***

Изворотливым лоном неба, я кричала краюшкой хлеба. С виду синяя борода, щекотала буд-то меня.

Я ж, ослепла от ярких заноз, и на ощупь играла роль. Роль предписанную наугад, из придуманных ею роз. Но ромашковым полем казалась, смеющаяся даль, что давно со мной играла, со льющимся дождём в бокал...

Играла, переливалась в сосуд, платье истрепала, мужским неводом в блуд. Шутовская грань, ей крылья надрезала, дважды вспорола сердце, иглами обволокла...

Красиво шипела ядом, змеиным укусом, жреческим долгом-матом, в судьбу была влита. Нитями заплетена в узлы гордеевы, да зарублена триножно, дважды вспорота по живому, окликнута тревожно...

Без рук да без ног, згоревалалась таки наискось, а прямо прошлась, во всю боль из изнутри ссожглась. Не цветами устлана, но углями очернена, дорога жреческая, на ладонь мою легла...

Легла как солнышко, низко пала в меня, стихами ральфейскими, заколотила до дна. Уступы деревянные, бока не пробить, билась сердцем живым, изживая ту нить....

Ф.