Подборка

***
Ходила не там, любила не тех мужчин.
Ты был основой основ, причиною всех причин.
Земные пройдя пути, паду подле стоп Твоих.
Лишь о любви к Тебе будет последний стих.

***
Не заметишь никак,
Суетой увлечён,
У твоих берегов ;
Не твои корабли.
Ты глаза опускал,
Пожимая плечом.
«Это ложь! Это ложь!»
А теперь посмотри:
Смелых душ
Ускоряется бег.
Так посмей! Обнаружь,
Что ты есть Человек!
Где себе будешь мил?!
На алтарь или в бой?
Этот час наступил.
И пора быть собой!
Тысячи раз
Ты свободу
Свою хоронил.
Не сберёг
И не спас…
Не в упрёк,
Но они
Начинают обратный отсчёт.
Если будешь молчать,
Ты – не в счёт!
Ты пришёл. Это край.
Выбирай! Выбирай!

***
Увидев тебя, не посмела я
Развернуться, пойти назад.
Обращенная, ошалелая,
Бессильная отказать.
Оступаясь, висела над бездною,
Едва не сорвавшись вниз.
Оказались вдруг бесполезными
Все мои тысячи лиц.
Путь к тебе стал Чистилищем
Без масок и без корон.
Ну откуда такая силища,
От которой дрожит нутро?
Вырывайся из пасти драконовой
Ордами бешеных струй!
Я пришла. Я стою покорная.
Давай же! Целуй, целуй!
Поцелуи твои как пощечины,
Объятья сбивают с ног.
Обеззвучена. Обесточена.
Лишь раскатистый монолог
Твой меж гор рассыпается грохотом
Вековых омертвевших глыб.
Говори, заливайся хохотом,
Сокрушитель застывшей мглы!
Кидайся песком с каменьями,
Только ласкай, ласкай!
Раз уж сумела, осмелилась
Дорогу к тебе сыскать.
Не прогони, не выстави.
Никто не разлучит нас!
Я удержусь, я выстою
Отчаянный твой экстаз…

Нет. Не хватило силы мне,
Душу в стороны разнесло.
Жалкое тело трусливое,
Обезумевши, уползло
По грязи, да меж репейников,
Вдоль пойм неизвестных рек.
Привыкаю себя терпеть такой,
Чтоб как-то прожить свой век…

Жизнь до косточек замусолена
И годам потерялся счёт.
Обезболенной, обезволенной,
Ты знай, я приду ещё.

***
Судьба говорит:
; Всё классно!
Ты ей в ответ:
; Не верю!
И платишь за свое счастье
Страхом его потери.

Она говорит:
; Он лучший.
Ты с глупым видом:
; Верю.
Вот только лицо от туши
Чёрное. Воешь зверем.

; Бежать, ; говорит, ; не время,
Сядь, отдохни. Полезно.
Ты с пеной у рта:
; Не верю!
И улетаешь в бездну.

; Расслабься, само найдется!
Вяло промямлешь:
; Верю.
Не плачется, не смеётся.
Ложь запирает двери.

; Есть Бог, ; говорит, ;есть вечность.
; Больше не верю, - скажешь,
Но кто-то тихонько шепчет:
; Девочка, снова мажешь.

***
Серое утро серого сентября.
День, когда ты больше не скажешь «мама».
Я была той, что жизнь прожигает зря,
И не стремится выбраться из тумана.

Плыть по теченью выбрала с ранних лет.
Всем, чем могла, расшатывала основы
Своего мира. Трещина в корабле
Стала расти. Срывались с дверей засовы.

Я бы жила, но эта немая боль...
Словно тупик обнял меня за шею.
Хоть наступать на привычную всем мозоль,
Каждый горазд, но совести суд страшнее.

Жаль, не найти мерила нашим сердцам,
Ведь кто-то способен любить, а кто-то
Не пройдет дальше собственного крыльца,
Это для них немыслимая работа.

Но я, увы, видимо, слишком проста,
Груба, привычно схватывала поверхность.
Где-то внутри осталась лишь пустота,
Я предпочла реальности неизвестность.

Дело всё в том, не знала я, как любить,
Чтобы любовь смысл вещам придавала.
Может, тогда б эта вощёная нить,
Вместо петли, моей Путеводной стала.

Может, тогда сумела бы, как и все.
Работать, раз в год ездить с семьей на отдых.
Только застрявших в чертовом колесе,
Не поведут, дорог не постелют ровных.

Тогда не хватило времени, чтоб понять...
Так быстро легла перевёрнутой руна.
Где-то твой голос спросил: «Мам, а как же я?»
Я велела себе о тебе не думать.

Что-то разбилось, лопнуло изнутри.
Просто устала сеять бессилье, хаос
В сердце твоём. Не помни и не смотри
На то (иль о том), что от меня осталось.

Мне очень жаль, теперь тебе слово «мать»
Это о боли, что не проходит с плачем.
Если б был шанс экзамен тот пересдать,
Я все б отдала, чтоб поступить иначе.

; Мама, я много чего прошла
и чего не помню.
Перед глазами встал вдруг
потерянный мною «стольник».
Улыбаясь слегка,
оперлась ты о подоконник...
Он последний, я знала, ты махнула рукой.

Много чего прошло
и чего никогда не будет.
«Ох, несчастный ребенок!» ;
твердили чужие люди.
Как глупы и поверхностны
наши земные судьи.
Лишь хлебнувши сполна,
узнаешь кто ты такой.

Чтобы нужным кому-то стать,
я возводила стену
Из достоинств...
По сути до них никому нет дела.
На уроках блистала знанием, а в перемену
Вырезала на парте имя твое ножом.

Выбивалась из сил,
свою жизнь выпивала рьяно.
Как преступник,
скрывая улики семейной драмы.
Как же больно и гадко стыдиться,
что ты ; мне мама,
И на улице становиться тебе чужой.

Я умела как клоун,
кривляться и притворяться,
Как маньяк-арлекин
бубенцами премило бряцать,
А ночами,
что стану добрее и лучше, клясться
(как перед причастием).
Только домой вернись!

Ты приходила,
неся мое счастье, мое несчастье.
У укладов есть свойство
рушиться в одночасье.
Сказал, что не можешь
со мной и с собой встречаться,
В ванной на зеркале
след от твоей пятерни.

Это то чувство,
когда ты один и совсем без кожи.
Каждый звук твой фальшив,
каждый вдох ; неуклюже ложен,
То застынешь, как бюст,
то достанешь кинжал из ножен...
Не забудешь, не срубишь
собственной пустоты.

Только с дырою в груди
недолго проколесила.
Инвалидам души, знаешь,
много чего по силам.
В сердце раненое
Бог шепчет убогим, сирым:
«Ну-ка взялся за кисть!
И хватит марать холсты!»

Я прощаю тебя,
хоть теперь из калёной стали.
Я не пью, не курю,
не кидаюсь от стаи к стае,
Я отличная мать,
ну и что, что глаза устали...
Подсудимый оправдан.
Да, Господин Судья?

***
; Сколько ж минуло зим, сколь пройдёт еще…
Мам, это я – твой сын, я к тебе пришёл.
Так я хотел покаяться, да не мог.
Сколько познал путей, исходил дорог…
Были они не гладки и не легки.
Знаю, мечтала видеть меня другим.
Пусть как сумел, но дожил я до седин.
Мам, я к тебе пришёл, я ещё твой сын.
Сжался комок в груди и нутро болит.
Это сыновняя совесть огнем горит.

Мам, ты прости меня, я такой дурак.
Много хотел сказать, да не знал всё как.
Душу излить мог лишь во хмельном бреду,
Утром окутав ложью свою беду.

Мама, я жил всю жизнь от тебя вдали.
Так уж меня мои ноженьки увели.
Мало тебе звонил, вовсе не берёг.
Нынче, гляди, пришел, и стою у ног.

Любила меня, родная, ты как могла,
Все, что сумела отдать, ты все отдала.
Знаю, что жизнь идет, и я должен жить,
Только никто не сможет, как ты, любить.
Знаю, уже отец я и даже дед,
И в «меловой» мундир мой висок одет,
Но, до сих пор не смог я заполнить ту,
В сердце зияющую чёрную пустоту.
Знаю, что должен жить, но зачем и как?
Видно, и правда, вовсе твой сын – дурак.
Света не вижу, тьма лишь, куда ни глянь.
Я потерялся, мама, и дело – дрянь.

Мог бы сказать, как раньше, приврав с лихвой:
«Все под контролем, вылезем, не впервой!»
В этот раз тьма особенно глубока.
Нет фонарика, мама, нужна рука!

Впрочем, нужна ль? Не знаю. Уже нет сил.
В жизни своей я мало кого просил.
Надо ли? Стоит? К чему это всё? Зачем?
Кому я здесь нужен? Понят иль проклят? Кем?
Мама, в чём смысл? Открой мне секрет! Скажи!
Может, тогда смогу захотеть я жить…

; Здравствуй, сыночек миленький, свет небес!
Вижу душа твоя – дебри, да тёмный лес.
Себя не берёг ты и жизнь свою расплескал. 
Слезы мои - дождями к твоим вискам.

Прости ты меня,  что мало дала любви,
Видно влекли меня громкие журавли
Так, что в руках не слышала писк синиц.
Нынче за это пала пред Богом ниц.

Все мы по свету ходим, любовь ища,
Словно пустым колодцем в груди свища.
Как не пытайся зелье земное пить,
Жажду любви не сможешь им утолить.
С каждым глотком лишь туже твоя петля.
Рушатся все «зачем» и за ними «для».
Джины в бутылках уже не живут давно.
Там, где душа твоя ищет напрасно дно.
Чтоб оттолкнуться, вынырнуть и вдохнуть,
Силой и светом чтобы наполнить грудь…
Знаю, у жизни омут глубок, тягуч,
Только найдётся каждому солнца луч.

Если б могла, разжала б твои тиски,
Разогнала бы всю горечь и боль тоски,
Той, что окутала душу твою, сынок,
Только всему свой час и всему свой срок.
Руки мои нынче связны на груди,
Ты ж подними головушку и иди!
Взор устремив вперёд, не страшись беды.
В жизни твоей Конец и Начало – Ты.

Сын мой, покуда жив, не ленись, твори!
И не к чему здесь жертвы и алтари.
Свет ли ища, или душеньку теребя,
Ты каждый день творишь самого себя.
Сын, оглядись внимательнее вокруг,
Тот, кто врагом казался, быть может, друг?
Книге твоей нужна новая строка,
Впустишь смиренье ; будет тебе рука.

Знай, мой хороший, рядом я, я с тобой!
Пусть не хватило жизни моей земной,
Чтоб научить любви, рассказать про то,
Что в этом мире нужен ты, как никто…
____

Сон или явь то было, судить не мне,
Только в глубокой сумрачной тишине
Ветер разносит шепот среди могил:
«Господи, Господи, сыну помоги!..»


***
- Остановите музыку!
Слышите голоса?
Это скрипит неузнанный
Старый сливовый сад,
Где мой сынок в рубашечке
Бегал среди дерев.
Будто от горя нашего
В ужасе замерев,
Эти могилы памяти
Ветвями обнялись.
Больше их не пораните.
Жить перестала жизнь.

Можно ль так одинаково
Шансов не оставлять?
Не устает оплакивать
Малых детей земля.
Тех, что лежали тысячей
Крохотных жёлтых тел.
Ты, чей праобраз высвечен,
Ты разве так хотел?
Сына учила вере я.
Библию наизусть
Знал. Отчего ж потерями
Нам застелили путь?

Помню, ворвались затемно,
Солнце еще спало.
«Встретимся обязательно!»
Выкрикнул ты в окно.
Ветер завыл беспомощно,
Гневно швырнув земли
В бездны их глаз разбойничьих.
Ноги, как вы могли?!
Так далеко увесть меня,
Где твоих глаз сапфир,
Светлой наивной прелестью
Мой не наполнит мир.

Негде поставить колышек,
Всюду одни кресты.
Выгорело то полюшко,
Где ты мне рвал цветы.
Не сохранили отмели
След твоих детских ног.
Звери, украли, отняли!
Где ты теперь, сынок?
Ходят вдоль стен разрушенных
Лица и имена.
Всем искромсала душеньки
Проклятая война.

Нравится ль мне жить ранами?
Этого ль я хочу?
Выстрадать бы да заново
Жить. Не хватает чувств.
Не отболит, не выноет,
Взора не отведёт,
Яму удушья выроет
И по слезам пройдёт...
Эта тоска вонзилась мне
Колом промеж грудей.
Как саму жизнь насиловать
Лютый посмел злодей?!

Сердце с тобою умерло.
Нечего воскресить.
Сколько кричала в сумерках:
«Отче иже еси»,
Да на коленях ползала
По кровяной грязи...
«Господи, ведь не поздно же!
Смилуйся, упаси!»
Небо седыми тучами
Прячет путь к алтарю.
Словно пустое чучело,
Двигаюсь, говорю...

Мне каждый лишний год претит
Сколько мне их дано?!
Что вы, иконы, смотрите?
Мне уже все равно.
Горя живу заложницей...
Слово бы хоть сказал...

Верилось...
Да не можется свету открыть глаза.

; Мама, мамочка, я устал,
Больше уже не могу.
Не беспокойся, вера моя чиста.
В сердце ее берегу.

Когда уводили тебя, ты: ; Верь! ;
Крикнула через порог,
; Верь и молись, потому что теперь,
Спасёт тебя только Бог.
В душных вагонах, забитых людьми,
Молился я, что есть сил:
; Мама, найди меня, обними! ;
Тщетно у Бога просил.

Нас привезли. Согнали в барак.
Около ста детей.
Сотня детей, без мам и без пап
Плакали целый день.
Мама, я верил, но день от дня
Делалось все трудней.
Но продолжал другим объяснять:
; Вера сейчас важней!
Он один раз услышал мой зов:
Я так просил поесть.
Умер мой друг. Как раз в шесть часов.
Ужин достался мне.
В чем же мой грех? Мне же всего
От роду десять лет?
Может неправильно звал Его?
Может быть тихо? ; Нет!
Я докричусь до Тебя! – сказав,
Ночью посредь плаца
Встал я, к небу поднял глаза
Юного наглеца.

;Боже! Здесь трудно Тебя любить!
Сделай же что-нибудь!..
Но не успел договорить.
Пуля пронзила грудь.
___
Меня куда-то везут, но я не боюсь
Мальчики рядом со мной. Они не дышат.
Теперь-то я знаю точно, Он услышит,
Даже, если я мысленно помолюсь.
___
Мама, я умер. Но в вечности нет преград.
Я много где был, меняя свои обличья.
Мама, Земля – это Школа-Интернат.
И Он мне сказал, что я в этот раз отличник.


***
Оставив ветрам все, что было вначале,
Идёшь в закат.
Ангел и чёрт пожимают плечами,
Больше ты им не брат.

Между желанным и позабытым
Равен счёт.
Там, где все части в целое слиты,
Время назад течёт.

Множество дел не успел ты закончить,
Многих слов не сказал.
Вместо лучей дневных, сумрака ночи –
Вечность в твоих глазах.

Не испугает могущество зноя
Или коварство льда.
Столько небес над твоей головою
Не было никогда!

Не осквернишь ты свое сердце злобой,
Не освятишь мольбой.
Все что доселе считал ты свободой,
Нынче навек с тобой.

Путь твой простёрся водною гладью,
Воздух покоем шит.
Слышишь дыхание – это Создатель
Спит в немирской тиши.