Я вернусь в Сталинград

                казацкая поэма

                посвящается 80-летию Победы в
                Сталинградской битве 1942-43гг

                «Казак, он убьёт и поплачет,
                Вскочив на коня, он ускачет,
                Промчится по степи ковыльной
                Тропою не топтаной, пыльной…»
                («Казак» Л. Мистрюкова-При)


Я снова живу в Сталинграде
Как тысячи лет назад,
Когда впервые, возможно,
Осмысленным стал мой взгляд.
Тогда, наскитавшись в Бездне,
Ещё ничего не любя,
Я, малая кроха Вселенной,
Обрёл вдруг и Дом, и Себя.

                1

Едва лишь Сарматское море
Обсохло, как вспухла Ру;
Продлила течение далее,
Неся осетровых икру.
Сюда и явился вскоре,
Разбив свою скорлупу,
Я, глупым цыплёнком, голый
Ступил на жизни тропу.


…Придя в этот мир девчонкой,         
Я Женщины суть познал,               
Свой жребий – судьбу амазонки –         
С жадностью, честно принял.               
Конь да меч с оболонкой,               
А рядом безжалостный враг;               
И где-то в низовье Этели               
Зажёгся тот, первый очаг.               

Мой маленький сын родился   
От первой, большой любви,       
Что рыбкой ко мне приплыла      
На гребне речной волны.         
Но жизнь та недолго длилась –             
Вонзилась в грудь стрела;      
Меня, упавшую навзничь,         
Лисиппа к себе забрала.            

В бесчисленных преображеньях    
Авансом что Бог давал,
В штанах, с бородой и азартом
Я дальше мужчиной шагал.       
Смотрясь в реки отраженьях,               
Я Ру поклялся любить,
А кто придёт незвано,
Безжалостно в ней топить.   

Кем был я тогда? Пожалуй,
Сарматом, любившим простор; 
Аланом был, или саком,
И я не носил пробор… 
Признаюсь чистосердечно –
Ходил поперёк и вдоль,
Но каждый раз, бесконечно,
Я возвращался в юдоль.

Бывали тут разные скифы,
Но мы их гнали прочь,
Собравшись в кулак, били,
И те уходили в ночь.
С времён тех остались мифы
Да дети цвета песка,
И я приложил к ним «руку»,
Дав некоторым имена…

Много каких на свете
Ушло поколенья в туман.
Про каждое их воплощенье
Мог быть написан роман.         
Но прежде, чем схлынули «эти»,   
Пришлось их нещадно бить,            
И долго Этель качала               
Меня, чтоб с врагами смыть… 
    
             2

Дон-батюшка нёс свои воды,
Этель-Ру текла не спеша,
В степях скакали сайгаки,
В лиманах – скрип камыша.
Кругом свершались походы
Разных народных групп,
В которых сам выдвигался
Отъявленный вождь-душегуб.

Каждый хотел власти –
Она стоит на крови;
Она самый главный наркотик,
Она – суть печали вдовы.
Ломались люди на части,
Руки, ноги – в кусты,
Отцы-командиры в экстазе
Гнали народ в кнуты.

От крови земля была волглой,
Краснели Этель и Дон,
В мосты слагались кости,
И было то испокон.
Затем исподволь, ненадолго
Стихали битвы вокруг;
Люди мирились, рожали,
Копились на новый круг…


…Настала пора «жёлтых»,
Пошёл поток кипчаков,
И ветер в степи тут же
Спел арию солончаков.
Люди с краёв восточных
Пришли, потеснив торкОв.
Ушли печенеги, но взвились
Дымы половецких костров.

А я, как всегда, подпоясав
Своим кушаком топор,
Под шум половецких плясок
Пошёл устранять форс-мажор.
И было, кто без приказов,
Нас, волопасов, тьма,
Но половина разом,
Врага сокрушив, легла.

Меня не минула чаша
Сия. Ну такая судьба:
Коль папа встаёт за маму –
Детям расти без отца.
Тут нечего лить, Любаша,
Слёзы, как из ведра,
Тебе четверых сразу
Малых доводить до добра.
          *
Какая блаженная штука –
Хорошего ждать в тиши!
Возьмёшь конягу и пашешь,
А вечером – хоть пляши!
Можно сказать, скука:
Бабы сидят, не спешат,
Девки гуляют, а парни
Щупают их, смешат.

На реку сходишь за рыбой,
Крюком подденешь чехонь –
Такая… щука… жирная,
Угваздаешься по супонь!
Лошадь выглядит сытой,
Ржёт, отгоняет мух;
Весна на исходе стонет,
Летит тополиный пух.

Бычки да коровы пьют воду,
Бараны трясут курдюки,
Куры несут яйца
Хозяйкам наперегонки.
Вон дети бегут по броду,
Пугая стайки мальков;
Солнце в зените. Жарко… –
Картинки родных уголков!
                *
…Господи, стал я русским!
Хотя… таким был всегда,
Когда был и греком, и тюрком,
Когда возвращался сюда.
Пожалуй, ещё с этрусков
Стал предан этим краям,
С хазар был крещён, молился
Своим простодушным богам.

Ещё обувался в онучи,
Не ведал про буквицы с ять,
Зато вот за эту землю
Не раз смог себя отдать.
Плясал, пел песни певучи,
Доволен был иногда;
Господи, стал я русским,
Был им и буду всегда.

            3

Увы, не бывает счастья
Вечного, через край,
Покой на земле этой
Вновь крикнет где-то: «Спасай!»
А значит, снова несчастье
Радость желает украсть –
Потной толпою с верховьев
Катит на Русь напасть…

Монголы, лихие злыдни,
Огнём жгли, как осы, нас
За то, что мы, руссы, пили
Вместо кумыса квас.
За пару веков обрыдли
Как горькая лебеда:
Не вырубишь и не сваришь
С ней щей без топора.

Их заполошные визги,
Их ясаки, ярлыки…
Ни дать ни взять бандиты –
Всё так не по-людски!
Пылали вокруг деревни,
Рушились города,
Тащили народ монголы
В полон, чья жизнь молода.

А тех, кого побили,
Было тогда не счесть,
Безлюдели селенья –
Нечего было есть.
Изрядно нас сократили
Монгольские багатуры,
Когда кругом мелькали
Их низенькие фигуры.

Не сразу, не одномоментно,
Отведен был долгий срок,
Чтобы отринуть бесов,
Чтоб скинуть чужой оброк.
Не иначе как трансцендентно
Решился этот вопрос –
Господь наконец услышал
Горячий народный запрос…

…Скакали домой поганые,
Бежали в свой Сарай,
А по пути закапывал
Клады в землю «Мамай».
Орали кошки драные,
Выли псов тенора,
Да я, забыто, брошено
Остался лежать у Бугра.
             
                4

Давно уже по понизовью
Плыло имя Волги-реки,
А во дворцах по паркету
Стучали вовсю каблуки.
Конец был средневековью,
Смутный тащился век,
Всё так же был беззащитен
Работный, простой человек.

Везде, как осот-травка,
Помещики-упыри
Росли, выжимая соки
С крестьян от зари до зари.
Как жаждущие пиявки
Куражились крепостники,
Кидая народ православный
Опричникам под молотки.

Поляки рвались к трону
Русскому, на меху,
Что с золотом, с драгкамнями –
Трон звал, манил ко греху.
Сусанин держал оборону,
Чтоб шляхту в болото свесть,
И лет уж с полсотни близ Волги
Засека Царицын есть.

Сюда подошёл я вскоре
На службу, на ратный труд,
Воспряв, как вечный Феникс,
От разных волшебных причуд.
Оно и понятно – в дозоре
Нужно кому-то стоять,
А я уже выбрал долю
Всякому злу мешать.

 
А тут возник в пространстве
Катрины Великой срок,
И Русь, разорвав хороводы,
Пошла менуэтом в шажок.
Дворяне погрязли в  мещанстве,
Мещане в дворянство пришли;
Назвали сей век просвещённым,
В чём  смысл уже позже нашли.

В Ахтубинской пойме тутовники
Кормили листвой шелкопряд,
И все господские дамочки
Носили шелковый наряд.
Гордились этим сановники
И паче гоняли крестьян
По чащам, по веткам тоненьким –
Хозяин был пьян и рьян.


Я же в то время с Разиным,
Со Стенькой на ялике плыл –
Героем простых, униженных,
Степан на Дону прослыл.
Достали до рёбер шпицрутены,
Пробили до гланд  батоги,
Вот и тянулись битые,
Беглые, с каторги…

Дон принимал отчаянных –
С него, чай, выдачи нет
Назад, к хозяйской дурости,
К шрамам холопских бед.
Ушёл и я к неприкаянным,
Выпустил вольный нрав
Туда, где распоясался,
Разлился Дон величав.

Шли годы, да всё – лихолетье,
Где каждый из нас – казак,
Рубились с врагами исполу,
Крошили их на форшмак.
Отринув шанс долголетья
Мы мчались, волю холя,
Скакали, играя плетью,
Никто не жалел себя.

Каюсь, бывали моменты –
Кидали в волны княжон,
Брали купцов за живое –
Ну тк… На то он и Дон…
Мы были Руси контрагенты,
Когда ходили в походы,
Когда французов били,
Да к туркам искали подходы.

Уж каждый второй побрит был
Что Сидоров, что Иванов;
В европах философы медно
Блистали гуманностью слов;
Уже француз побит был
И был уже Синоп,
И всё продолжали «немцы»
Строчить на Россию поклёп.

Пёстрая жизнь суетилась,
Бывала не раз в ней сечь,
И часто летела наземь
Буйна головушка с плеч.
В траве шаром катилась
Она, уходя в утиль, 
И мёртвые гладил ноздри
Степной, родимый ковыль.
             *
А на носу вдруг, как прыщик,
Вскочил двадцатый век;
И сразу пересчитан был
Каждый живой человек.
Его злой век-могильщик
Раскалывал, как дрова,
Ломал, дробил в опилки,
Подкладывал в жернова.

Любая  страна с любою
Боролась как конкурент;
Женщины, в моду вцепившись,
Прознали про перманент.
Уже из-за Принципа злою
Рукой всех водила судьба;
Уж каждый второй забрит был,
И вот началась пальба…

Теперь уже дамы красили
Губы в траурный цвет,
И далеко не каждой
С фронта летел привет…
Кто жив, того отдубасили
Голод, холод, нужда;
Кто выбыл – ну тот, по факту,
Остался забыт навсегда.

Казалось бы – будет! Хватит
Купаться в крови Мировой,
Первой, той, глобальной,
Ан нет, паровоз, не стой!
И снова что-то варит
Его котёл стальной
На угольках берёзовых,
Из плоти, из живой…

Красные, чёрные,  белые,
Зелёные и в полосу
Носились по бывшей Империи,
И я среди них в строю.
Но вот в цветов фанаберии
Господь мне знак подал,
И вскоре Будённый с важностью
Мне что-то с бантом вручал…

Застава моя, Царицын,
Форпост, рабочий посад,
Преобразилась в город,
Взяв имя себе Сталинград.
Плескаясь в волжской водице,
Прирос он длиной, во фронт,
И, козырнув Союзу,
Обрёл областной горизонт.
 

Следом, после гражданской,
Поезд войны дымил
В маньчжуро-японской, венгерской,
В китайских долго искрил.
«Вскипела вода» на «Хасанской»,
Испанская вдруг занялась;
Вспыхнули финская, польская…
Вновь Мировая  зажглась…
         
                5

В 42-м, в августе
Обрушилось небо на нас –
Птицы с крестами, горбатые
Взревели, взяли «на бас».
По крылья увязнув в кровавости,
Снесли Сталинград враскат,
Упившись арийской наглостью,
Умножили зло стократ.

Сколько же оптом и в розницу
В развалинах сгинуло люда!..
Люфтваффе, спрыгнув с тормоза,
Клевало страшное блюдо.
Вращая винты–ножницы,
Пилоты-злодеи, лаптёжники
Смеялись, кромсая бомбами
Взрослых с детьми. Безбожники.

Пехотные, выпив, став храбрыми,
С «Лили Марлен» на губах,
Шатаясь, брели по развалинам,
Водили винтовками – бах!
Ходили шальными отрядами
На Красный завод Октябрь,
Ломали, взрывали Тракторный…
Ещё не пришёл ноябрь…


В те дни очень жаркие, помню,
Пришли европейцы к нему –
Бугру – «102-й высотке» –
Господствующему холму.
Там, по преданьям, напомню,
Зарыла злато Орда –
Бугор распахали танками,
Как будто сошли с ума.

Я был там, встречал крестатых,
Гранатой взорвал один.
Да вот беда, и сам я
Остался лежать под ним.
Уже без меня, покатая,
Высотка шла по рукам –
То наши её держат,
То немцы снова там.

Потом, оседлав курганище,
Рассыпав кругом шерсть,
Кидались немцы снарядами,
Швыряли за Волгу смерть.
Зарывшись в вонючие ямищи,
Азартно щёлкая вшей,
Тряслись, сомневались, ничтожные –
А вдруг погонят взашей?

И да: не пошло, не задалось
У немцев, мадьяров, румын –
Русские били яростно
Злобных, «культурных» вражин.
В прицел разглядев, кто прятался,
Щёлкая как комаров,
Василий Зайцев с «зайчатами»
Дырявил фашистских волков.

Вышли к реке подлые,
В центральном районе. Почти…
Вот-вот уже скинули армию
Русских в воду. Почти…
Но устояла Мельница,
Дом Павлова стал на пути,
И вот она, Волга, рядом,
Но нет, не судьба доползти…

А в ноябре мы ударили
«Ураном» по стервецам,
По гансам, адольфам, по вальтерам,
Паршивым, вонючим псам.
Тогда врагов поджарили
«Катюш» да танков огнём –
Узнали бывшие бравые
Фунт лиха по морде почём.

Зима, как Москва вещала,
Для русского так… холодец;
Для иноземца незваного,
Для немца – лютый конец!
Москва врагам обещала
Полный, бесславный исход,
И в феврале, второго,
Их кончен был волжский поход.

Фашисты битыми гадами
Выползли в свет, наружу,
И двинулись колоннами,
Правда, уже без оружия.
Сбились жалкими стадами,
В Бекетовку шли, пленными,
А по пути падали
Мёрзлых трупов поленьями.

Страна ликовала. Гордая,
Праздновала этот Разгром,
Европа подтёрлась трауром,
Знала – в войне перелом.
Разбитый, ограбленный Город
В горле встал, как лом.
Проткнул и вышел боком ей
Тот Сталинградский облом.


Бугор с тех пор заважничал –
Теперь он не просто бархан,
Народ возвеличил «высотку»:
Теперь он – Мамаев Курган.
Никто уже не вздрагивал
От силы взрывной волны,
Не танк – бульдозер закапывал
Окопы, шрамы Войны.

В «оттепели» трезвоне,
Под мягким её крылом
На М-Кургане возникла
«Родина-Мать» с мечом.
Под ней внизу, в Пантеоне
Те, кто в городе пал,
На каменных, скорбных знамёнах
На вечную вахту встал.

                6

Есть место у этой планеты,
Есть точка лица Земли,
Где, нагулявшись вволю,
Дон с Волгой тела сплели.
Где две голубых кометы
Вдруг стали игриво близки,
Где Дон, погладив дролю,
Касается нежной щеки.

Слились они в поцелуе,
Когда прорыли Канал,
И засмотрелись оба
В друг друга блики зеркал.
Канала прохладные струи
Двух рек великих – кровь,
Через неё породнились,
Скрепили свою любовь.

Дон – батюшка, как известно,
А Волга – матушка, мать.
Мне нравится Волгу невестой,
А Дон – женихом называть.
Оба они сколь честно,
Столь долго плывут по Руси,
Но у обоих, точно,
Живая вода внутри.
                *
Менялись вкусы Граждан
Великой моей Страны –
Взялись торговать часто
Заслугами  вполцены.
Дамы – в колготках каждая,
В "болонью" оделись мужи;
С чего-то решились память
Ребрендингом освежить...

И вот, «по просьбе трудящих»,
О чём те ни ухом, ни глазом,
Замазали лик Сталин-граду,
Обидев его Волго-градом.
Жители с маской скорбящих,
Как водится у гегемона,
Выпив, тишком поскандалили
По поводу и без оного.

Так и пошло вдаль, поехало
По рельсам, по большакам
Имечко то некруглое –
Привет вам, большевикам!
Отняли стать с доспехами,
Как оскопили вдруг;
Где грохот, где жёсткость стали?
…Пустили коров на луг…

И тем не менее город
Стоит на своих холмах,
Мамаев Курган высится
С Родиной-Мать на ветрах.
Мой город никем не поборот,
И пусть в нём нет кремля,
Но даже мост танцует
Второго. Февраля…

                7

Тут скажет столичный барин:
— Пыльный да длинный твой град.
Открою секрет, парень,
Что я не люблю Волгоград.
Летом здесь слишком парит,
Зимой несусветная студь.
Самой природой велено
Тут ветрам свирепым дуть.

Скажет, слегка взрумянясь:
— Скучно тут без казино;
Мало парней красивых;
И нет нифига метро.
Добавит, подумав, жеманясь:
— Какая тут всюду грязь!
Да я на твоём бы месте
Давно уж свалил в… Мадрас!

Я же за ворот, встречно,
Тряхну чужой наряд.
Затем преподам науку:
— Мой город-герой – Сталинград!
Имени этому вечно
В небесных скрижалях сверкать.
А на таких, как ты, гусь,
По правде – мне… наплевать.

Похоже, ты тут иностранец, — 
Скажу я вдобавок ему. —
Ведь ты, щеголяя портками
Не знаешь, не любишь страну.
Похоже, ты просто засранец,
Давай прекращать рандеву,
Кончай, не тряси потрохами,
И… лучше в Москву, в Москву…
                ***
Признаюсь честно, – на деле
Не жмут сапоги в грязи
Своей, кондовой, суглинной;
Родню жажду видеть вблизи.
Не хочется жить в индоДели,
Не хочется плыть в отСтамбул;
А вы, перелётные души,
Пакуйте мигрантский баул.

Я же по-русски, неспешно,
Постигнув сермяжную суть,
Отрезав горбушку хлеба,
Продолжу привычный путь
По пойме, вдоль Волги, как здешний,
Как волго-донской казак,
Ведь тут было всё, были детства…
Тут весь обсыпался шлак…

Я рад, что здесь пригодился,
Что сделал посильный вклад,
Что именно тут вгрызался
В окопы, не пятясь назад.
И сколько б ещё ни родился –
А ну как опять повезёт –
Не брошу родной землицы,
Пока на ней Русь живёт.

Давил и давлю эту «жабу» –
Не нажил… худа, мол, мошна…
Ну да, такой уж я дурень,
ПлачУ за себя сполна.
Знаю свой крест, свою тяжбу:
Такой мой  священный обряд –
Взойдя на Голгофу Сансары,
Как раньше, вернусь в Сталинград.

Хотел бы носить «орден Анны»
За Веру, к Отчизне Любовь
(Согласен – простите за пафос),
Но вновь повторяю и вновь:
«Видал я в… (пардон), афроКанны,
Не нужен мне ваш Берлинбад;
Не манят далёкие страны,
Я снова вернусь в Сталинград».