Никогда

Никогда.

Самое страшное слово из миллиона существующих.

Его смысл осознаешь не сразу или вовсе не осознаешь. Минуту назад ты крепко держал человека за еще теплую, слабую руку, с ужасом и непониманием смотрел в горячо любимые, когда-то счастливые, но сейчас затуманенные глаза. С губ срывается последнее "прости", рука выскальзывает из твоей руки, а глаза...

... Потом санитары силой вытаскивают тебя из палаты. И ты ненавидишь их, хочешь побить, кричишь, что они не спасли, убили, ничего не сделали. Ненавидишь всех за то, что они могут жить, жить без того, кого ты потерял. Ненавидишь себя. Ненавидишь того, кто придумал смерть. И в голове звучит это смертельное "никогда".

Много знакомых и незнакомых людей в дорогой черной одежде, разномастные цветы, священник в черной рясе. Настала твоя очередь подойти "попрощаться". Ты подходишь и стоишь, не понимая, где ты и кто ты, кто перед тобой. Навеки любимые глаза теперь закрыты. Это кто-то другой, тебя обманули, подменили тело! И ты кричишь, уверяешь всех, что произошла ошибка, как же вы не видите. Тебя оттаскивают от деревянного гроба и ты всё понимаешь, и вырываешься, чтобы броситься назад, схватиться за холодные руки, кричишь, что никуда не уйдешь и прогоняешь всех.

Проходят три дня, девять дней, сорок дней. Снова водка с черным хлебом и телефонные звонки. Одни жалеют тебя, другие говорят про "надо жить", трясут за плечи и стаскивают с постели, заставляют идти в церковь. И ты встаешь. Идешь на кухню выпить воды. Или водки. Идешь в храм, хотя много лет там не был, только на отпевании. Хочется разнести всё к чертям, все эти иконы с безразличными лицами, поджечь церковь от поминальной свечки, схватить за грудки всегда спокойного священника; убить бога, который допустил смерть, забрал всё, что у тебя было и теперь смотрит со стены своим холодным взглядом: "ты забрал его! а сам давно воскрес! только ты, а он нет! ненавижу, ненавижу тебя!". И тебя, бешеного, вышвыривают за порог священной обители. И ты идешь туда, на кладбище. Обнимаешь гранитный памятник, бьешься об него головой до крови, трясешься от рыданий. И засыпаешь до утра прямо там, у могильной плиты.

А потом снова возвращаешься в пустую и опустевшую квартиру. Идешь в ванную комнату и режешь руки - даже не для того, чтобы умереть. Эти руки больше не нужны, они бессильны, ими нельзя прикоснуться к тому, от кого осталась лишь горстка пепла.

Лежишь в комнате с белыми стенами и белым потолком, к тебе приходят люди в белых халатах, бинтуют руки белыми бинтами. Единственное, что кажется выходом - это окно. Но даже на нем решетка.

Проходит год. Два. Три. Десять. Пятнадцать. В годовщину уже никто не звонит, кроме самых близких родственников. Порой даже кто-то приходит, чтобы попить чай с вкусным тортом и обсудить светские новости. А до этого иногда кто-то звонил, спрашивал, дома ли ОН и как у него дела. Ты отвечаешь, что сейчас не дома, но скоро вернется, всё хорошо, все здоровы и счастливы, и на секунду даже веришь, что так и есть. Потом снова раздается телефонный звонок, снова тот же голос, и ты молча кладешь трубку.  Шрамы на руках заживают, врачи выписывают очередные таблетки, психологи в сотый раз повторяют одно и то же.

И ты в конце концов прислушиваешься, встаешь с постели, идешь куда-то и зачем-то, даже говоришь с кем-то. Только по ночам опять снится любимый человек, и ты опять думаешь, что тебя обманули, что он тяжело болен, но жив! И когда все-таки вспоминаешь, сразу просыпаешься в слезах. Чтобы опять встать с постели, что-то есть, куда-то идти, с кем-то говорить.

Наконец, ты вроде как даже понимаешь, зачем тебе вставать и куда идти. Вроде. И идешь дальше. Один, без него. Просто идешь. Просто живешь. Просто. Всё очень просто и понятно.

Только в голове отдается эхом то самое слово.

Никогда.