Не верю

Не верю ни той, ни другой пропаганде:
Она, пропаганда, всегда по погоде:
О Сталине мудром, о трепетном Ганди,
О нас, богоизбранном древнем народе.

Неважно, читает комсорг или цадик,
А может, иная крамольная сущность,
Неважно кто слушает — вуз или садик,
Важна только схема конструкций несущих:

"Вот мы — вот они. И они не чета нам!
И мы не чета им!" Мы прошлое вычли.
Но, пусть мы советских газет не читаем,
Нам Швондер поёт при домкоме всё швыдче!

Забрать, уплотнить, оприходовать ордер
О честном отъёме на пользу и в пользу.
Не так уж силён на дискуссии Швондер,
Но главное — выбрать уверенно позу.

Что Энгельс, что Каутский — всё нам едино,
Но нам объясняют, к кому уклониться!
И если у совести нет середины,
То как провести для решений границы?

Замкнуть свои уши, закрыть свои очи,
Придумать, что учат нас феи, не ведьмы,
И вторить:"Пожалуйста, лишь бы короче!"
И плакать:"Ах, нам бы на ужин успеть бы!"

Вот, шиш показав пропагандам вчерашним,
На сцене новейшая задом вихляет.
Она беспощадна: ни вашим, ни нашим,
"Все в рай попадём!" — упоительно лает.

А что ж там за рай? Ни святых в нём, ни гурий,
Ни клерков чистилища, к грешным любезных,
Ни данных Сионом заветных лазурей —
Одна темнота нескончаемой бездны.

Так думаю я: после чаши кумыса
Тот рай описал приблизительно Данте.
Маните за пыльные ваши кулисы
Кого-то другого, и — занавес дайте!

Ах, если б не верить божбе позлащённой,
Глядишь, и развалится мало помалу
Шекспировский "Глобус", давно превращённый
В позор шапито на потеху кагала!

То окриком нас уверяют, то лаской,
Но всем пропагандам — собакам на сене:
"Не верю! Не верю!" — сказал Станиславский,
Поскольку он был, как и я, Алексеев.