Грех

Ефиму Беренштейну

В этой пустыне тяжёлый песок
Сердцем забывчив и телом жесток.

Камни растут, и крадётся печаль
За караваном, везущим миндаль.

В этой пустыне засохла, горба,
Над алебастровой грудой арба.

И потаённо – в сосудах глазниц –
Мечутся тени вальпургиевых птиц.

Сложим котомки под эту арбу.
Выберем череп с отметкой на лбу.

Сядем теснее на тёплый песок,
Тонкие выи склонив на восток.

Нам уготовили право молчать
Неба сургуч и молитвы печать.

И ни за что не помилует нас
Зороастрийской ордалии глас.

Тенью уродливой, слитно дыша,
В череп вольётся двойная душа,

И, рассыпаясь на части, дотла,
Станут пустыней сухие тела.

Целую вечность пребудет покой...
Ночь, напоённая мной и тобой,

Спрячется в норы; проступит узор
Синего неба и розовых гор.

Ветер – рассветною влагой богат –
С гор принесёт ледников аромат.

И приподнимется возле арбы
Новый хозяин двуликой судьбы.

Полуариец и полуеврей.
С маленькой родинкой между бровей.