Война и мир. гл. 2-1-3б и 2-1-4а

2-1-3б

Но он не докончил стихов своё чтение,
Дворецкий нарушил сие торжество,
Как здравницу, и с громогласным почтением,
Слова произнёс эти, как божество:
           «Кушать подано»!

Гремел «Гром победы раздайся» из зала,
Все встали, обед был важнее стихов,
Он стал словно искрой приёма накала,
Не нужно уже никаких больше слов.

Его посадили меж двух Александров,
(Беклешов, Нарышкин — по обе руки),
Как близости символ к царю его кадров,
Как верный помощник всей царской руки.

Пред самым обедом представил граф сына,
Узнав его, молвил ему пару слов;
Денисов и Долохов, и в том причина,
И с ними Ростов, как герои, по чину,
Сидели все вместе, украсив весь стол.

Напротив сел Пьер, с ним Несвицкий, князь рядом,
Сам граф со старшинами — против НЕГО,
Обед мог сравниться со спелым тем садом,
Зимой на столе плоды были его.

На блюде втором, исполинских размеров,
Красуется стерлядь, всем радуя глаз,
Являя обеду особым примером,
Гостей вовлекая всех в новый экстаз.

Шампанское, хлопая пробками, вскрыли,
Граф встал и поднял уже полный бокал,
Все гости тост ждали, готовыми были
Продолжить — как праздника яркий накал.

А тост был простой, но, идущий от сердца,
Желали здоровья все государю;!
Они словно в душах открыли все дверцы,
Любимому всеми в России царю!

Глаза увлажнились слезами восторга,
Опять «Гром победы» раздался, как гимн,
«Урра»! Многократно все гости исторгли,
Они с императором были своим.

Потом — За здоровье любимого гостя!
И певчие пели контату в стихах:

«Тщетны Россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног»…

И вновь — за здоровье всех важных все тосты,
И за учредителя — на радостя;х!

2-1-4а

При взгляде на Пьера видна перемена,
Унылым и мрачным казался весь вид,
Его угнетала супруги измена,
И нет тяжелее мужчине обид.

Намёки княжны, анонимно посланье,
Где с шуткою подлой — опять же намёк,
Что он сквозь очки плохо видит свиданья,
Жены его, Элен — судьбы своей рок.

Что связь с бывшим другом является тайной
Лишь для него, Пьера, и для; — одного,
Не верил молве он, возможно обманной,
А кто-то, за что-то терзает его.

Но Пьер с отвращеньем, смотревший на друга,
Поскольку сидел он напротив него,
Не мог так избавить себя от недуга,
Всё время лишь видеть его одного.

Не мог даже в праздник отвлечься от мысли,
Что правдою дышит такое письмо,
Его эти мысли всё время, как грызли,
Дышать стало трудно — «открыл, как окно».

Невольно текли его мысли о друге,
За храбрость простили ему все грехи,
Пьер принял его, сам сгорая от скуки,
Не ведая в то, что он лезет в верхи.

Его поселил Пьер в своём новом доме,
Взаймы и, как другу, дал денег ему,
От вида Элен пребывал друг в истоме,
Но Элен была недовольна всему.

С улыбкою, правда, терзала всё мужа,
Зачем, мол, ты друга такого впустил,
Видна была в друге к хозяину стужа,
Но Пьер как бы друга и не раскусил.

Цинично хвалил ему Элен-красотку,
Нахально всё время живя у четы,
Теперь, за столом мысли строились чётко,
Друг пе;реступил все приличья черты.

Хотя он красив, и овеян весь славой,
Но помнил Пьер скверный характер его,
Покрыть моё имя столь подлой забавой,
Особая прелесть в том есть для него.

Но я ж хлопотал за него, как за друга,
Призрел я его и помог же ему,
Выходит, вскормил я злодея, недру;га,
Какая ж причина подвигла к тому?

Любая нужна ему только отвага,
К тому же, у женщин имеет успех,
Ему неизвестно то слово Пощада,
Готов на пути уничтожить он всех.

Он любит, когда бы его все боялись,
И страшные мысли рождались в душе,
Задеть, возразить бы ему — опасались,
А лучше не связываться вообще.

Но, как отступиться и как уклониться,
Когда здесь задета его семьи честь,
Такому нахальству не должно проститься,
Должна быть ответная этому месть.

Напротив, все трое героев сражений
Охвачены общим весельем торжеств,
Особенно Долохов тем поведеньем,
Он с явным намёком на Пьера дал тост:

— Теперь, за здоровье всех женщин красивых, —
С улыбкой на Пьера нахально глядя:
— Любовников их, но для сердца дам милых,
Бокал поднимаю, Петруша, здесь я!

Глаза опустив, Пьер невольно пить должен,
Но он полон злобы и весь радражён,
Он вновь посчитал этот выпад, как ложный,
Теперь его «друг» быть не может прощён.

Пьер стал угрюм и ещё больше рассеян,
Ростов тоже тяжкий бросал Пьеру взгляд,
Считал, как мужчина, отвагой он беден,
Богач, муж — красивицы, общества — яд.

Он даже при встрече не вспомнил Ростова,
И он не ответил ему на поклон,
Когда за царя тост поднять все готовы,
Бокала не взял и не встал с места он.

— Так что ж вы? — Ростов, закричавши не вольно:
— Ведь тост за здоровье же государя;!
Пьер встал, и бокал осушил, как подпольно;
Ему — не до Пьера, кричал он «Ура»!
 
Лакей, раздававший контату для пения,
Почётному гостю, дал Пьеру листок,
Но Долохов выхватил от нетерпенья,
И, прямо сказать,  Пьера для озлобленья,
Таким был «друг» Пьера, к нему же — жесток.

Пьер, яростным взглядом окинувши «друга»,
И — что-то вдруг страшное вспыхнуло в нём:
— Не смеете брать! — крикнул он от недуга:
— Играете вы здесь со мною с огнём!

Ответный взгляд «друга» — весёлый, жестокий,
Опять же, с улыбкой, нарочно дразня:
— О, как я люблю ваш сей гнев столь глубокий:
— Не дам! Ты такой же здесь гость, как и я!

Пьер бледный, весь в гневе, рванул тот листочек:
— Вы… вы… негодяй! Вызываю я вас!
Ты весь по натуре, как дряни кусочек,
Ты зверем любому стать можешь из нас!

И, выпалив гневные мысли недру;гу,
Вопрос о вине жены — ясен теперь,
К ней ненависть вспыхнула также, как к «другу»,
Он Элен зачислил к числу всех потерь!