Письма Сухова, продолжение

Ах, разлюбезная и далёкая, душа моя, Катерина Матвеевна!

Жизнь моя протекает размеренно, а порою даже и вовсе серенько, да сухо. Как будто по часам, на службе у Его Величества."Служил солдат сто лет, не выслужил ста реп. Солдаты шилом бреются, солдаты дымом греются. Сыт крупицей, пьян водицей. У солдата три доктора: Водка, Чеснок, да Смерть". * На праздники нам, людям служивым, даётся от Устава некоторое послабление. Вот выдалась свободная минутка, и спешу скорей опять письмо своё Вам продолжить.

На плацу, в бою лютом, в карауле ли -
не могу не думать о Вас, тут хоть по лбу ложкой со всего маху. Всё вижу, как наяву, будто обедаете Вы одна у себя в тереме и тефтельку какую в уста свои кладёте.

Тут спешу заверить Вас, что все эти минорности - лишь от тоски исключительно по Вам одной. Тефтелька оная здесь совсем ни при чём, потому как есть она материя ненужная, а порою даже и вредная... Тефтельку энту, знаете, готовить надобно следующим образом... О чём это я-с?

Ах, да! Так вот, в ночь с 6 на 7 Дехсембера, двухтысяча двадцать второго году, в аккурат, приснился мне сон.

Удивительное чувство закружило и понесло меня, давненько такого с собой не припомню. Как будто тёплый поток разлился по телу моему, ровными и мощными солёными волнами. Накрывающими подчас меня полностью, с головой, даже кувыркающими меня внутри себя порою. А в воде - светлячки рассыпались
огоньками повсюду, рассеки волну рукой - и немедленно вокруг руки в воде вспыхнут свечения.

Как мальчонку в детстве, окружило меня это волшебство и сказка: я плавал в море. Проникновение и растворение моё в ласковом море было столь осязаемым, всепоглощающим, не было ему
никаких границ и предела.

И так было всё правильно и верно во сне этом, будто увидеть мне довелось саму Абсолютную Истину, выложенную чистым серебром на чёрном, мерцающем синими искрами, благородном камне лабрадорите.

Проснулся в 01:26 и не мог далее спать, улыбался от счастья и пребывал в большой радости. Разговаривал вслух сам с собой, думал. Вы
были где-то совсем рядом, мотылёк сердца моего, несравненная Катерина Матвеевна. Вот протянешь в ночь руку, и светится и вспыхивает душа Ваша светлячками вокруг руки моей.

Так мне стал люб сон этот, что от избытка переживаний и
других волнительностей, сочинил я даже некоторое стихосотворение. Вот, послушайте, цветущая вишня души моей.

Когда я вернусь — ты не смейся, — когда я вернусь,
Когда пробегу, не касаясь земли, по февральскому снегу,
По еле заметному следу, к теплу и ночлегу,
И, вздрогнув от счастья, на птичий твой зов оглянусь...

Когда я вернусь, о, когда я вернусь...
Послушай, послушай — не смейся, — когда я вернусь,
И прямо с вокзала, разделавшись круто с таможней,
И прямо с вокзала в кромешный, ничтожный, раёшный,
Ворвусь в этот город, которым казнюсь и клянусь...

Когда я вернусь, о, когда я вернусь...
Когда я вернусь, я пойду в тот единственный дом,
Где с куполом синим не властно соперничать небо,
И ладана запах, как запах приютского хлеба,
Ударит меня и заплещется в сердце моём...

Когда я вернусь… О, когда я вернусь...
Когда я вернусь, засвистят в феврале соловьи,
Тот старый мотив, тот давнишний, забытый, запетый,
И я упаду, побеждённый своею победой,
И ткнусь головою, как в пристань, в колени твои,
Когда я вернусь… А когда я вернусь? **

А ведь совсем неплохо вышло и получилось! А товарищ мой, Николай, дурак необразованный, сказал, что будто он видел и читал давеча такое же, в Иммигрантских Ведомостях. Пришлось мне правый больной глаз его, по-дружески, самую малость подправить. Без всякого сумнения, из-за дурного глаза своего прочитал он всё в газетах неверно и совсем неправильно. На том и согласились.

Долго ещё плавал я в море синем, долго мерцали вокруг меня светляки в ласковой морской воде, да кружила над головой странная ночная светящаяся бабочка.

А проснувшись поутру, решил я непременно сон свой записать на бумагу, и послать Вам про него письмо, калина сердца моего.

Сейчас стало уже совсем светло. И нет Вас рядом, и как будто не было ни сна, ни моря никакого и вообще ничего. Исчезло всё, а вокруг опять
вечный дождь серенький, людишки диковинные местные, да речь
импортная, всё иностранная.

Но хоть и нет уже ночной блаженной улыбки на лице моём, остался всё же на столе лист бумаги. А по ней буковки чёрные, кузнечиками прыгают. В конверт их всех сию минуту соберу и отправлю единственно Вам одной, разлюбезная моя Катерина Матвеевна.

А теперь прощаться настаёт время с Вами, до следующей почтовой оказии.

Вечно и единственно Ваш,
Красноармеец Гемпширской волости, товарищ Сухов.


* Дмитрий Мережковский. Роман "Петр и Алексей"
** Александр Галич. Стихотворения.