Остров П русский

Среда закончилась, четверг не начался.
И колбася комки прошедших дел
(тех, о которых ты забыть хотел),
вдруг вспоминаешь старого лося
подставившего свой чугунный бок
под прусский взор на стыке двух дорог.
И прусский замок на большой сарай похожий,
что весь зарос травой и сквозь него прохожий
спешит, шатаясь, за живой водой,
поскольку силы на исходе
и оборот веществ в природе
велит восполнить их… постой,
скажи, помилуй {Б}бог, откуда
таинственный, как рыба барракуда,
явиться мог здесь «Старый Кенигсберг»
в стеклянную наполненный посуду –
фантазии российской фейерверк
потомков покорителя пруссаков
и их соседей – тех, пся крев, поляков,
где собственно он был убит.
А дети, совершив кульбит,
вдруг стали виноделами. Французы
заткнутся пусть – мы слово будем юзать
и говорить: коньяк, коньяк, коньяк –
и для прикола, да и просто так.

Кирпично-красны и желты
молчат немецкие форты.
Тротилом вздыбленный бетон
характер придаёт и тон
глухой провинции у моря.
Как там живётся? Скушно, спорим,
что ведь бывают дни такие
и вспоминается Россия.
Язык наверно не привык
означить словом «материк»
чухонскою землей закрытый
России материк немытый.
Корявое словцо – «эксклав»!               
В нём слышится какой-то костоправ,
который вырвал из страны кусок
и бросил на морской песок.
И пресная балтийская вода
здесь омывает города
в которых сказки и трактаты
на свет являлись(ся) когда-то,
под пуповиною песка
живёт балтийская треска
и красоту всего рельефа
венчает скромно дюна Эфа.