Комендантский час

Метрополитены оглушают криком,
Разговорами заговаривают за глаза,
Заливают за затылок,
За спину, не глядя по сторонам, перепрыгивая через ступени, идущие под землей.
Запах книг или запах пыли, рутинной октябрьской дремоты и сонности,
Смешанный с запахом звонкой ночи:
В центре Петербурга так пахнет лишь изредка
После вступления в силу сухого закона стойкости -
Комендантского злополучного часа.
И от вязкости мыслей фигура толпы размазывается, словно мазня экспрессиониста безвестного.
Совершенно нечеток образ противопоставляемого лирическому герою общества, ужас же что такое.
И метро пропитываются все твои строчки ветьистые,
И твоя слегка свернутая, как кулаком, гулом окрестностей голова.
Коптит и коптит, проклятая подземная электричка!
И уже оглушенный криком, голосами своих контрастов и размытый вконец кистью художника модерниста,
Видишь мигающий станционный фонарь и думаешь, неужели там, внутри, настоящая свечка?
И нащупываешь зажигалку, и зажигаешься по настоящему, впервые за день.
Прокопченный, размазанный и огретый по голове чем-то затхлым, подземно-пыльным.
Выходишь на улицу, появляешься на свет на своей родной, и вдыхаешь тот запах вечерне свежий.
Ветер, мельчайшими брызгами дождь, и голова твоя в пламени, словно спичка, гаснет.
И стоишь, в сладкой неге, дымишься.
И дышишь ночью. Вдыхаешь. И задыхаешься.
В центре Петербурга так пахнет лишь изредка
После вступления в силу сухого закона стойкости -
Комендантского злополучного часа.
И удаляются постепенно метрополитенские крики совести.
И уносятся вдаль человечьи массы.
И улица, обмытая моросью, нЕма с гордостью.
И слышатся в ночи обрывками строки, вычурные до странности.