Пистолет

Теплый солнечный свет падал  широким водопадом с восточного склона крыши на желтую кирпичную стену, густые щетинистые ветви ив, коричнево-черными шарами растущими вдоль дома. Утро во дворе было тихое. Воздух серебрился пылинками снега и звенел первым настоящим морозцем.  Сугробы подёрнулись  настом, дорожки затянулись тонким ледком, и казалось, что кто-то покрыл их темно-серым хрусталем.  Из редких окошек шёл пар: он то вырывался белыми сгустками   и быстро развеивался, то тонкой струйкой кружился вокруг рамы, то  растекался по стеклу, оседая на нем затейливым белоснежным узором. За этими окнами уже не спали. Слышалось, как побрякивали чем-то стеклянным, грохотали сковородами и черпаками.  Да - да, на улице было так тихо, что любой маломальски сильный или резкий звук разносился по округе.
Я бродил по улице и завороженно вслушивался, как просыпается наш двор.
Тетя Зина, мама моего закадычного друга, то и дело громыхала кухонной утварью, и я удивлялся, что все её домочадцы продолжают крепко спасть.
Моя мама тоже кашеварила, но как-то особенно тихо. Только её лицо, временами выглядывающее меня, говорило, что в квартире кипит жизнь.  Дядя Петя потягивал  папироску на малюсеньком балкончике, завешанном выстиранным постельным бельём, сорочками, носками и прочими  вещицами кипенно-белого цвета.
Дашка, противная девчонка  со второго этажа, маячила перед окошком, болтая с волнистым попугайчиком. Клетка с ним стояла на подоконнике, и пернатого хорошо было видно с улицы.  Местные воробьи и синицы часто навещали Кешу, так звали попугая, оттого он всё больше чирикал и свистел, а не повторял Дашкины глупости.
Вот и все пробудившиеся.
Потихонечку стали слетаться галки и вороны,  громко каркая и хлопая взъерошенными крыльями. Они садились на крыши, ивы и перила балконов и недвуслысленно требовали хлебных крошек. В нашем дворе всегда подкармливали  птиц -  каких только кормушек не висело: из фанеры, досочек, а сейчас и из разноцветных коробок из-под новогодних сладких подарков.
Я заглянул в одну, другую, третью кормушку - пусто. Обычно жители, выходя утром кто-куда, подкладывали лакомства в кормушки, а сегодня уже светло, а никто никуда не спешил, многие вообще спали, и корма у птиц не было.
Дворовый пёс Балбес, видимо, учуял меня и выполз, заспанный, из норы под деревянным сараем. Вылезал он, пыхтя и шкрябая густой жёсткой шерстью о доски так громко, что я обернулся на него.
Где-то за домами раздался гул мотора. Я сразу узнал его. Это неторопливо ехал автобус. Я любил его монотонный рык. Обычно я прислушивался к нему вечерами, ведь он предвещал либо приезд матери, либо встречу с гостями. 
Я ходил по протоптанной мной же тропинке, порой хрустел снегом сам, когда мне внезапно становилось тоскливо. Я нарочно ступал в непримятый сугроб, и слушал, как он гулко курлычет под сапогами.  Блуждал я так долго, пока в одном из окошек не появился Гришка, который прежде, чем окликнуть меня, швырнул мне в голову увесистый снежок. Мне стало больно и обидно. "Друг называется! Вот возьму придумаю тайну, а ему не расскажу! Буду сам её хранить. Пусть мучается!"
Но придумывать мне не пришлось. Балбес ткнулся  холодным сырым носом в мою ладонь. Я бросил взгляд на него, желая, чтобы он скорее отстал от меня. Я слишком был занят придумкой тайны. Я замер. Пёс в пасти держал ржавый пистолет. "Военный. Наверное, деда Паши из четвёртой квартиры".
Дед Паша умер ещё летом, родня его давно уехала жить в Москву и почти позабыла его. Он часто жаловался, сидя на лавочке возле подъезда на своё одиночество. С годами он стал суровей и про своих говорил, только нахмурив брови и как-то сухо и нелестно. Дворовая ребетня побаивалась его, но любила слушать рассказы о войне. Рассказы были живыми, красочными. От его простых слов пахло сырой землёй, смолой и порохом, накатывали слёзы и подступал комок к горлу. А иногда мы смеялись от души от его историй. Его квартиру еще не продали, и она пустовала, а сарай вовсе был безхозным. Каждый из нас хотел залезть в него, но родители строго запретили это делать, и мы не совались туда. 
Балбес бросил пистолет на снег и продолжил тереться об мою ногу. Я схватил оружие и спрятал его за пазуху.
-Молодец, Балбес!
Я сиял от радости. Улыбка растягивалась сильнее и сильнее, да так, что начали болеть щёки. Я решил, что пистолет надо спрятать, чтобы никто его не нашел: ни мама, ни друзья. Во дворе можно было бы, но сейчас зима, земля промёрзла и стала каменной, кусты стоят голые. "Нет, двор не подойдёт. В квартире - не сегодня, завтра найдёт мама, когда будет убираться. А вот чердак. На него редко лазят. И хлама там полно. Не должен никто найти".
Спешно я поднялся по деревянной лестнице на третий этаж, вскарабкался по железной - на сам чердак, снял сапоги и на цыпочках, чтобы никто не слышал, направился к груде досок. Я повертел оружие в руках, примерил указательный палец к курку, а затем подсунул пистолет под гору балок, реек и прочего мусора. Взволнованный и довольный я спустился во двор, у выхода из подъезда отряхнул от пыли куртку, и шагнул на залитый солнцем притоптанный  снег.
-Митька! - крикнул меня Гришка. Он, как червяк, ползал по ледяной горке, густо покрытой свежевыпавшим снегом. Он был весь в белых колтунах, как и Балбес. - Ты куда делся?
- Никуда! Домой ходил.
- А... А то я увидел тебя в окне,  вышел  (мамка ещё отругала, что не успел встать, а уже на улице), а тебя нет.  Чего домой то ходил?
Я замялся на секунду, но тут вспомнил, что моя мама готовила.
-Хотел котлету для пса стащить.
- И где котлета?
- Ещё жарится. - Буркнул я.
- Сам, наверное, съел?! - Посмеялся Гришка.
- И ничего не съел! Вот мать дожарит, и я принесу ему.
Вдруг я подумал, что пес, действительно, заслужил свежую тёплую котлетку за такой новогодний подарок мне.
- Дожарит и вынесу. -  Я уже простил Гришку за прилетевший мне в голову снежок, ведь мы с  Балбесом отомстили ему. "Если бы он знал, что есть сейчас у меня, он умер бы от зависти!"  Эта мысль согревала мою душу, поэтому я с лёгкостью присоединился к валянию в снегу.  Но в голове у меня сидела мысль о пистолете и котлете для Балбеса.
Пока я еще не совсем превратился в снеговика, я сбегал за лакомством для пса.
Балбес, съев угощение, ликовал: вертелся, бил себя по бокам серым, как у волка, хвостом, прыгал и облизывал мои варежки.  Но я этого не особо замечал. Мои мысли постоянно уносились на чердак.
- Ты чего загрустил? - спросил меня Гришка. - Мама заметила, что ты умыкнул котлету и отчитала?
- Нет, - в каком-то забытье произнес я, и вдруг холодок пробежал по спине.  Я сказал  ему правду. А если он продолжит допытываться, почему я грустный? 
Так и произошло. Мне стало не по себе. Соврать надо было хоть что-то  и очень-очень быстро. Но в голову ничего не приходило,и только кровь громко стучала в висках.
-Нормальный я, обычный! Чего привязался?!
Гришка неприятно удивился, как-то настороженно покосился на меня, но всё же предложил продожить кататься кубырем с горки.
Мы были вдвоём на всей улице. Гришка громко хохотал, что-то кричал мне. А я был занят своей тайной.
- Ну, ты чего? Митька! Новый год же! Веселись!..Не заболел ли ты?
- Нет!  Но я лучше пойду.
Гриша не по-детски был обеспокоен за меня,и я видел это. Вернуться к другу я не посчитал возможным: слишком сильно во мне всё рвалось к пистолету.
Не попрощавшись, я скрылся в подъезде и вернулся на чердак.
Я и не заметил, как пролетело время, рассматривая ржавое оружие, прицеливаясь в углы и шепотом совершая выстрелы.
Как вдруг услышал, что мама зовёт меня домой. Она во весь свой голос крикнула меня, а потом обратилась к Гришке, слонявшемуся по улице.
Он сразу смекнул, что меня дома нет, что я обманул его, но он почему-то не выдал меня, сказал, что я за сараями, и что сейчас меня приведет, дескать там не слышно.
Я засобирался. Стремглав натянул сапоги, сунул пистолет в  подмышку и спустился с чердака в подъезд. Там меня уже ждал Гришка.
Его глаза были печальными, даже какими-то пустыми. Нет, он не злился, не ненавидел меня. Он просто стоял и молчал.
Я тоже молчал. Слова вязли у меня где-то в груди. Мне было стыдно, тяжело. Я расстегнул куртку и вынул пистолет. Гриша с недоумением посмотрел на оружие, на меня, а потом его взгляд упал на мокрые от растаявшего снега доски пола.
-Тебе домой надо. Тебя мама ищет.
Он отступил в сторону и прижался к перилам.
- Возьми. - Я протянул  ему пистолет.
- Не надо.
Я не мог выдавить слово "Прости", не мог даже объяснить себе, что это было со мной.  Я чувствовал, что совершил чудовищную глупость.  Что на шалость ответил предательством. Я чувствовал, что больше не могу даже находиться рядом с этой вещью, точно она меня изъедает изнутри.
-Гриша! Забери его! Пожалуйста! -Со слезами, застывшими в уголках  глаз, я вложил в руки друга пистолет. 
В то мгновение я не знал, как он поступит, что будет дальше.
- Иди уже! - Мягко, по-отцовски, толкнул меня Гришка в плечо. - Мама ждёт.  Скажи только, где взял  "игрушку"!
-Балбес принёс из сараев.
-То, что "балбес" - это точно ты сказал.
На наших лицах появились улыбки, еле-заметные, неуверенные, хрупкие, как первый ледок.

Было нам тогда по десять.  Было первое утро нового года. Было тихо. Гриша тогда принес пистолет домой и отдал отцу, а тот отнес его в миллицию.
Я же в тот день всё думал, что проучил меня дед Паша: напомнил мне, что такое дружба!





Иллюстрация:яндекс