Живи, страждущий. Повесть. 80-е годы. Глава 14

   

             (Реквием по умирающей стране. 1988 год)

    Было тяжело. Страшно тяжело. Он ничего не помнил, чувствовал только тяжесть. На груди груз. Все давило:живот, грудь, ноги казались пригвожденными, придавленными чем-то тяжёлым-тяжёлым...
    Человек лежал на полу. Свет сквозь закопченое окно рассеялся по комнате и выпучил из неё неприглядности.
    До притупленного сознания откуда-то донеслось, уже день, и ближе к ночи. Он пошевелился, онемевшие конечности оживали, их неприятно кололо иглами.
    Повернул голову. Отдохнул. Посмотрел в другую сторону. Никого не было.
    Внезапно услышал звук, попеременное шарканье, и за ним вслед показались полные, покрытые грязными, штопанными чулками ноги. Ноги переступили через Человека, и он увидел туловище, а затем и лицо этих ног. Это была не Девушка. Он начал пытаться вспоминать, и после мучительных трудов определился:- хозяйка. Больше он не помнил ничего:кто она, как здесь оказался, но почему-то был уверен:- хозяйка.
    Заплывшее, отекшее её лицо, перебинтованная мокрым, испускающим капли полотенцем голова, прибавили Человеку страдания.
    Тяжесть вновь в давила его в пол.
    Чуть погодя сквозь пульс в висках Человек услышал раздражающий скрип двери, - и сразу же, прячущиеся за ней голоса. Они постепенно отдалялись и через мгновение стихли совсем.
    - Живой? - неприятным прокуренным голосом напомнила о себе неопрятная хозяйка.
    Человек открыл было рот, но в горле пересохло, и вместо слов вырвался лишь слабый, свистящий шорох:
    - Да вроде, - и, напрягшись, спросил:- Где я..? - затем с трудом приподнял голову, добавил, - Помоги встать.
    Хозяйка нехотя подняла тяжёлый зад с подоконника и с неразборчивым ворчанием подошла ближе.
    Человек уже сидел, а чуть погодя, с её помощью оказался на ногах.
В голове кружилась. Он, держась за грязные стены еле переставляя ноги, поплелся к выходу, тяжестью тела открыл дверь и упёрся в тугую струю свежего, сырого воздуха.
    В животе бурлило и начало подниматься. Он перегнулся через подгнившие перила крыльца, и сразу вырвало.., с кровью.
    Затем Человек выпрямился, утерся мятым рукавом и впервые поднял голову вверх.
    Половина неба ярко синела чистотой, другая была закрыта уходящими тучами, и он первый раз после сна здраво подумал:"Наверное дождь только кончился."
    Ноги пошли вперёд, медленно, с раздумьем. Он не стал ни заходить в дом, ни расспрашивать куда идти. Да и спросить-то было некого. Пусто.
    От ходьбы чуть полегчало. Человек, пробуя степень болезни, даже тряхнул головой, но..., рано.., и пожалел об этом.
    Всё равно боль понемногу притуплялась. Он шагал веселей вдоль проселочной, разбухшей дороги, но не по ней, а полем, по траве. Роса крупными каплями омывала туфли и брюки, и вскоре ноги оказались насквозь мокрыми.
    Голова начинала работать. Человек теперь безбоязненно шевелил ею и стал замечать, что задумывается. Её, как и его сейчас волновало лишь одно:Что это за дом, как он здесь оказался,и почему нажрался до такого дикого омерзения.?
    Затем он вспомнил работу, семью, и от неприятности положения волосы на теле зашевелились и встали дыбом. Стало ещё хуже.
    Проходя мимо по-русски огромной лужи, он не удержался и взглянул на свое отражение. На него глазел очень неприятный тип: оставшиеся от лысины волосы, перепутаные, торчали во все стороны, небритая, опухшая физиономия напоминала опустившегося бродягу.
    Тут же Человек ощутил жажду и, не брезгуя, припал к луже и, что было сил втянул в себя полный рот мутной жижи.
    Напившись, пошёл быстрей, веселей.
    Впереди промелькнула машина, значит шёл правильно, к дороге. А прошагав ещё несколько минут, после нескольких неудачных попыток по скользкой глине взобрался на неё,испачкавшись основательно. Куда идти дальше, он не знал, и присев на столбик у шоссе, решил дожидаться здесь.
    Костюм, брюки и туфли были заляпаны, и Человек неудовлетворенно заметил, что таким видит себя впервые.
    Со свистом и брызгами пронеслась легковая, он даже не успел махнуть, и теперь запоздавшей рукой вытирал брызги с лица.
    Зла не чувствовал, только усталость. Хотелось скорей домой, помыться, обдать тело тёплой водой, и в хрустящую чистотой постель. И спать, спать, спа-ать... Чтоб ничего не было...
    Но что он скажет дома? Пока это было не ясно. Ему сейчас, именно сейчас страшно не хотелось врать, а наоборот сказать все как было, все, что помнит, и вообще рассказать все, все из своей закрытой жизни, но он знал: никто не поймёт, и больше того, никто и не захочет понять, не захочет поверить, и знал, что никогда этого не скажет...
    Сквозанувший ветерок сквозь промокшую одежду задел за тело, и оно начало мелко трястись. А Человек сидел и думал, он даже забыл про дорогу, что-то внутри само спрашивало:" Зачем я здесь..? Сижу, сырой, жалкий..? А в городе, за столом не жалкий..? Да нет, снаружи, наверное нет..." - он саркастически и вместе с тем грустно ухмыльнулся: "Начальничек... А что дальше.., зачем.., что с того..? Нужен ли я кому..? А вообще нужен ли я кому-нибудь..? "- он задал вопрос, показавшийся самому страшным, -" Друзья, жена, дочь.., нужен ли я им..?" - и, мотая головой, вслух промычал:
    - Не-е-ет... Не ну-жен... Чужой я.., я всем чужой... Даже самому себе... Один.
    Он вспомнил сон, и сразу усомнился, а сон ли это. Он так отчётливо видел и отца, и девушку, и степь, и злодея, что не был уверен в этом, уж точно на сон не походило.
    "А может я был там на самом деле, как я мог во сне думать..? И что это за дом. Один, в поле.., как я в нем оказался... Где я сейчас..?
    Опять пролетела машина и опять не остановилась. Но Человек и не придал никакого значения, возможно и не заметил.
    "Нет.., конечно же нет, что это я... Они дома, ждут... Меня... Подарки..." - он неожиданно с остервенением перебросился на другое, - "А вообще для чего я живу... Как я забыл себя..? Ведь я же раньше знал, задумывался, хотел, мечтал, а сейчас..? Да я же мертвый... "-он вытел капли с лица, покрытого мучительной скорбью, как будто сам себя отпевал, действительно видел мёртвым, - "Когда, когда я забыл себя, забыл, что я живой... Что Человек..? Я ж родился не для этого... "
    Резко зашипели шины и, проскользив по инерции метров тридцать, остановилась машина.
    - Эй.., мужик.., ты что помирать собрался?
    Человек вздрогнул от проникшего внутрь вопроса. Из кабины выглядывало юное, улыбающееся лицо, покрыто светлыми, редкими бровями и такими же усиками.
    - Ну, едешь что-ли.., ждать некогда, - парень от избытка энергии нервно прогазовал двигатель и ещё сильней протиснулся в приоткрытую дверь. Из него во все стороны ис- ходила радость жизни и зарождающейся силы, он светился ею насквозь.
    Человек тяжело встал и, подойдя к кабине, спросил:
    - Куда движешься?
    - В Новоборовск, куда ж ещё, здесь другой дороги нет.- Бодро как прежде ответил паренёк и торопливо добавил, - Садись, а то заночуешь здесь, автобусы все прошли.
     Человек, не торопясь, как будто нехотя, сел в машину и, сорвавшийся с места "Камаз" помчал его по неизвестному пути навстречу ветру и ненужному дождю.
     - Куда надо-то, сидишь сырой вон весь.., хоть бы махнул. А то в самом деле заночевал бы здесь.
    - Может и заночевал бы. Ну да ладно, в Новоборовск, так в Новоборовск, - Человек немного воспрянул духом и приоткрыл стекло, подставляя лицо освежающему ветру.
    Он постепенно приходил в норму, становился собой.., прежним. Помолчал в раздумье, и, видимо, захотел говорить:
    - Как звать? - вопрос был задан неожиданно жёстко и свысока.
    - Серёгой, - почему-то сразу неуверенно ответил водитель и после паузы на вы спросил, - А вас?
    - И меня... Серегой... - затем, словно смакуя, растягивая имя, повторил:И я Се-рё-га.., видишь, тезки. Дмитрич, отчество, а фамилия Стогов. Слыхал про такого..? Конечно, кто ж про меня не слышал... А?
    Парень безотрывно, напряжённо смотрел на дорогу, не в состоянии скрыть внутреннюю неуютность. Стогова он знал, даже голосовал за него когда-то. Да кто ж его не знает:вон в "Новоборовке" в каждом номере: Стогов, Стогов. Перевыполнил план моторный завод, в скобках-директор Стогов, выиграли футболисты, построили магазин, и снова Стогов. Конечно же он слышал о нем, да ещё в школе, на практике на его заводе работали, а видел вот так, рядом, впервые...
    - А что ж вы здесь сидели тогда, грабанул что ли кто? - попытался пошутить водитель, но шутка получилась какой-то вялой.
    Ответа не последовало.
    Немного помолчав, он будто против воли заговорил:
    - Я в грузовом работаю. На том конце города. Через центр поеду, могу подбросить, - и после паузы добавил, - Довезу.
    Стогов нехотя оторвал взгляд от заросшего бурьяном кювета и повернулся к Сергею. Тот показался сейчас таким жалким и неуверенным, что Сергею Дмитриевичу невольно почудилось, как они, кувыркаясь, летят с дороги в этот самый кювет, а он видит только переполненное ужасом бледное лицо паренька.
    Виденье исчезло, и он недовольный проворчал:
    - Эх, вы, пацаны... Все-то вы знаете... Что тебе надо-то? Довезу... Все лезете и лезете, а куда..? Ни хрена ведь не понимаешь. - он вдруг разозлился, разошёлся, внутри заклокотало. И ведь знал злоба вырывается не на этого пацана, он сам её причина, но сам от себя пытался это скрыть, но скрыть не получалось, поэтому-то и сорвался.
    - Куда ты меня довезешь.., а может у меня и дома нет... Добренький. Не надо меня жалеть, я и сам пожалею. И тебя пожалею, если захочешь... Ишь, подобрал...благодетель...-он,не стесняясь, выругался, и было видно, хотел ещё добавить, но внезапный гнев так же быстро прошёл, и Сергей Дмитриевич замолчал.
    Так, молча проехали ещё несколько километров. Парень теперь не решался заговорить, а Стогов, казалось отключился от всего происходящего.
    Но вот он словно вспомнив что-то, слабо улыбнулся и совсем не похоже, мягко и даже вкрадчиво заговорил, как будто и не прервал разговора.
    - Ну что ж, подвезти. Только слышь, слышь, Сергей.. , никому, никому про меня... Знаю я..., завтра потрепаться охота будет, как же: Стогов, в грязи, один, без машины... А ты терпи, Серёжа, терпи. Тебе охота трепануться, а ты терпи, зубки сожми и терпи, проверяй себя, мужик или нет. Знаешь, раньше-то на Руси только бабы трепались, а сейчас..., да кому не лень.., - он помолчал и уже злее добавил, - беда это, Сереженька, и твоя, и моя, да и всех нас. Вот и надо ломать её, вот и начни завтра свой день без трепатни, спокойно...
    Стогов, видимо жалея о предыдущем, добавил:
    - Ты, парень, наверное неплохой, может и правда добрый, бог тебя знает, может ты действительно хотел сделать добро... А я не понял, не поверил. Прости тогда.
    Он замолчал, безразлично рассматривая мчащуюся мимо грязную равнину. Небо, затянуло тучами, потемнело рано, и встречные машины начинали ослеплять фарами.
    Стогов вдруг снова заговорил, сначала стал извиняться, а потом, без всякой связи как-то обречённо и доверительное промолвил:
    - А знаешь, Серёга.., кругом одно дерьмо... Вот ты думаешь начальник рядом, и боишься, ну не боишься, стесняешься. Так ведь? А я ж не начальник, я- Человек сначала, и ты сначала Человек, братья значит, а уж потом: я-начальник, ты-шофёр...Понимаешь,Сережа..? Вот ты ещё совсем пацан, а пацаны это должны понимать лучше взрослых дядей. Понимаешь.., нет? А вот когда люди забывают об этом, они и превращаются в дерьмо, они уже никуда не годны и никому не нужны. Так-то Сереженька.
    Сергей сбавил скорость, и Стогов заметил, что въезжают в город. В его город. Мимо проплыла облупившаяся будка "ГАИ". В светящемся окне мирно спал сержант, и происходящее на дороге его нисколько не трогало.
    Из темноты вырос лес труб, запахло дымом. Его дымом. Сергей Дмитриевич вновь почувствовал неприятность своего положения. Какая-то дрожь внутри не давала покоя, лихорадила душу: "Куда сейчас..? Таким домой нельзя, слишком скверно может быть встреча... Но куда..?"
    Неожиданно пришло на ум: а что если и в самом деле притвориться ограбленным, избитым, вид вполне подходящий. Его даже завлекла идея поиграть, сделаться актёром.., но врать не хотелось, актёром был и так слишком часто, можно сказать всю взрослую жизнь, а сейчас до скрипа в зубах это было противно.
    "Может к Пахомову, переночую, поглажусь, помоюсь. Он как раз один... Но и тогда все равно придётся врать..."
    Сергей Дмитриевич посмотрел на водителя и привычно, как будто твёрдо решил, что делать, приказал:
    - Вези на Набережную 7.Знаешь,где?-и, получив отрицательный ответ, уточнил, - за Горкомом, за гостиницу повернешь, а затем налево. Вот там и Набережная.
    Он опять разговорился.
    - Ты не местный что-ли, или ни разу там не был? - тот не успел ответить, но ответа и не требовалось, Стогов спросил ещё раз:
    - Завтра на работу, не выспишься поди, паренек..?
    - Высплюсь, привык, - вяло и без охоты ответил Сергей. Затем резко повернул вправо и подъехал к Горкому партии.
    - Может дойдёте здесь...? Темно. Вас никто не увидит... Я бы довёз, да знак вон стоит, нарвусь, неприятности будут.
    Стогов согласился. Машина остановилась у перекрёстка и, освещаемая прерывистым миганием светофора тронулась дальше.
    А Сергей Дмитриевич остался один.
    Он вновь не хотел двигаться, не хотел показываться таким жене, и особенно дочери, но становилось холодно, и идти было надо.
    Переборов сомнения, он направился через дорогу, твёрдыми каблуками давая о себе знать целому кварталу спящего города.
    Уже возле дома его опять одолела неуверенность, достал ключ и не решился вставить в замок. Тихо, на носочках походил под окнами и, развернувшись, побрел прочь.
    Открывая промокшую калитку, услышал раздражающий скрип, - столько дней руки не доходят, - и снял её с шарниров. Те из-за последних дождей заржавели и теперь усиленно действовали на нервы. Стогов отошёл к детскому грибку, взял песка и с каким-то ожесточённым усилием принялся оттирать порыжевшие шарниры.
    Калитка больше не скрипела, и ему опять нечего было делать.
    Вышел за ограду и по узкой бетонной тропке спустился к реке.
    Ещё издали он увидел огни проплывающего мимо теплохода, и его непонятной силой потянуло туда, на воду, на волю, к равномерно стучащей машине, которая одна в ночной тишине нарушала власть сна, и трудилась с тем же упорым равнодушием, что и днем.
    Он не заметил, как подошёл к воде. Было сыро, но не холодно, от реки веяло теплом.
    Волны мягкими накатами гладили береговую гальку и, шурша по ней, скатывались назад, прихватывая с собой песчинки. Но не успевали вернуться. Следующие подпирали их и снова несли вверх, чтобы через мгновение опять отступить.
    Стогов взял несколько камешков и, не напрягаясь, несильно принялся бросать их в воду. На минуту тишина наполнилась их падением, а затем снова все замолчало...
    Неожиданно вспомнился сон, и опять он предстал перед ним как явь. Сергей Дмитриевич, ещё ничего не понимая, повернул от реки и пошёл. Он и сам не знал куда.
Прибавлял шаг, стал двигаться быстрее, чуть ли не бегом. Его опять тянули какие-то силы, что-то заставляло переставлять ноги.
    Стогов бегом поднимался по белеющей под ногами тропе, и ему казалось, что идёт там, под обжигающим солнцем, мимо невиданных деревьев, что он снова ищет людей.
    Поднялся на яр, перебежал через дорогу, через площадь Октября и, не замечая стука каблуков, направился внутрь сонного царства.
    Запоздалые полупьяные горожане от неожиданности шарахались в стороны, не желая встречаться с безумным лицом.
    Редкие неразбитые фонари пятнами светились во мгле, открывая Стогова лишь под собой, а дальше он двигался в полной темноте, то и дело наступая в лужи.
    По мере отдаления от центра фонари светили реже, ленивее, а грязи становилось больше и вскоре она заполнила все по ногами.
    Сергей Дмитриевич, торопясь и скользя, едва удерживался на ногах и, похоже этого не замечал. Странно, его совершенно не волнововало, куда бежит и зачем, словно весь смысл заключался именно в движении, в этом непонятном, а со стороны наверное и страшном беге.
    Высокие дома прекратились. Он бежал вдоль маленьких, деревянных, порой покосившихся, сопровождаемый возбужденым лаем только-что скучающих собак, словно те голосом пытались заявить о своём могуществе. Но и их Стогов не слышал. Не пугали и не раздражали.
    Домишки стояли меж собой реже, и лай становился не таким густым, и ленивее. Так только, какая-нибудь особосознательная дворняга зальется на совесть, не по делу тревожа хозяина, но город заканчивался.
    Сергей Дмитриевич на минуту остановился. Посмотрел по сторонам и дальше пошёл пешком, что-то высматривая во мгле. Через несколько минут оказался у высоких, закрытых ворот и вновь остановился. Попытался открыть, но те не поддавались, и тогда довольно ловко перелез через забор.
    Только сейчас заметил, что он на кладбище. Жуткая тишина, в другие времена наведшая бы отторопь, на Стогова нисколько не действовала. Он не замечал её и почему-то вслух проговорил:
    - Сколько же я не был здесь? - Затем посмотрел вокруг и опять вслух спросил:-Куда идти..?
    И что-то потянуло его мимо заросших холмиков, мимо памятников и худых, ободранных берёз. Он ничего не видел, спотыкался, вставал, шёл дальше, обходил лужи и, вдруг, будто наткнулся на стену: остолбенел.
    На него из-за чёрной, блестящей под луной рамки глядело молодое лицо отца. Оно казалось живым, просвечивающим Сергея насквозь и все, все понимающим.
    Стогов сел на шатающуюся, подгнившую скамейку и, трогая рукой, в который  раз подумал:"Как давно я здесь не был."
    Он только сейчас перевёл дух. Дыхание понемногу успокоилось и Сергей наконец заметил, как сильно устал.
    Могила изрядно заросла, а чуть покосившийся памятник корил за невнимание. Старые, пожухлые цветы в беспорядке валялись вокруг него и неприглядными гирляндами свисали к ногам.
    Стогов встал и, тяжело наклонившись, принялся собирать эти цветы, траву, очищать от них бетонную плиту. Когда зашёл с другой стороны, увидел, что туда в низину, мелкими ручейками стекает грязная вода, и лужа скоро окружит отцову могилу. Сергей набросился на неё. Начал с остервенением затаптывать ручейки, а потом в мягкой, сырой земле отводить воду в сторону к другой низинке, мимо могил.
    Когда и это было сделано, он опять сел на скамью и почуял: отлегло, словно согрелся, словно что-то принялось щедро греть его изнутри.
    Ему было хорошо. Он даже подумал, что такого спокойствия давно не ощущал, что непонятной причины терзания слишком долго из себя не отпускали, а вот надо же... Вырвался.
    На душе было грустно, но себя не жалко, наоборот, светло, словно впереди маячил какой-то просвет, что-то новое, светлое. Он так и назвал это:"Светлая грусть". Над ним сейчас действительно правила светлая грусть. Сергей Дмитриевич подвластный этой грусти начал вспоминать, а вместе с воспоминаниями и анализировать прошлое. Перед глазами всплывали то одни, то другие: он сам, отец, мать. Вот снова он, теперь больше, парень, вот друзья, а вот все вместе, на каком-то празднике, - и все это казалось таким безоблачным и влекуще чистым, что он, взрослый Человек не совсем верил в возможность такой чистоты, как  люди, наученные горьким опытом обыденной жизни, не верят в незапланированные, внезапные минуты счастья.
    Стогов, не замечая, перешёл мыслями на другое, как юноша стал думать о счастье.
    - А может ли оно быть запланированным, и что оно такое? Как назвать, какие признаки..?
    Он начал придумывать, подбирать слова, пытаться формулировать,но ничего не получалось. Всё как-то коряво, узко, по-канцелярские. Да и как объяснить: иной раз человек от какой-нибудь мелочи становится счастливым, а в другой этого же не замечает вовсе.
    Не сумев придумать сам, Стогов принялся вспоминать написанное умными людьми, читанное когда-то, но и это все было тоже не то.
    "Может счастье и есть светлая грусть..?" - он сидел и чувствовал себя не так как всегда, не так, как последние годы. Внутри успокоилось и никуда не давило. Правда, чуть донимал холод, но суть-то не в нем, и его Сергей старался не замечать, боялся вместе с ним спугнуть и признаки счастья.
    Он слишком далеко зашёл в думах и воспоминаниях. Взрослый, умный Человек сейчас по сути был ребёнком, все светилось розовым цветом: и прошедшее, и будущее, и даже настоящее. И пусть бы продолжалось, но тут навалился голод. Стогов даже порыл у себя в карманах. Он не помнил, когда ел последний раз, и его сразу захватило это чувство. А вслед за голодом он почувствовал, с радостным открытием ощутил, что он, Стогов, - ещё живой, что Сергею Дмитриевичу ещё здорово хочется жить, ещё есть куда идти, что он далеко не все сделал и далеко ни все испытал.
    Сейчас он казался себе самым трезвым Человеком. Он видел, знал, что надо делать.
    Потихоньку светало. Солнце выходило открыто, и день обещал выдаться удачным: сухим и жарким.
    Стогов резко встал.
    Глаза в который раз встретились с отцом. Тот за ночь не постарел ни на секунду, добродушно улыбался, слегка иронично, словно подзадоривал:"Давай, Серёга.., не дрейфь..."
    Сергей Дмитриевич достал из кармана мятый платок и вытер росу и грязь со стекла и рамки. Фотография под стеклом из-за дождей покоробилась, и он вслух произнес:
    - Надо поменять... Завтра же... Все сделаю...
    Ночь прошла совсем. Вместо неё приходил день, трудовой день, он как бы менял третью смену.
    Тем же путем Стогов подошёл к воротам. Вдалеке маячил мужчина довольно потрепанной внешности, - может сторож, а может и шарамыга какой, да мало ли их шляется. Но вскоре забыл про него. В том же месте, что и ночью перелез через забор и торопливо пошёл в направлении дороги.
   У остановки прибавил. Посмотрел в одну, в другую стороны, автобуса не было, и быстрым шагом направился дальше.
    На улице никто не встречался, ни души, так что скрывать свой неопрятный вид не требовалось. И хотя он шёл бодро, но дольше, значитело дольше чем сюда.
    Начали появляться первые машины, сначала редко, затем чаще, и через минуту он увидел шедший навстречу, переваливающийся на кочках автобус.
    Сергей Дмитриевич прошагал ещё около полукилометра и, подойдя к остановке, стал ждать, когда тот вернётся.
   

.