Ты моё божество, чудовище!

Занавешу вновь окна комнаты
переливами искр драконовых,
кружевами палящей лирики
из неведомых слов и чувств
ненадолго, надолго, временно,
пока звёзд колдовских вкрапления
остаются на стыке вечера
и порыва в рассвет взглянуть.

Словно в коконе змей!  Чудовище!
Ты сильней и сильней становишься,
языками стихов и пламени
обжигая до самых пят.
Как разряд, как зарница, молния
проникаешь как зов в безмолвие
не от вечности и до вечности,
но твой образ чертовски свят.

И мне хватит мгновенья краткого,
хоть накатывай, не накатывай
снежным комом, тоска и выдумка, —
перемелется всё, что есть.
Всё, что было совсем неважное,
унесёт как речными баржами
в никуда, в ни во что, в немыслимость,
в глубину потаённых мест.

И сомкнутся как стрелки вольные
предрассветные блики волнами,
и рассеется всё волшебное,
оседая строкой в тетрадь...
И не помнить бы лунной полночи,
над влечением вновь не ёрничать —
только как же тебя не помнить мне,
как болеть тобой перестать,

если ты целиком и полностью
мне придумался или вспомнился,
если губы твоими жадными
расцелованы горячо…
Ты моё божество, чудовище!
Ты никчёмность, ты клад, сокровище,
даже если в мою бессонницу
будто в мантию облачён.