Репетитор

               

     Пётр Иванович ударил автомашину. Чужую автомашину. Дорогую. Своею ударил. Недорогой. Дэтэпэ Пётр Иванович совершил. И вот ведь штука какая: никогда доселе на их улице не видели эту роскошную лимонного колера "авдюху" -- никто не видел. И какая нелёгкая занесла её сюда?
     В тот роковой час Пётр Иванович выезжал из заросшего лебедой-крапивой переулка, где он недавно почти задаром прикупил клок земли под дачу. Замечтался, зазевался и врезал "немке" в бочину. Смачно врезал; удар получился чётким, звонким -- по задней правой двери пришёлся... Из подбитого авто неспешно вышел высокий, полный, лет сорока пяти мужчина в цивильных серых штанах, белой рубахе, без галстука, но с поблёскивающей камешками заколкой для него. Долго глядел на вмятину, носком туфли зачем-то попинал колесо, обернулся и пухлым указательным поманил Петра Иваныча. Тот всё ещё пребывал в ступоре. Из уголка его рта тонкой тёмной струйкой стекала кровь: при столкновении бедняга ударился зубами о баранку. Здоровяк повторил "приглашение". Наконец тапочки Петра Ивановича коснулись хрусткого щебня дороги. Он инстинктивно втянул голову в плечи... Но ни удара, ни угроз, ни даже дежурного, "разряжающего" мата не последовало; его уши уловили лишь тихое, шелестящее "Ну и чё?"
     -- И чё?.. -- эхом отозвался Пётр Иванович, судорожно сглотнул спазм, вновь воздвиг плечи выше ушей и крепко зажмурился.
     -- Оставьте вашу клоунаду, милейший, я не собираюсь вас избивать, я только хочу прояснить что дальше будем делать. Ну, так чего: инспектора вызовем, или без него обойдёмся?
     -- Лучше последнее! -- дрожащим голосом уверил начинающий дачник. -- Разумеется второй вариант устроит нас обоих... Да-да, так будет лучше!
     -- Да ну! -- удивлённо воскликнул молодец. -- Вы в состоянии оплатить ремонт моей малышки?! Вы хоть представляете сколько это вам будет стоить? Я в сей бухгалтерии спец невеликий, однако примерно сказать могу. -- И он назвал цифру.
     Пётр Иванович схватился за голову, мучительно застонал.
     -- Понял: -- молвил пострадавший, -- вам не потянуть. Значит, вызываем инспектора...
     -- Погодите, погодите! Меня ведь могут лишить прав... Чёрт, наверняка лишат! -- забормотал виновник происшествия. -- Надолго лишат... А у меня дача тут... И как мне без машины, как, а? Может по другому как-нибудь?
     -- По другому? Предлагайте: вам карты в руки. Ну, я жду!.. Кстати, вы кем работаете?
     -- Работал. -- горестно вздохнул тот. -- Математику в школе преподавал... Увы, школу закрыли и я остался не у дел. Двадцать лет стажа... Да-с, так-то. А до пенсии ещё... -- Острым, гладко выбритым подбородком показал в одному ему ведомую даль-дальнюю, полой пиджака суетливо протёр толстые линзы старинных роговых очков, щуплый, длиннорукий, жалкий.
     -- Сочувствую! -- со вздохом произнёс хозяин иномарки, взял несчастного под локоть: -- Значит вы -- математик, верно?
     -- Да, и физик... В старших классах преподавал.
     -- И вы остались без работы...
     -- Кажется об этом я поведал вам минутой ранее...
     -- Да-да, я помню-помню... А вы не пробовали заняться репетиторством -- сейчас это модно и, по слухам, прибыльно; богачом, конечно, не сделаетесь, однако, с копейкой будете всегда.
     -- Нет, не помышлял даже; последние месяцы всё тут, на земле: планирую, строю, с сорняками борюсь... да. Увлёкся, знаете ли... Теперь вот эта авария, будь она неладна!
     -- Да уж, невесёленькая история... А ежели я предложу вам сделку: вы вытаскиваете из болота дремучего невежества нашу разлюбезную доченьку, -- ей скоро поступать в институт, -- и я напрочь забываю о сегодняшней неприятности, более того -- мы станем выплачивать вам гонорары... дважды в месяц; в разумных пределах, конечно. Живём мы неподалёку от вашего Дачного -- в семи минутах езды на маршрутке... Кстати, мне тоже здесь кое-что приглянулось -- буду торговаться... Да, мы же ещё не знакомы с вами. Меня зовут Валерий Прокопьич, можно просто Валерик -- так меня кличут почти все мои знакомые, так зовите и вы... Итак, уважаемый э...э, ("уважаемый" отрекомендовался) уважаемый Пётр Иванович, как вам моё предложение?
     -- Неожиданно всё это, -- растерялся математик, снова взялся за полу лёгонького, полностью выгоревшего на солнце пиджачка. Он так расчувствовался, что сперва завсхлипывал, а потом тоненько, по-щенячьи заскулил. -- Не торопите меня с ответом, пожалуйста, не торопите -- мне надо опомниться, подумать надо...
     Хозяин Ауди сощурился, пружинисто качнулся на носках, скрестил на груди руки.
     -- Полагаете, у вас есть время на раздумья?!
      На что учитель обречённо молвил:
     -- Согласен. Но с условием: я должен иметь выходные дни, чтобы ездить сюда ухаживать за моими грядками -- больше некому: жена больна, детки... Ах, где они, детки, помнят ли, что у них есть отец-мать... Словом, согласен я -- у меня и вправду нету выбора.
     Первый урок наметили на вторник -- сразу после "аварийного" понедельника. Провёл его Пётр Иванович прямо на кухне своих благодетелей. Мама его подопечной дородная миловидная и, по всему видать, без ума влюблённая в своё чадо особа, припав к уху репетитора, заговорщицки шепнула, что их Ядвигочка большая сластёна и ещё большая любительница подрыхнуть: "Её предупредили о вас;
думаю, вы подружитесь, во всяком случае общий язык найти постарайтесь, непременно постарайтесь!" Приоткрыв дверь спальни, пропела: "Доченька, пришёл учитель, вставай, золотце! Не деритесь тут! Я побежала. Будь паинькой. Пока, детка!" И исчезла.
     Новоиспечённому репетитору теперь осталось терпеливо ждать, чем он и был занят: сидел за большим, как стадион, дубовым кухонным столом и нервно теребил клеёнчатую папку с бумагами.
     И вот из спальни вышла Она. Распатланная, в миниатюрной ночной рубашонке, с гордо откинутой головой... Прошла и глаза не скосила в его сторону. Петру Ивановичу подумалось, что девица и сквозь него прошла бы с лёгкостью, его самого не заметив.
     После получасового бултыхания в ванной Она таки явила себя гостю. Из холодильника вынула банку с напитком. Пригубила. Лениво осведомилась:
     -- Чё, учить меня будешь? Ну-ну; учил тут один...
     Плюхнулась в кресло. Демонстративно медленно опустила ногу на ногу. "Красивые, -- невольно отметил Пётр Иванович, -- и загорелые: видать, на пляж часто ходит."
     Ученица приподняла банку над столом, точно вознамерилась произнести тост:
     -- Чего молчишь? Знакомиться давай! Меня зовут Ядвига, а тебя как?
     "Боевого", за два десятка лет ко всему привыкшего "препода", тупая фамильярность девицы лишь царапнула, не ранив чувства глубоко; перед визитом сюда он предположил, что их отношения таковыми и будут, и не ошибся. Он назвался. Гипотетическая студентка разлыбилась:
     -- Ах, значит, Петя! Петя-петушок, золотой гребешок! Кукарекни, Петя! Ну! Стесняешься... Хочешь, вдвоём кукарекнем, вот так: Ку-ка-ре-куууу! Фи, не люблю застенчивых, фи! -- Она опять припала к банке.
     Это было уже слишком. Пётр Иванович сделался сперва багровым, в ту же минуту стал бледным, его нижняя губа мелко задрожала... Он резко встал, открыл рот, но так и не смог выговорить ни слова.
     -- Ой-ой, дяденьке плохо! Петеньке нехорошо... Может доктора вызвать? -- издевалась Ядвигочка.
     Петр Иванович, шатаясь, вышел из-за стола. Дрожащими пальцами взял папку...
     -- Э-э нет, никуда я вас не пущу!-- неожиданно перейдя на вы и преградив ему путь к выходу, пропела девица. -- Вы назначены меня учить и хоть камни с неба, хоть крысы с чердака, вы будете это делать... Да и чего, собственно, такого я сказала! Хотите, стану умничкой? Вот прямо сейчас и стану ею... Я уже становлюсь! Вот, смотрите: почти стала... Только пожалуйста отцу ни-ни, ага. Да не будьте букой, улыбнитесь!
     Пётр Иванович изобразил подобие улыбки.
     -- Вот и ладушки! -- воскликнула Ядвига. -- А теперь -- айда в мою спальню -- репетировать меня будете там.
     -- Нет-нет! -- выставил перед собой ладони учитель, -- репетировать вас, как вы изволили выразиться, мне велено здесь, на кухне, вот за этим дубовым столом и нигде больше. Да-с!
     -- Ну, Пётр Иваныч, ну пожалуйста!
     "Хм, всё-таки я не только Петя-петушок. Что ж, уже хорошо!" -- подумал несчастный, а вслух сказал:
     -- Не капризничайте -- это приказ вашего отца... И потом... вы оделись бы, что-ли.
     -- Ой, бросьте! Неуж-то моя неодетость может негативно сказаться на процессе обучения, и мои голые ляжки как-то повредят ему? -- смакуя колу, проворковала ученица.
     -- Оденьтесь! -- не поднимая глаз, твёрдо повторил учитель. -- Наденьте хотя бы халат...
     --Да что вы заладили: "Оденьтесь, оденьтесь!.." -- раздражённо взвизгнула та. -- Я не у вас в школьном кабинете, я у себя дома и диктовать здесь буду я. Понятно?
     -- Как не понять, -- вздохнул учитель, -- диктуйте! Итак, приступим. От вас потребуется...
     -- ...внимательно слушать, -- вставила шалунья, -- то-есть, внимать вам, ну и вынимать, когда это потребуется. Я готова!
     Вскочила козочкой, обежала стол и плюхнулась рядом с Петром Ивановичем. На репетитора пахнуло ещё не выветрившимся постельным теплом, уютом, крепеньким девичьим телом.
     -- Не сюда! Сядьте напротив -- сюда... да-да, именно сюда!
     Фыркнула, однако повиновалась -- угнездилась напротив. Поджала губки, прищурилась, и не мигая уставилась на своего гостя. Грудкой оперлась о край стола, отчего та сделалась полной, стала выше, вынырнула из-под блузки и дерзко воззрилась на пожилого, сухонького, в больших роговых очках человека. И тут Пётр Иванович почувствовал, как голая ступня сумасбродки коснулась его ботинка, затем поднялась до колена, затем... Он встал, сделал несколько шагов, снова сел. Его подопечная словно окаменевшая сидела всё в той же позе, с тем же "колдовским" прищуром. Она размышляла: "Ему -- пятьдесят. Интересно: только или уже? Скорее -- только.  Странно, почти ровесник папуле, но как старо выглядит... Бедняжка! Видать, жизнь сильно его тряхнула." Наконец отверзла уста:
     -- Говорят, старый конь борозды не портит; это правда, старичок?
     Её нога вновь заелозила в промежности несчастного.
     -- Убери! -- скрипнул зубами репетитор.
     -- Дурак! Пугало огородное! -- бесстрастно, точно косточку сливовую выплюнула изо рта, молвила Ядвигочка. -- Стоит мне сказать моему папуле, что ты меня домогаешься... Представляешь, что может произойти тогда, что он с тобой сделает? Не-а, ты и вообразить не можешь -- ты тупой!..
     Учитель вскипел от приступа ярости: вскочил, заметался, словно загнанный в клетку вепрь, костяшки его пальцев сжимавшие спинку венского стула побелели; он отчаянно пытался что-то выговорить и не мог. С его тонких фиолетовых губ слетало лишь сдавленное, невнятное "ты...", "тты..." и неясный посвист чрез щербину в зубах.
     Ядвигочка ухмыльнулась:
     -- Неяркий ты какой-то, тусклый... Никчемный! -- Вздохнула, встала из-за стола. -- Всё, на сегодня занятия закончены. Гудбай,
Петя!.
     В коридоре зашебуршало что-то, грохнуло... В кухню вошёл хозяин; возбужденный, запыхавшийся. Домашние знали: такое с ним бывает в двух случаях: или ему очень повезло в делах, или он крупно прогорел. Что стряслось нынче, было не понять. Он подал руку Петру Ивановичу, потрепал так и не прибранные кудри доченьки, вопросил бодро:
     -- Ну, как прошло первое занятие; друг дружке лица, надеюсь, не били?
Пётр Иванович дипломатично смолчал, лишь прикашлянул в кулачок. Зато Ядвигочка зачирикала, защебетала:
     -- Всё прошло великолепно, папочка! Я узнала столько нового, интересного! Представляешь, я даже не предполагала, что и математика и физика так интересны, чесслово!
     -- Да ну! -- принял игру тот и таким же восторженным тоном продолжил: -- Вот мы все вместе сейчас и поглядим, точнее, подглядим, как вы тут, и чему научились.
      После этих слов из кучи пузырьков-флакончиков, столпившихся на кухонной полке, он выудил миниатюрную видеокамеру. Доченька-глупышка даже и помыслить не могла, что за ней будет установлена слежка. Она ахнула и метнулась прочь.
     -- Стоять! -- приказал глава. -- И вы, Иван Петрович, присядьте... Впрочем, можете идти. Ждём вас завтра к полудню; к утру не надо -- у нас кое-какие дела с утра... До завтра, Пётр Иванович!
     Математик вышел на свежий воздух, вдохнул полной грудью и будто пьяный побрёл по неширокой, густо устланной палой листвой улице коттеджного посёлка. Шёл и терзался: "Вот сейчас Валерик просмотрит видеозапись... Стерва! Похотливая кошка! Дрянь!" Проклинал и самого себя за слюнтяйство; нет бы ему крикнуть-рыкнуть на дурочку: "Цыц, такая-сякая-разэтакая!" Духу не хватило.
Теперь -- всё, о репетиторстве можно забыть; после тех фортелей, что выкинула перед ним эта толстозадая идиотка, его конечно же вытурят, и тогда... Тогда ему придётся оплатить ремонт угробленного им авто: Плати, Пётр Иванович, плати, Петя-петушок!.. А чем ему платить! Нечем... Ядвигочка, чёртово отродье!
     Он сделал ещё несколько шагов к остановке. Пошарил по карманам... Вздрогнул: "Забыл! Идиот, склеротик!" Пётр Иванович забыл на кухонном столе своей сумасбродной ученицы старинный кожаный футляр-очешник, в котором он, по давно укоренившейся привычке, вме
         Я живу в деревне. Живу давно. На жизнь не жалуюсь. Соседи у меня неплохие, нормальные соседи, но их козы... Нет, они (козы, разумеется) не орут, не лают, не воют, не носятся по ночам на этих долбаных байках и не разбрасывают где попало окурки и порожние пивные банки и бутылки... Словом, козы -- вполне мирные и безобидные твари. До недавнего времени так я и думал, а что: и они меня не тревожат и я их не трогаю, тем более, что пути наши, ну никак не перкесекаются: они на  лужку пасутся, к кольям привязанные, я же с темна до темна к своим грядкам привязан. Долго так было, ровно до той поры, пока нашим соседям не пришла идея отпустить козочек на вольные хлеба, то бишь -- травы. Ну и пошли они по деревне "вольные хлеба" искать. Сперва у себя нашли -- капустку. Скушали. Всю. Под корешок! А потом и нас посетили.
         Дело было под вечер. Я отдыхал, пил чай. Вспомнив, что забыл закрыть теплицу, вышел на крыльцо. Глянул и обмер: а где кустик сирени, который мы посадили нынешней весной? Вместо кустика из земли сиротливо торчал голый стволик... Господи! кто же его так обкарнал? И тут меня словно током ударило: козы! Пригляделся... Точно: подле растеньица лежали козьи "орешки". Ну надо же! и принесла же их нелёгкая! Я -- в теплицу... А там козёл! Шпинат жрёт, сволочь. Ну, я его и "приласкал" граблями по хребту; он аж присел... Ну, и что делать мне, как быть? Не удержался -- пообщался с соседом Васильичем... Мол, так и так, Васильич, хучь мы с тобою и приятели, а всё же... Ну, чё -- привязали вновь. Но почему-то только коз; мол, козёл от них ни на шаг! Ну-ну, посмотрим.
         Чудесным обещал быть тот денёк; раннее утро, но солнце уже источало тепло, а ещё вчера деревню дубасил град. На болотце лёгкой вуалькой лежал туман, а на лугу уже паслись соседские козы, подле них пасся козёл Яшка -- бурый, седобородый, большой. Яшка постоянно чихал и беспрестанно мотал головой... Настоящее страшилище, но как гордо он себя нёс, когда со своими двумя подружками шёл по улице! И я поневоле любовался им. Яшка, как и все неординарные личности имел свои странности. Вот одна из них. В нескольких шагах от калитки моих соседей лежал огромный, схожий с бегемотом валун. Никто не знал, откуда он и когда здесь проявился, как не знали и того, отчего Яшка так яро возненавидел эту холодную безмолвную и безобидную каменюку и не упускал случая, чтобы не боднуть его пару-тройку раз, да абы как, а с разбега! И сколь от этой "дури" его не отучали, как ни наказывали -- ничего не действовало; козёл бил валун так, что тот аж гудел каким-то нутряным басом. А бабка Варя сказала: "Покеда не приберёте, аль не укроете ваш камушек какой ни есть рогожей, Яшка не уймётся." А на вопрос "почему?" молвила: "Приревновал он его... к своим козам приревновал." Соседи только посмеялись.
         В тот день я решил отремонтировать палисадник -- штакетник менял. Стою на корточках, приколачиваю штакетину, как вдруг кто-то меня чуть пониже спины: бац! Да так больно... Обернулся... Ну нифига! В шаге от меня стоит Яшка. Стоит, жуёт чего-то и глядит, будто сказать хочет: "Ну, как я тебя!" Вот гад, отомстил-таки -- не забыл, как два дня тому я его граблями по хребту... "Изподтишка, да? -- говорю, -- Ну, ты казззёл!" Ага, только я хотел привстать, как он меня вновь: бац! Теперь в бедро.... Не, ну ты понял: меня на моём подворье бить?! Ах, ты мерзкая тварь! ах, ты выродок вонючий! Да я тебя... Делаю выпад, ловлю козла за рога, а сам приговариваю: "Ну, что мне с тобою сделать, а? Может оскопить тебя, а? -- чтобы не плодил себе подобных? Не имею права, да и соседи возмутятся -- кому нужен холощёный козёл!.."
         Не знаю, как это вышло, какой бесёнок подсказал мне, но я подтащил "фулюгана" к толстенной берёзе, растущей у нас в палисаде и в один миг прибил козла   правым рогом к стволу. Постой, пострадай -- твои хозяева приедут только вечером... И только я совершил сию экзекуцию, как из-за поворота вышла почтальонша Машенька. Она-то и полюбопытствовала: "Петрович, а с чего эт Ванькин козёл в твою берёзу лбом упёрся?" "Не знаю, -- отвечаю, -- сам удивляюсь. Вот, пришёл и того... и упёрся. Таблицу умножения зубрит... Знать, и у козлов мозги имеются, а где мозги там и проблемы... Что, разве не так?" "Ох, так, так, конешна так!" -- согласилась Машенька и заковыляла дальше. А я пошёл руки мыть и чай пить.
         Как раз по телеку "В мире животных" крутили... про архаров -- горных козлов... Попил чаю, прилёг отдохнуть и уснул.
         Проснулся аккурат на закате... Блин! Вот-вот должны были приехать соседи... Я в палисад: глядь! А козла-то и нету... Где козёл? Сбежал. А под берёзой, к коей он был пригвождён, только одна "деталь" от него -- обломок рога, а в самой берёзе, в полуметре от земли -- гвоздь.
         Сориентировался я мгновенно: обломок рога подбросил к валуну, сам -- в свой палисад; стою, жду...
         О, кажись, соседи едут. А вот и их старенький чёрный "Фольксваген" из придорожных лопухов вынырнул. Я прятаться не стал, я даже помахал им рукой в знак приветствия. Но вот авто закатило во двор. Заглох движок, захлопали дверцы... Сквозь щели в заборе мне прекрасно было видно, как соседи вынимали из салона и из багажника какие-то сумки, громко разговаривали, смеялись... Сегодня, в четверг, они получили пенсию -- чего им не радоваться!.. Но, что это? К ним идёт козёл Яшка. Идёт один, без своих подруг и без одного рога. Идёт прямо к Васильичу и блеет, словно жалуется: "Гляди, любуйся, что твой приятель со мною сделал, как изувечил он меня!" А тот на него: "Яшка, где твой правый рог? Придурок, ты опять с валуном бодался? И на кого ты теперь похож? Да на тебя отныне ни одна коза не взглянет!" А Яшка только коротко взмыкивает да головой согласно кивает, а глаза грустные-грустные... Мне стало жалко его и я было уже собрался выйти из-за забора, подойти к соседям, покаяться в содеянном, прощенья попросить, и, хотя меня и раздирали сомнения, вполне возможно, я так и поступил бы, если бы не письмоноша Машенька -- она разрешила всё и сразу. Машенька разнесла квитанции и возращалась домой. Она и спросила у Васильича:
      -- Ну, что, Яшка вызубрил таблицу умножения?
      -- Какую ещё таблицу? -- недоуменно заморгал сосед.
      -- Ту, которую под Вовкиной берёзой зубрил...
      Тут я и покинул мой схрон, и вышел к соседям и всё рассказал, ничего не утаил. Мол, бес попутал. А теперь хоть казните, хоть милуйте -- воля ваша; сколько скажете, столько и "отстегну"... с пенсии, а пока нетути, ни копейки нетути -- всё на штакетник истратил... А Васильич мне со вздохом:
      -- Эх, Яшка только форс держал, а на большее уже не годился... Вон, уже второй год молока не видим, потому, как козы яловы... Менять его буду.
то очков хранил ключ от своей квартиры...
     И вот он снова у большого, "задрапированного" буйным плющом дома. Поднялся на крыльцо. Потянулся к кнопке звонка и тут услыхал. откуда-то из недр "фазенды" не то щенячий, не то поросячий визг... Кажется Валерик лупцевал свою доченьку, свою лапоньку Ядвигочку
и, судя по смачным шлепкам, лупил нещадно, быть может даже и ремнём.
     Пётр Иванович дождался пока вопли и всхлипывания стихнут совсем, торопливо, будто от мухи отмахнулся, перекрестился и ткнул указательным в кнопку звонка.
     Вышел сам Валерик. Красный, потный... Однако, поработал! Отдышавшись, сказал: "Я проучил её, хорошо проучил!.. Хех, выкормил змейку на свою шейку. Ничего, теперь она будет мяконькой... Ничего-ничего, я из неё дурь выколочу! Так что наш уговор остаётся в силе; мы ждём вас... Кстати, вот вам в качестве аванса.-- Он извлёк из портмоне пятитысячную купюру. -- Фу, день-то какой шебутной нынче! Фу-х!"
     Спустя четверть часа Пётр Иванович, уткнувшись лбом в не очень чистое стекло битком набитой маршрутки, мучительно раздумывал,
где взять деньги, чтобы оплатить затраты на ремонт проклятой иномарки: репетиторствовать он передумал. А аванс... Завтра же он его и возвратит. Но внутренний голос ему говорил: "Не делай этого, не делай, слышишь"

                ВЛАДИМИР ХОТИН