нет. Затем встала во весь рост и проскользнула сквозь толпу, словно толпы и не было. Подошла ко мне и говорит:
    – Аня, пробуждайся.
    Открываю глаза и вижу нашу соседку с молочным бидончиком в руках.
    – Аня, тебя никак не добудишься.
    – Тетя Клава! Если бы вы знали, какой мне сон приснился!
    – Потом расскажешь. Ты помнишь, что маму выписывают? Значит так: в школу не ходи, купи хлеба, молока, макароны и вымой полы. Мой Василий тебе воду с фонталки уже принёс. Люба, одевайся скорей, не задерживай меня.
    Дав указания насчёт уборки, ушла на работу в ателье, захватив сестрёнку, чтоб по дороге отвести в детсад, а я побежала в магазин. Вернувшись, принялась за уборку, с волнением поглядывая на дверь. Наконец, дверь распахнулась, и мама шагнула через порог на свежевымытые половицы. Я прижалась к исхудалой груди и слушала, как учащённо бьётся её сердце. Она поцеловала меня в лоб и похвалила за чистоту. Потом затопила кирпичную печурку и принялась отваривать макароны, чтоб впоследствии пожарить с китайской тушёнкой «Великая стена».
    Почувствовав тепло уюта, я села за уроки. В коридоре послышались шаги и хлопанье дверей, это рабочие возвращались домой со смены. Ходики на стене показывали без четверти четыре. Соседка должна уже привести Любу. А вот и они! Сестрёнка с визгом кинулась к матери и крепко обняла за талию. Мама нежно поцеловала дочку и радостно сказала подруге:
    – Клава, спасибо за детей. Что бы я без тебя делала, ума не приложу?
    – Надя, мы же подруги. Лучше скажи, как твоё здоровье?
    Мама вначале предложила макароны по-флотски, затем ответила на вопрос:
    – Сейчас я чувствую хорошо, а тогда в больнице чуть не умерла. В глазах черно, голова в тиски зажата. Вдруг вспыхнул свет, и передо мною женщина стоит вся в белом. Чую, смерть пришла. Молю: «О, боже, не оставь детей сиротами». Женщина исчезла, и сразу тяжесть сползла с души. С того дня пошла на поправку. Начала вставать и заново ходить учиться. Клава хочу за здравие свечу поставить в церкви.
    – Надя, да мало ли, что в бреду привидеться может. Двухсторонняя пневмония, болезнь нешуточная. Надо врачей благодарить, а не бежать в церковь.
    Мама промолчала, но решению своему не изменила. В воскресенье облачилась в широкую длинную юбку, собрала чёрные роскошные волосы в пучок на затылке и повесила на шею бабушкин нательный крестик. Затем открыла круглую баночку с алой маслянистой помадой, макнула палец и нанесла на губы тонкий слой. Попрыскав на себя духами «Красная Москва», повязала цветастый платок с шёлковыми кистями поверх оранжевого пальто. В коридоре мы наткнулись на тётю Клаву:
    – Вижу, в церковь собралась. Надя, разве можно в таком виде идти? На тебе одежда аж за версту кричит!
    Сама тётя Клава предпочитала носить костюмы строго покроя: прямую серую юбку чуть ниже колен и пиджак с капроновой манишкой. Мама же по национальности мордовка и любила яркие цвета. Сегодня хотела быть особенно нарядной. Поджав упрямо губы, обошла подругу и потащила Любу за руку на улицу. Я тихо поплелась за ними не по желанию, а по принуждению.
    В воскресные дни маршрутные автобусы ходили редко. Прождав около часа под студёным ветром, мы сели в переполненный людьми салон, где полная кондукторша с чёрной сумкой на шее требовательно провозглашала:
    – Товарищи, передавайте деньги на билет. На линии работают контролёры.
    Люди передавали через руки пассажиров деньги, и получали билеты. На остановке мы протиснулись через сплочённые тела, рискуя расстаться с пуговицами. Распаренные от давки, вскоре оказались на улице и направились к церкви. У распахнутых дверей, ведущих в таинственный полумрак, нас остановила сгорбленная старушка:
    – Цыганам запрещено входить в церковь.
    – Я не цыганка?
    – Знаем мы вас. Соврёте, не дорого возьмёте.
    Мама, стрельнув чёрными глазами, двинулась всей грудью на возникшее телесное препятствие в белом пуховом платке: 
    – А ну, пропусти! Ещё неизвестно, кто из нас двоих больше любит Христа!
    Старушка попятилась и, осенив себя трижды крестным знаменем, прошамкала:   
    – Молись, молись, цыганка, только грехи тебе всё равно не замолить.
    – Ты лучше о своих грехах побеспокойся! 
    Тем временем пожилые люди заходили в церковь по одному, но численность их не превышала и десятка. Мама зажгла свечу у иконы Божьей Матери, шепча:
    – Матерь Божия Святая Богородица, верная заступница, всем сердцем уповаю на тебя. Храни меня и дочерей моих от беды лихой да от болезней.
    Откуда-то возник священник в чёрной рясе и, поправив тяжёлый медный крест на впалой груди, начал службу:
    – Братья и сёстры, помолимся с верой, и тогда Бог спасёт нас в трудный час...
    Миряне перекрестились и моя сестрёнка с мамой тоже.
    – Люба, – шепнула я, – а ты знаешь, что «Церковь – это опиум для народа»?
    – А что такое опиум?
    – Пойдёшь в школу, там объяснят, – ответила ей и повернулась к иконе.
    На меня с тихой улыбкой смотрела Богоматерь – та самая Дева, что видела во сне! И тут произошло неожиданное. Наперекор всем убеждениям, моё сердце откликнулось чистой любовью и устремилось к своду с нарисованными ангелочками. Казалось, что они запели, сливаясь с песнопением трёх богобоязненных старушек.
    Это было божественно! Вдруг мама тронула моё плечо.
    – Аня, служба закончилась. Идём домой.
    – Давай ещё немного постоим. Здесь так хорошо и необыкновенно тихо.
    – Не пойму я тебя. То не затащишь в церковь, то не вытащишь из неё.