Война и мир. гл. 2-1-4б и 2-1-5

2-1-4б

Желанье его расплатиться дуэлью,
По сути, для Пьера — опаснейший шаг,
Ведь он — не военный, был склонен к безделью,
И он не держал пистолета в руках,
Зато им отлично владел его враг.

Вот здесь и проснулась у Пьера отвага,
На сцену поставлены жизнь или смерть,
Не мог он надежды питать к жизни благам,
Ему нетерпима вся та круговерть,

Ростов дал согласие быть секундантом,
Конечно, у нового друга его,
Несвицкий — таким же стал Пьеру «талантом»,
Хотя Пьеру про;сто Несвицкий — никто.

Пьер двинул домой, а два друга, героя,
Остались до вечера слушать цыган;
В Сокольниках место назначено боя,
Где до;лжно решиться — а кто из них «пан!»

Все точно явились на место сраженья,
Пьер меланхоличный имел как бы вид,
Ему — всё равно, кто пожнёт пораженье,
Душа вся «сварилась, уже — не кипит».

Лицо стало жёлтым, фигура чуть сникла,
Не спал он, наверно, тревожную ночь,
Виновность жены в мыслях явно возникла,
С ней надо расстаться и гнать её прочь.

«А я поступил на его как бы месте?
Да то же бы сделал, скорее всего,
Не ради какой-нибудь другу там мести,
Нам чувства природой даны для того.

К чему же тогда нам нужны все убийства,
Зачем афишировать эти дела,
Зачем превращать этот акт, как в злодейство,
Здесь тайна глубокая явно нужна!

Уйти, убежать иль зарыться куда-то…»
Но мысли иные над ним брали верх:
— Поругана честь, и должна быть расплата,
Для тех, кто вершит всё, лишь ради утех.

Но, может убит также и невиновный,
Он честь защищал, ему в свете — хвала,
Хотя треугольник погибнет любовный,
Но смерть ему тоже престиж отдала.

Когда всё готово, воткнуты в снег сабли,
Они означали схожденья барьер,
Казалось, желания как-то ослабли,
При виде предпринятых ранее мер.

Но перед дуэлью бывает обычно,
Противники могут умерить свой гнев,
И их секунданты, по просьбе их лично,
Пытаются сгладить у гнева «напев».

Несвицкий, как долгом, считал ту возможность,
Ещё раз напомнить «лихому бойцу»,
Что он совершает большую оплошность:
— Причина — обычна, и вам — не к лицу;

Подобным деяньям весь свет часто дышит,
Не стоит того — проливать свою кровь,
Противник ваш только и случая ищет,
Вовлечь вас в смертельный конфликт за «любовь».

При этом, он знает, вам — это в новинку,
В руках не держали ещё пистолет,
И он потому и плетёт паутинку,
Закрыть вам навеки весь жизненный свет.

Вы были неправы, моё в этом мненье;
— Да, да, это вспыхнул какой-то порыв;
— Позвольте от вас передать сожаленье,
Уверен, что примут они извиненье,
Чем вам, сломя голову, прыгать в обрыв.

— О чём говорить! Всё равно… Так готово?
Вы только скажите, идти как, стрелять?
На что нажимать, чтоб «сказать своё слово»,
В руках как мне правильно штуку держать?

С другой стороны была тоже попытка,
Их вновь примирить, но был резкий ответ:
— Нет, пусть испытает хоть раз эту пытку,
Ответ мой ему — так решительно — нет!

На малой поляне соснового леса,
Истаявшим снегом стелился покров,
И не было лучшего, как этого места,
Пускать здесь друг другу их яркую кровь.

Отмерены были шаги для схождения,
И — между барьерами в десять шагов,
Готово и место уже для сражения,
И каждый заране(е) был к смерти готов.

2-1-5

— Начнём, — молвил Долохов, и с нетерпеньем;
— Пожалуй, — с улыбкой сказал Пьер в ответ;
Начавшись, всё дело с таким намереньем:
Калекой ли быть, покинуть ли свет.

Уже не могло; само о;становиться,
Оно, как под гору катилось уже,
Должно было чем-то в конце завершиться,
Кому-то стать лучше, другому — хуже;.

К барьеру, вперёд, вышел первым Денисов,
И он, как в бою, зычно провозгласил:
— Коль нет к примирению вам интересов,
Пора начинать, бог уже нам простил.

Всем взять пистолеты, и на;чать сходиться,
И по роковому всем счёту, как «три»!
Несильный туман уж нача;л расходиться,
И жизнь словно замерла у всех внутри.

Вот оба пошли по готовым дорожкам,
Имели все право и раньше стрелять,
Замедленный ход дал «дружок» своим ножкам,
С улыбкой, и лучше бы Пьера узнать.

При слове «три», Пьер, как сбиваясь с дорожки,
По цельному снегу пошёл он вперёд,
Не мог прочно ставить свои даже ножки,
Шатало его, усложняя весь ход.

Нетвёрдой походкой, шагов так с десяток,
Боясь потерять его «мерзкую» тень,
Не стал дожидаться пути весь остаток,
Споткнувшись, нажал на курок в свою цель.

Он, не ожидая столь громкого звука,
Весь вздрогнул, потом улыбнулся себе:
«Вот кончилась эта притивная мука,
В моей так неравной с «героем» борьбе.

От выстрела дым, от густого тумана,
Ему мешал видеть его результат;
Ответного — нет, значит — смерть или рана,
Неужто, победа, неужто — виват!

Лишь слышны шаги торопливые «друга»,
А вот и фигура уже вся видна,
Он скрюченно шёл от такого недуга,
Отмщён был он Пьером «за дружбу» сполна.

Держался за бок он одною рукою,
В другой же — сжимал он ещё пистолет,
Похоже, уже не владел он собою,
Здоровью его нанесён тяжкий вред.

Ростов подбежал и сказал ему что-то,
Лицо было бледно, сказать еле смог,
— Пожалу…йте к месту, моя в том забота, —
Так крикнул он Пьеру: «К барьеру «дружок»!

Сначала на снег лёг у самой он сабли,
Жевать стал он снег, погасить внутри жар,
Он сел, но здоровье не стало той каплей,
Ответный «дружку» нанести свой удар.

Дрожал он всем телом, но та же улыбка,
Глаза излучали озлобленный взгляд,
Собрать сил остатки, была уже пытка,
Но вместе со снегом глотал он и яд.

Успел, всё же, выполнить выстрел по праву,
Хоть цель так близка и размером крупна,
Здоровье нашло на него всю управу,
И он расплатился за наглость сполна!

Все Пьеру кричали: «Да станьте вы боком,
Держите, прикрывшись, пистоль у груди; —
Пьер с кроткой улыбкой, как скованный роком,
Стоял гордо, открыто, весь виден вдали.

Но выстрел случился, и он промахнулся,
Бессильно лёг Долохов в снег лишь лицом,
Пьер как бы в себя ушёл и развернулся,
И в лес зашагал, весь довольный концом.

Несвицкий догнал, и, набросивши шубу,
Счастливца повёз он с победой домой;
В сердцах он отметил счастливую су;дьбу:
Богач — он и граф, и остался живой.

Уже лёжа в санях, молчал пострадавший,
И только он тихо и нежно стонал,
Но въехав в Москву, как момента он ждавши,
И, как на прощанье, Ростова позвал.

Гусара сразил вид несчастного друга,
И с нежно-восторженным видом лица,
Казалось, ему уже не до недуга,
А ждёт он предсмертного будто конца.

— Ну, как самочувствие? — «Скверно, неважно,
Убил я её». — Но кого? — «Свою мать!
Моя мама, мой ангел, любит так нежно,
Ей нужно заранее это сказать».

Заплакал, сжимая он руку Ростова,
И он объяснил, где и как он живёт,
Его, умирающим, знать не готова,
И, если увидит — не пе;реживёт.

Просил он Ростова, как нового друга,
Её приготовить к печальным делам:
—Возможно, последняя это услуга,
По очень коротким всей дружбы годам.

Помчался Ростов исполнять порученье,
Узнал он, дружок его, этот буян,
К великому также его удивленью,
Хотя и бывал он жестоким и пьян;

Жил с мамой, старушкой, горбатой сестрою,
И был самый нежный им сын он и брат,
Кормилиц семьи — ему честь, как герою,
Лежит, умирая, как богом прокля;т.