Современное искусство на службе капитализма

Если честно, то вся эта романтизация боли жизни, безвыходной ситуации и попытки найти смысл через страдания, ничто иное — как Стокгольмский синдром. Всё, что ты говоришь — является просто оправданием НАШЕЙ никчемности а-ля: "Всё это закаляет наш характер", "То, что нас не убивает — делает нас сильнее" в то время как нас просто имеют, а мы думаем, что это правильно, ведь "Мы же взрослые, у нас нет иллюзий". Ты говоришь, что чтобы противостоять системе — надо выйти из зоны комфорта, стать АКТИВНЫМ и ДЕЙСТВОВАТЬ, но если посмотреть еще глубже, система этого-то и хочет. Капитализм хочет, чтобы люди выделялись из серой массы. Это хорошо показывает искусство XX века: Пафосом авангарда было не изображение мира, а его преображение, создание нового человека, как создание нового Адама — было делом иконы. Авангард желал создать новую реальность, в которой будет жить новый человек, как «жил в иконе» (а не смотрел на нее) средневековый человек, по выражению Владимира Мартынова. Преображения мира не произошло, и современное искусство, развивая свою логику отрицания старого, оставаясь притом всё в том же старом мире, самоуничтожилось. Оно попало в ловушку инновационного обмена, описанного Борисом Гройсом в его классической книге «О новом».

Инновационный обмен есть главный закон экономики современной культуры. «Протест против старого», художественная инновация есть всего-навсего «негативное следование традиции», а не ее уничтожение. «Новое» возникает вслед старому, чтобы самому стать «старым» и смениться новым «новым». Иными словами, это логика «новинки». «Протест» («надоело, хочу новое») есть затребование новинки, нового товара. Искусство функционирует как арт-рынок. Рынку нужны новые товары, арт-рынку – новые произведения, и совершенно ясно, что такая логика убивает все внерыночные критерии, ибо так вообще действует рынок, приравнивая всё к деньгам. От искусства остается лишь его жест без всякого содержания. Современное искусство – не искусство, а то, что продается как искусство, в качестве искусства. Беспредметность современного искусства – наилучший объект для рыночных спекуляций (логика «безделушки», продается буквально ничто, в товарном фетишизме исчез товар, остался только фетиш).

Рынок сожрет все. Все, кроме теракта: не зря один из отцов современного искусства Андре Бретон писал: «Самый простой сюрреалистический акт состоит в том, чтобы взяв в руки револьвер, выйти на улицу и наудачу, насколько это возможно, стрелять по толпе». Или пресловутые слова Штокхаузена про теракт 11 сентября: «Это величайшее произведение искусства, которое когда-либо существовало во всем космосе». Смерть нельзя обменять, то есть выставить на рынок, как доказывал Бодрийяр. Бессилие изменить систему рождает насилие, желание ее просто уничтожить. Объективное насилие системы порождает субъективное насилие террористов, как писал Жижек. Но искусством систему не уничтожить. Терроризм остается фантазмом, но отнюдь не реальностью современного искусства, что, впрочем, многое в нем объясняет. Современное искусство, запущенное импульсом к созиданию нового мира, но оставаясь в старом, не может ничего, кроме как отрицать себя и окружающий мир и продавать свое отрицание, то есть быть полностью встроенным в этот мир и все больше отрицать самое себя. Инновационный обмен «внутри себя» вечен и будет продолжаться, пока не будет уничтожена сама система. Гройс указывает, что логика инновационного обмена управляет и интерпретациями инновационного обмена, которые, следовательно, сами подчиняются закону смены новизны: какой бы радикальной критике ни подвергался бы инновационный обмен, эта критика включена в него и его обслуживает. Все тексты и все произведения есть лишь товары, и все дело в товарообмене, а не в самих товарах. Подлинной критикой системы была бы ее ликвидация. Как указывал Лифшиц в своем шедевре «Кризис безобразия»: социализм избавит нас не только от капитализма, но и от диких форм протеста против него, таких, например, как терроризм и современное искусство.