Провинциальный поэт
П.Б.
Ну что скрывать, он мог бы жить в Сиднее,
Глазеть там на акул и кенгуру,
Но не нашел, знать, ничего умнее,
Как променять столицу на дыру.
Литинститут он бросил самовольно
Совсем не потому, что «все козлы».
Ему не жалко было и не больно,
А больно терли руки кандалы
(Я о советской несвободе слова).
Декан просил: «Не уходи, сынок!
Все несвободны, что же тут такого?»,
Но Паша больше выдержать не мог.
Рванул на юг, где и светло и ново -
В предгорьях море, а в горах орлы.
Так променял он несвободу слова
На каторгу в горах и кандалы
(На щиколотках след от них поныне).
Грузин-хозяин пел из «Мимино»,
Палило солнце, небо было сине,
И автомат чернел так ярко, но
У духа тоже тяга есть - к вершине.
Да, он бежал (ну натерпелся страха!).
Потом опять столица в тот же год
(Там брат был референт у патриарха,
Тот, что теперь в Австралии живет).
Потом глубинка просто и сурово
Согрела, приютила, обняла.
И там к нему пришла свобода слова,
Сама пришла и за руку взяла.
Ему открыла вещие зеницы,
Ему отверзла вещие уста.
Ведь жизнь в глуши не то, что во столице,
Она там безыскусна и проста.
Она там, в чем-то, может быть, убога,
И там она, порой, навеселе,
Но там он в чем-то смог стать гласом Бога,
Что краше всех Сиднеев на земле.
28.05.10. д. Пантелиха.
Свидетельство о публикации №123011606252