Древнегреческий Казанова
в тот миг, когда, гуляя поутру,
помадами и кремами покрыта,
она своих оставила подруг,
когда, гордясь своею красотою,
она гляделась - о, тщеславие баб! -
в задумчивое озеро лесное,
я к ней подкрался, плотской страсти раб,
она забилась с криком подо мною,
но крик до стона вскорости ослаб...
Амур, я обесчестил Артемиду,
Она гналась за ланью со стрелой
и, грациозно промелькнувши мимо, смутила плоть мою и разум мой.
И вот, когда, сокрыв себя в засаде,
она в кустах лежала, не дыша,
я, также не дыша, подкрался сзади,
и - как же оказалась хороша!
Но и она, чертовка, не в накладе
Но Сумрачной Афины я не тронул,
хотя, возможно, этот дивный яд
и стоил афродитеного стона, и даже артемидовых услад.
Пойми меня, Амур, я убоялся
не грозных глаз владычицы мечей,
а грозного ее супруга Марса,
покуда сам я непонятно, чей,
поскольку на Олимп не затесался.
Не думаю, что есть во мне отвага
отчаянность, отверженность в бою,
и сделать опрометчивого шага,
губя при этом з****** свою,
я не хочу, а потому, мой милый,
возьми свою стрелу - мне не нужна.
Я буду жить с божественной Мандриллой -
она моя законная жена.
Свидетельство о публикации №123011408223