Старуха
Старуха
I.
Старуха, так её звали уличные мальчишки. Кто она и как её имя, они не знали, им это было неважно. Жила Старуха на Фабричной, в бревенчатом доме, на три семьи и занимала его левое крыло. У Старухи, в доме, жили собаки. Сколько их было, сказать трудно – может быть пять, а может быть и больше. Гуляли они во дворе дома, но большую часть времени проводили у окна в летней комнате, разглядывая улицу: вольных собак, кошек, стайки птиц, перелетающие с ветки на ветку сребристого тополя, растущего под окнами дома, людей, спешащих по своим делам, лошадей, всё ещё встречающихся на улицах Веретьево, и, в зависимости от сезона, запряжённых в телеги или сани. Особое внимание, собаки обращали на мальчишек, бегающих во время игр, мимо окон старухиного дома. Иногда, когда игра заканчивалась, а очередная затея ещё не начиналась, уличные сорванцы развлекались тем, что, всей компанией, дразнили старухиных собак, наблюдающих в окно за улицей. Вольные, за подобную дерзость, могли и покусать, а эти, ничем задирам ответить не могли, и только громко лаяли. На провокации собаки реагировали бурно, считая мальчишек своими злейшими врагами - лай поднимался несусветный. Через некоторое время от начала «коллективной» перепалки, между ватагой сорванцов и старухиными собаками, в летней комнате появлялась Старуха. Мальчишки её очень боялись и было за что - вид у Старухи был жутковатый: сухое морщинистое лицо, седые растрёпанные волосы и всегда в тёмной старомодной одежде. Свет в комнате, Старуха никогда не зажигала, и полумрак в комнате детский страх и фантазии только усиливал. Старые бревенчатые стены, облупившиеся оконные рамы с пыльными стёклами и множество собак, всё это говорило мальчишкам, что здесь живёт колдунья, а если и не колдунья, то непременно злая и препротивная бабка. Мальчишек, за баловство, Старуха никогда не ругала, и, задёрнув окно, выцветшими занавесками, уводила собак в дом. Иногда случалось, что кто-нибудь из провокаторов встречался со Старухой взглядами, и с ним тут же происходило необъяснимое - озорник, непременно и незамедлительно переставал кривляться и становился тихим и молчаливым. Что их вводило в оцепенение, мальчишки не понимали; об этой «встрече» они друг другу не рассказывали, и, только потом, вспомнив взгляд Старухи, всё произошедшее с ними списывали на её колдовство.
Возникшую перепалку, хозяйка дома, прекращала быстро. Занавесив окно, Старуха уводила первой лопоухую Герду, которая усерднее всех защищала своё жильё и хозяйку так, как считала себя главной защитницей и полагала, что она самая любимая. Именно Герду, много лет назад, зимой, Старуха приютила первой. Собака была бездомной и обитала на соседней улице. Некоторые жители, подкармливали собаку, и она никуда не уходила. Получив еду, если её нельзя было унести, лопоухая съедала пищу, но если она была пригодна к переноске, брала еду в зубы и тут же убегала. Куда убегала собака вскоре выяснили. Причиной заботы лопоухой собаки был её щенок. Он был один, точнее была. Полуторамесячную малышку вездесущие мальчишки нашли в укромном собачьем логове, под мостом через меленькую речку - почти ручей. В последствии, за любовь и большую заботу о своём кутёнке, Старуха назвала собаку Гердой - по имени сказочной героини, такой же любящей и заботливой. Понимая, что отбить свою малышку у неё не получиться, Герда безотлучно ходила за ватагой «похитителей». Поиграть со щенком желали все, и малышка переходила с рук одного мальчишки на руки другого. К вечеру, наигравшись с кутёнком, детвора разбежалась по домам, и Герда с малышкой остались одни. Никто из редких вечерних прохожих не обращал на них никакого внимания, да признаться, и Герда была этому рада - её детёныш рядом и можно не торопясь подумать, что делать дальше. Так, прижавшись друг к другу, они и лежали, у калитки старухиного дома зимним вечером. Старуха услышала еле различимое поскуливание, когда вышла из дома во двор за дровами. Отложив поленья в сторону, она подошла к калитке и прислушалась. Сомнений не осталось - за ней кто-то был. Отодвинув дверную задвижку, Старуха отворила калитку и обнаружила под ногами, лежащую на снегу собаку и её щенка. Непонятно, что и как видят собаки, но лопоухая, увидев жутковатую старуху, не испугалась и позволила ей взять своего кутёнка на руки. Приласкав малышку, Старуха понесла её в дом, поманив за собой и мамку, и собака пошла. С этого вечера Герда и её дочка Астра, так Старуха назвала малышку, за белое пятно на её груди в форме цветка, перестали быть бездомными и поселились у Старухи.
Через полгода, летом, в доме появился Гектор. Старуха приютила его после случившейся с ним трагедии. Бродяжничая по городу, этот, уже не молодой пёс, прельстился запахом свежего мяса, доносившимся со двора мясного магазина. Веретьевцы называли его почему-то «Рыбный», но рыбу в нём продавали тоже. В тот день, во дворе магазина, под навесом, рубщик виртуозно разделывал говяжьи полутуши. Дело это было для него привычным и почти ежедневным. Топор, в уверенной руке мясника, то взлетал, то опускался, в необходимое для рассечения туши место и был, что черпак в руке продавщицы молочного магазина – её продолжением. Гектор, опьянённый запахом рубленого мяса, потерял всякую осторожность и подошёл к мяснику слишком близко, и тот его поймал, решив проучить – немного подрубить собаке хвост. Но, чуя неладное, перепуганный Гектор начал визжать и вырываться, и мясник промахнулся… Удар топора пришёлся не по хвосту, а по задней лапе и рассёк собаке кость. Два дня раненый, ослабевший пёс прятался за клубной котельной, боялся всего, и даже жажда не могла выманить его из лопухов у забора. Тем временем, рана у собаки воспалилась, и положение Гектора совсем ухудшилось. Его спасло только то, что забор клубной котельной был и забором старухиного огорода. Старуха услышала Гектора – услышала его стон, который пёс издавал при каждом выдохе. Бегло осмотрев собаку, не рассуждая и не откладывая, Старуха пошла в ветлечебницу и за пятёрку привела с собой ветеринара. Тот, осмотрев несчастного пса сказал: «Лапа – всё… а он может и поживёт», и, обращаясь скорее к себе, чем к Старухе, утвердительно добавил: «Ну, что, пробуем…». Обездвижив верёвкой, раненое животное, ветврач окончательно отсёк собаке почти отрубленную лапу. Гектор справился и остался жив. Так у Старухи появилась третья собака.
Четвёртую привели «заботливые» люди – две незнакомые молодые женщины. Войдя во двор, они вызвали хозяйку и наперебой, стали её уговаривать взять собачку.
- Говорят, Вы очень любите собак, а эта такая хорошая и так её жалко, что быть ничейной ей никак нельзя.
- Мы предлагали её всем, но никто не берёт, а Вы, нам сказали, обязательно возьмёте!
Под словами «Вы очень любите собак» незнакомки не имели ввиду любовь Старухи к каждому отдельному приёмышу, как к индивиду или существу с душой и любящим сердцем; скорее всего, они считали, что Старуха любит собак, как коллекционер или собиратель, например марок или открыток, и в её «коллекции» такого экземпляра ещё нет, и, собака станет в ней достойным и интересным экземпляром. Тем временем новенькая ходила по двору и всё обнюхивала – знакомилась с запахами его обитателей. Старуха же стояла и молча, слушала своих неожиданных гостей. Взгляд хозяйки был устремлён на собачонку - на её прижатый от испуга хвост и сильно взволнованные глаза. В это время, в мыслях, Старуха почему-то перебирала свои ежедневные дела, большей частью связанные с «приёмной» собачьей семьёй, с теми заботами и бытовыми хлопотами, которыми она была занята каждый день и никакая болезнь, или сильная усталость не могли изменить их ежедневный ход или отменить необходимость выполнения. Тем временем, гостьи всё говорили и говорили, а хозяйка стояла и молча; смотрела безучастным взглядом, то на незнакомок, то на перепуганную собачонку. Старухе всё казалось, что она сама тут посторонняя, и надеялась, что женщины и собачонка всё-таки скоро уйдут. Гостьи же напротив, считали, раз старуха молчит и не выпроваживает их со двора, то это значит, что она согласна взять собаку. Так, по очередному кругу нахваливая приведённую собачонку и обсыпая хозяйку дома любезностями, незнакомки, незаметно за разговорами, подошли к калитке и, попрощавшись, вышли на улицу. Ещё с минуту, после ухода нежданных гостей, Старуха стояла и смотрела на оставленный «подарок»; затем она подошла к перепуганной собачонке, и со словами: «Ну, что, пошли знакомиться…», повела новенькую в дом. Дарёнка, так Старуха назвала собаку. Это имя определилось быстро, исходя из обстоятельств, благодаря которым, Дарёнка и попала к Старухе.
Через полгода в доме появился Тунгус. Как-то зимой, Старуха стояла в очереди в магазине, и одна женщина в разговоре с собеседницей, рассказала о собаке, замерзающей за автостанцией. Случайно или намеренно был затеян этот разговор – непонятно, но услышав эту историю, Старухе ничего не оставалось, как дойти до автостанции, попытаться найти замерзающее животное и помочь ему. Старуха нашла и спасла собаку, но пёс, тогда, всё-таки сильно поморозился. У него пострадали уши и лапы, и болезненность в них, после чудесного спасения, некоторое время ещё сохранялась. Старуха назвала пса - Тунгус. Но и эта собака, замерзавшая за автостанцией, была не последней, кого спасла от верной гибели и приютила Старуха.
С появлением в доме каждой новой собаки, в Герде просыпалась ревность. Новичка, в свою семью-стаю, поначалу, Герда не принимала - держала на расстоянии и в одиночестве. Но со временем всё утрясалось, к Герде приходило осознание, что её по-прежнему любят и любят не меньше, и ревность постепенно проходила.
Сказать, что Старуха любила своих собак – не сказать ничего. Они были для Старухи, что дети, о которых она заботилась и переживала. Большинство её забот, тем или иным образом, были связаны с содержанием собак. Чтобы прокормить свою «новую семью» у Старухи уходила большая часть пенсии, на себя же Старуха почти ничего не тратила и вспоминала о своих нуждах гораздо реже, чем о приёмышах. Для собак покупались мясные обрезки, кости, дешёвая рыба, крупы - чаще сечка и хлеб, из которого сушились сухари. Иногда, Старуха ходила к знакомой поварихе в городскую столовую и брала для своих питомцев, оставшиеся за день пищевые отходы, да и то не часто. Веретьево, городок с сельским укладом и многие горожане, не считая собак и кошек, имеют своё подсобное хозяйство, и, что оставалось к концу дня, работники столовой, почти всегда забирали сами. Так ежедневная забота о подобранных собаках постепенно и стала смыслом жизни одинокой старухи.
II.
За два десятка лет, после того, как кончилась война, в доме у Старухи, почти ничего не изменилось, лишь вместо керосинки на маленькой кухоньке появилась газовая плита на ножках, а всё остальное осталось, как и прежде: рукомойник, деревянный крашеный стол, печь – «Шведка», лавка под три ведра воды, навесная деревянная полка для кухонной посуды, стул, табурет, кушетка у печки и радио на маленькой полочке, над столом, которое не часто, но всё-таки включалось. Полы в доме давно не перекрашивались и были застелены старенькими, посечёнными половиками. В жилой комнате, на два окна, было попросторнее, но и здесь, всё имело «налёт» времени. В центре комнаты располагался круглый стол, покрытый простенькой скатертью и три венских стула; по правую руку, у стены, стояли старенький потемневший буфет и металлическая кровать; по левую, часть комнаты отгораживала занавеска и «механическая» белёная печь, за которой у стены была ещё одна кровать и небольшой диванчик. В переднем углу комнаты, слева от окон, находился комод, который ещё до войны сделал хозяин дома. Над комодом, немного выше уровня глаз, на маленькой полочке, стояли две иконы – образ Спасителя и Богородица, а перед иконами, на загнутом гвозде, вбитым в потолок, висела лампада. Между окнами, на табурете с подпиленными ножками, в горшке песочного цвета, рос большой столетник; его листья, хозяйка дома, иногда, использовала в медицинских целях. Был в комнате ещё один предмет, очень важный для хозяйки – рамка от небольшого настенного зеркала. Она висела в простенке между окнами. Самого зеркала не было, а вместо него, на картонной подложке, находилось с десяток старых фотографий. На одной из них была запечатлена семья: молодая красивая женщина, со счастливыми глазами, её муж и трое их небольших детей – два сына и совсем маленькая дочка. Эта общая и единственная семейная фотография была сделана осенью двадцать девятого года, когда маленькой Валюше был годик. Из всех, кто запечатлён на этой фотографии была жива только женщина. Маленькая Валя так и осталась маленькой. Она умерла в тридцать втором, тогда в семье заболели все дети, но старшие быстро пошли на поправку, а у маленькой Валюши жар не проходил неделю и ни аптекарские порошки, ни травы и шептания, приглашённой бабки, так и не удержали детскую жизнь. Со смертью дочки в доме всё затихло - навсегда исчез её звонкий голосок, пропали озорные игры и смех старших детей; не велись и беспечные семейные разговоры - всё приобрело сугубо практичную форму. Катерина, так звали молодую женщину, в мгновение стала и не такая уж молодая. Пряди волос, на висках поседели, черты лица обострились, и на нём отчётливо, и уже навсегда, проявились ранее незаметные морщинки. Но не эти перемены стали в Катерине главными, изменились её глаза - во взгляде, когда-то жизнерадостной девчонки, потухли весёлые искорки, и теперь это были глаза битого жизнью и лишённого счастья человека, на себе испытавшего душевные и сердечные боли от потери любимого дитя.
Годы шли. Сыновья Катерины росли и взрослели. Других детей у неё больше не народилось. Старший сын Иван закончил «семилетку» и продолжил учёбу в фабрично-заводском училище. В тридцать восьмом, по окончании учёбы, получив специальность моториста, он два года с небольшим проработал на ткацкой фабрике, а осенью сорокового, его призвали в Красную Армию и направили в Киевскую танковую школу. В один из весенних дней сорок первого года, перед выпуском, когда Иван с товарищами находился в увольнении, он сфотографировался в городском фотоателье на память. Эта фотокарточка гордого танкиста была отправлена родителям на родину, и стала его последней фотографией, которую получили дома. Этой же весной, по окончании училища, командир танка - младший сержант Иван Радионов, был направлен в одну из частей Западного военного округа. В самом начале войны, в боях подо Львовом, младший сержант Иван Радионов погиб, защищая Родину. Его последнее письмо пришло в июне сорок первого, а в конце июля Катерине и Фёдору вручили извещение.
Чёрные платки на женщинах Веретьево стали появляться всё чаще и чаще, и, в свои сорок лет, потеряв дочь и старшего сына, Катерина повязала чёрный плат и больше никогда его не снимала.
С началом войны город продолжал жить обычной жизнью – льнопрядильная фабрика, литейный завод и большинство других предприятий Веретьево работали. Жизнь горожан шла своим чередом. Люди трудились на предприятиях, обрабатывали свои огороды; по вечерам и выходным дням женщины ходили на реку стирать бельё; дети, сложившимися компаниями, после домашних дел, играли на улицах и, как обычно, в летнюю жару, бегали на Тихую купаться. Но война, жёсткой рукой внесла свои коррективы в трудовой распорядок - темп жизни веретьевцев изменился; время приобрело другую цену и всё происходящее, и привычное как-то ускорилось, и только старики, по-прежнему, задерживались на улицах, обсуждая последние известия и фронтовые сводки.
Отправки солдат на фронт пошли в двадцатых числах июня одна за одной, и сразу почувствовалось, как город задышал войной - тревога поселилась во всех семьях веретьевцев. На всех предприятиях ушедших на фронт мужчин заменяли подростки, и без того рано начинающие свою трудовую деятельность. Детство заканчивалось, и тяжёлый труд, и возложенная ответственность, быстро делали подростков взрослыми.
Ещё в разгар лета в Веретьево появились первые беженцы. В основном это были люди из западных областей и республик страны, а с началом осени, в город, стали прибывать и жители Москвы, и области. Немало людей из числа переселенцев были веретьевцы, по разным причинам, уехавшие когда-то в другие регионы страны, но сохранившие со своей малой родиной тесные связи. Селились беженцы, в основном, у своих родственников или знакомых, нередко снимали комнаты, а некоторые семьи даже покупали дома и налаживали свой быт основательно, целиком и полностью встраиваясь в трудовой и житейский уклады Веретьево.
Мужа Катерины - артиллериста Фёдора Радионова, мобилизовали в сорок втором, летом. У него была бронь и к тому же ранение, полученное в Германскую, но Фёдор всё равно ушёл на фронт - добровольцем. Два месяца он приводил домашнее хозяйство в порядок: подлатал крышу, поправил дровяник, частично перебрал прогоревшую кухонную печь, накосил козам сена и заготовил к зиме дров, сколько успел. Супруге, о своём решении, Фёдор сообщил только за два дня до отправки. К чему все эти спешные приготовления и сосредоточенная молчаливость мужа, Катерина понимала, а не спрашивала его только потому, что не хотела в ответ услышать слова с твёрдым решением Фёдора уйти на фронт. Весной сорок третьего, война окончательно овладела семьёй Катерины. Её младший сын – Матвей, был направлен райвоенкоматом в Касимовское пехотное училище, а в начале лета, младший лейтенант Матвей Радионов убыл на Западный фронт, под Смоленск. И только сейчас Катерина поняла мужа - Матвей рвался на фронт, и неизбежно, в конце сорок второго или начале сорок третьего, ей и Фёдору предстояло пережить тяжёлое расставание с младшим сыном, последним из детей. Фёдор понимал всю неотвратимость этого события и не хотел пережить отправку сына на фронт, будучи дома.
Переломный cорок третий год, судьбу Катерины переломал окончательно. В этот год, она получила две похоронки и к последней, слёз у Катерины не осталось. Седая, постаревшая женщина, сорока двух лет, осталась одна. Вся жизнь, у Катрины, превратилась в одну сплошную боль, и только работа, на какое-то время, притупляла эту боль и придавала некоторый смысл её одинокой жизни. Дни были похожи один на другой: вечером и ночью – съедающее горе. Безысходность, тогда сводила Катерину с ума, и только днём, за работой или делами, приходило некоторое облегчение.
С годами, боль первой и последней потери слились, и стали для Катерины одинаково близки, словно произошли одновременно, разом. Всё чаще и чаще, когда она оставалась одна, её душа - её сознание, уносилась в прошлое… Тогда были живы её муж, сыновья и маленькая единственная дочка. Но, наступал момент, когда туман грёз рассеивался и реальность возвращалась, а с ней накатывала новая волна невыносимых страданий. Разум Катерины всё чаще и чаще, отказывался возвращаться в эту реальность. Сквозь слабые всполохи сознания, Катерина понимала, что тонкая ниточка, связующая её с реальностью, в любой момент может оборваться, и мир грёз поглотит её окончательно, но понимание этой беды Катерину нисколько не пугало. В мире её грёз все были живы и жизнь Катерины была здесь другой - счастливой, и эта несуществующая жизнь шла, и ни на миг не останавливалась. Забытое ощущение счастья возвращалось, и сердце, в груди Катерины, клокотало от радости. Дочка росла, у сыновей появились свои семьи и народились дети; любимый муж приходил с работы, обнимал, ласково смотрел на свою Катю, говорил с ней и усаживался за стол ужинать. Всё это было так реально, что Катерина знала, какой у её нерождённых внуков характер, какого цвета глаза и волосы. Она держала внуков на руках, купала и одевала их, видела их первые шаги и падения, помнила первые детские слова и улыбки. Катерина целовала и обнимала внуков, прижимала к груди, чувствуя при этом запах любимого дитя. Она ходила с внуками на прогулку, вместе с ними радовалась и смеялась, и расстраивалась, когда малыши болели. Катерина представляла, как сильно мог любить внуков Фёдор и каким бы счастливым он был, играя с детьми. Катерина всё чувствовала, видела и осязала, но … ничего этого не было.
* * *
Находится дома в выходной день было тяжело, и почти всегда, Катерина, ходила на кладбище - на могилку к дочке. Катерина давно считала эту могилку общей: и старшего сына, погибшего в первые дни войны, где-то на западных границах, и мужа, убитого под Ленинградом и захороненного в братской могиле, и младшего сына, погибшего и захороненного у деревни Клинки, под Смоленском.
Дорога до городского кладбища была недолгой, и этот путь, Катерина всегда проходила быстро, и задерживалась только тогда, когда встречала знакомых. Точнее знакомые по пути попадались, но она не встречалась с ними взглядом и проходила мимо, не останавливаясь, и не начиная разговора. Взгляд Катерины всегда был устремлён вдаль, как будто там, вдали, она хотела кого-то увидеть или разглядеть; в этот момент, для неё было важно только одно - находиться рядом со своими близкими. Но иногда, нечастые встречи, с последующими разговорами, всё же случались; для Катерины, они были в большую тягость и вызывали в её душе только сильное беспокойство. Катерина полагала, что те, к кому она спешила, её ждут и задерживаться по дороге ей никак нельзя; и только у могилки Валюши, душа Катерины успокаивалась и беспокойство проходило. Домой, с кладбища, Катерина уходила не скоро; сидела на лавочке, прибирала в оградке, а летом, украшала могилку дочки цветами из домашнего сада, проводя на кладбище, нередко и незаметно для себя несколько часов.
В один из воскресных дней, по обычаю, Катерина собралась дойти до кладбища, но у калитки, о чём-то задумалась и повернула не направо, а налево, и пошла по дороге, которой ежедневно ходила на работу. Катерина опомнилась, когда оказалась у моста через Тихую. Понять, что идёт не туда её заставили весёлые голоса и детский смех, доносившиеся с берега реки. Молодая семья с детьми, усаживалась в лодку. В предвосхищении водного путешествия, дети, всё никак не садились, и лодка не отплывала. Катерина вспомнила, как летом, в июле тридцать первого года, когда дети были ещё небольшие, они всей семьёй, в выходной день, плавали на лодке в загородный парк – любимое место воскресного отдыха горожан. Эта речная прогулка навсегда осталась в памяти Катерины и была одним из самых светлых и счастливых воспоминаний в её недолгой семейной жизни.
Провести выходной день на реке, супруги решили в середине недели, и дети ждали воскресенье с огромным нетерпением. День был ясный и очень тёплый. Перевозбуждённые от предстоящего водного путешествия мальчишки долго не могли усесться в лодке и отвлекали родителей. Но, наконец все разместились, и глухие удары вёсел в уключинах и последующие хлопки о воду зазвучали равномерно - плоскодонка быстро заскользила по водной глади, оставляя позади привычный речной пейзаж: лодочные причалы, прибрежные лужки и лужайки, дома, огороды и сады горожан, дощатые плотики, где с раннего утра городские хозяйки, с малолетними помощниками, стирали и полоскали бельё.
Лодка проходила один поворот реки за другим, и в речном воздухе то и дело появлялись новые запахи: то доносился запах скошенного сена, то чувствовался аромат полевых цветов; его, в свою очередь, сменял неповторимый аромат кувшинок и речных лилий; глядя на них, Катерине казалось, что именно они, а не лодка, проплывают мимо.
Июльское солнце от утренней прохлады не оставило и следа, и только на воде, где течением реки прогретая речная вода перемешивалась с ледяными потоками обильных подводных родников, волны прохладного свежего воздуха благодатно накатывали на путешественников и облегчали дыхание.
Мальчишки сидели впереди, на носу лодки, и были полностью увлечены рекой. Они поддевали воду руками, пропуская её через пальцы, плескались - намеренно создавая вокруг себя облако из брызг, подхватывали листья кувшинок, оказавшиеся поблизости; ловили стрекоз и бабочек, смело садившихся на борта лодки; разглядывали других отдыхающих, а встретив знакомых, затевали с ними мимолётный разговор. Маленькая Валюша стояла в лодке между Фёдором и Катериной, у её ног, и смотрела на папу - в его весёлые глаза, на сильные отцовские руки и взмахи вёсел-крыльев, которые выныривали из воды, летели и снова в неё опускались; смотрела на старших братьев, увлечённых водными забавами и привлекавших её внимание восторженными возгласам. Катерина сидела на корме лодки и рукой придерживала не желающую садиться дочку. Валюше всё было интересно, и она постоянно о чём-то спрашивала, а родители охотно ей отвечали. Разговаривая с дочкой, Катерина смотрела за сыновьями, по-матерински переживая, и часто напоминая им об осторожности, а Фёдор, не видя мальчишек, рассказывал детям о реке, весело шутил, и ласково смотрел на любимых жену и дочку. Теплота и сердечность супружеских отношений Фёдора и Катерины была видна, по их улыбающимся глазам; супруги сидели в лодке, друг к другу лицом и нежно переглядывались. Что можно сказать взглядом? Любящие могут сказать всё. Но ни она и ни он, не задумывались об этом и просто были счастливы, что они, друг у друга есть; были благодарны за взаимную любовь, которая год от года становилась крепче и крепче, за троих прекрасных детей и этот летний воскресный день, который семья проводила вместе. Счастливая Катерина, искренне верила в бесконечность и нерушимость своего семейного счастья. Она считала себя самой счастливой женщиной на свете – рядом был надёжный любящий муж и их дети, а солнечный день на реке, и безмятежный отдых, делали это счастье всепоглощающим и безграничным. Катерине тогда казалось, что и через неделю, и через год счастье никуда не денется и будет с ней и её семьёй всегда.
III.
Все люди разные, разные во всём – во внешности, характере, разные по духу, человеческой доброте, отзывчивости. У каждого свои понимания о дружбе, долге и любви; для одних любовь, когда тебя любят, для других, когда любишь ты. Катерина жила, отдавая любовь. Для неё любовь, заключалась в проявлении заботы и посвящении себя своим любимым – родителям, пока они были живы, своему мужу и детям, получая от них в ответ такую же бескорыстную любовь и заботу. В этой заботе о близких и был смысл жизни Катерины.
Порой, чтобы пережить потерю любимого, у человека уходят десятилетия. Катерина потеряла всех. Со смертью близких она потеряла не только семью, но и смысл самой жизни. Война забрала у неё двоих сыновей и мужа. Война, в горниле которой ежедневно погибали тысячи людей, горели деревни и сёла, разрушались города, стала для всех народов Великой страны Войной Священной - войной, в которой весь советский народ не жалея жизни, отстаивал само право иметь эту жизнь, где каждый солдат, где бы он ни родился, освобождал родную советскую землю и отстаивал будущее детей - и родных, и тех, которых встречал на фронтовых дорогах. В этой Великой войне, муж и двое сыновей Катерины, как и миллионы других солдат, не задумываясь положили жизни на алтарь общей Победы, и наша Родина выстояла. Отдала свою жизнь и Катерина. Она отдала даже больше чем жизнь - она отдала жизни рождённых ею детей и нерождённых внуков. Отдала всё, что у неё было, без остатка: и свою любовь, и своё счастье. Всё отдала людям - нам и нашим детям. Самая тяжёлая судьба, в семье Катерины, досталась именно ей. В сорок третьем, похоронкой на младшего сына, война окончательно убила Катерину. Убила не физически - война лишила её смысла жизни; как цветущему растению, война оторвала у неё листья, срезала цветы и вырвала корни, оставив Катерине только безжизненный стебель.
Что в жизни человека важнее любви? Любви настоящей - подлинной! Ничего! И за настоящую любовь, свою жизнь, мы отдадим не задумываясь. Обрести подлинную любовь несложно - не надо ничего утомительно искать. Надо только осмыслить, что для нас в жизни, самое важное, и настоящая любовь непременно проявиться. А бывает порой и так, чтобы обрести любовь, надо всего лишь отбросить равнодушие и не пройти мимо. Мимо человека, которому нужна помощь, и в этот момент, можешь помочь ему только ты. Это может быть и бездомная собака, которую никто в целом свете, кроме тебя, не спасёт от голодной и холодной смерти! Несомненно, может нуждаться в нашей помощи и Родина, с её великой историей, и не менее великим будущим; с нашими предками, посвятившими свои жизни становлению страны, и будущими поколениями, которые когда-то будут жить, и в свою очередь, как и мы, зададут себе те же вопросы – о любви, человечности, смысле жизни и сыновьем долге. Родине, как человеку, как матери, чтобы не погибнуть в час смертельной опасности, нужна защита, и только любящий сын или дочь, не пожалеет ни себя, ни своей жизни и придёт ей на помощь.
Когда человек обретает подлинную любовь, он счастлив. По жизни, его несут крылья – крылья любви. И только осознание, что у него есть такая любовь, ради которой, не задумываясь можно отдать и жизнь, делает человека по настоящему счастливым. Знаю точно, если жить для себя, глядеть на себя и заботиться только о себе, обрести настоящую любовь невозможно, а без неё невозможно и обрести счастье.
* * *
Годы шли неумолимо. Катерина превратилась в старуху и многое для неё стало пустым и ненужным. Она не опустилась и не потеряла человеческое достоинство, а только перестала видеть смысл и необходимость в некоторых общественных условностях и бытовых делах.
До собак, у Катерины был кот Пушок. Он прожил долгую жизнь и однажды, как большинство кошек, Пушок просто исчез. Он почти не доставлял хозяйке хлопот: спал, ел, отпугивал мышей, воевал с соседскими котами и иногда пропадал по нескольку дней подряд. Пока Катерина работала, такое домашнее существо, её устраивало. Но пришло время, и в жизни Катерины наступили перемены, для неё непривычные – она стала пенсионеркой. Именно в этот период к ней и попали Герда и Астра. Оказалось, что с их появлением, потребность заботится о других, данная Катерине от рождения и нереализованная в жизни, вспыхнула в ней с новой силой. Герда и Астра стали необходимы Катерине, и она была им нужна; была нужна её забота и её нерастраченная любовь, в этом Катерина не сомневалась.
Кем для одинокой старухи, лишённой счастья, стали Герда и Астра? Всем: семьёй, любимыми детьми, смыслом её одинокой жизни и наконец спасательным кругом, который удерживал её от неминуемого помешательства.
Катерина мало общалась с людьми. Иногда за целый месяц её собеседниками были только продавщицы в магазинах и почтальонка. Всегда одна. Мир вокруг полон людей, а в этом мире человек живёт один. Катерина была одинока не от нелюбви к людям, она любила людей, людей разных: молодых и старых, маленьких и больших, добрых и злых, щедрых и скупых. Катерина радовалась их счастью, улыбкам, радовалась, что они живут в мирное время, что у них есть семьи, любовь и завтрашний день, чего у неё самой не было. Она всем сердцем и всей душой не хотела, чтобы её горе помешало людям быть счастливыми, пусть даже тем, что кто-то мог только узнать о её нелёгкой судьбе и эта судьба, словно заразная болезнь, способная поразить другого человека, могла у него повториться и разрушить его счастье. Сколько таких одиноких, осиротевших Катерин, превратившихся в старух и потерявших всё, было в городах и сёлах по всей нашей земле – не сосчитать. Мы знаем и помним погибших Героев, но почти ничего не знаем об их матерях, одиноко, и порой запредельно тяжело доживающих свой век рядом с нами. Люди, помните о них всегда и любите; любите их в своей памяти и будьте безмерно им благодарны. Утратим любовь и память – обесценим жизнь, и тогда обязательно, рано или поздно, лишимся будущего.
Почему, после тяжёлой потери, человек долго никого не пускает в своё сердце? Вероятно потому, что однажды, пережив тяжёлую утрату, он искренне убеждён, что новая любовь, непременно кончиться очередной потерей, и наступит снова мучительная расплата.
Катерина переборола в себе этот страх спустя два десятилетия, и только сейчас, смогла позволить себе полюбить живое существо.
Астра и Герда быстро привязались к своей хозяйке, обрели в ней уверенность, и поняли, что их не предадут, выставив однажды на улицу. Их радостные глаза и глаза самой Катерины, в которых всё чаще и чаще сверкали искорки любви и радости, красноречиво свидетельствовали о зародившемся взаимном чувстве и это чувство, пусть не к внукам, но к живым ласковым и благодарным существам, спасло Катерину. Она была по-своему счастлива, что есть о ком заботиться и, что она, и её кто-то любит.
IV.
В мясном магазине был привоз. Две продавщицы, по-деловому и очень бойко, торговали мясом. Подошла очередь Старухи. Молодая продавщица, не раз обслуживавшая Старуху и знавшая, зачем и кому она покупала мясные обрезки, сама завела разговор, но не для общения, а скорее для выражения собственного мнения, которое продавщица осмыслила и не могла не высказать.
- Зачем Вы их держите? Столько денег уходит на то, что никому не надо! Отправьте их на улицу, ведь они раньше как-то жили и живите сами спокойно, в своё удовольствие, – сказала Старухе продавщица, накладывая на весы мясные обрезки. Она, по-видимому, полагала, что высказывает не только свои, но и Старухины мысли, и потому, обратилась к собеседнице, как казалось, с дельным и разумным советом.
- Вы их всё кормите и кормите, а толку или пользы никакой! Ради чего эти лишние траты и хлопоты… не понимаю?
Можно ли объяснить человеку, слепому от рождения, как выглядят облака или описать ему цветовую палитру радуги? Полагаю невозможно или во всяком случае очень сложно. Так и Старуха понимала, что объяснить продавщице, зачем подобрала и приютила столько собак, не сможет. И как можно объяснить человеку живущему сухим расчётом, не способному беззаветно любить, проявлять о других бескорыстную заботу, и измеряющему жизнь только в рублях и килограммах, что для Старухи, собаки, как дети — и её любовь, и смысл самого её существования.
На предложение продавщицы никто в очереди, как и сама Старуха, никак не реагировал. Но, признаться, и к странной покупательнице очередь симпатий не испытывала, и не очень-то пыталась понять причины заботы чудной старушки о большом количестве собак, живущих у неё в доме. Да и сам вид Старухи, большинству казался чуждым и отталкивающим, и многие предпочитали, чтобы люди, подобные ей, встречались пореже несмотря на то, что чудная старая женщина, никому из окружающих, никаких проблем и забот не доставляла.
* * *
Во времена моего детства жизнь бездомной собаки ничего не стоила. В памяти рубцом, навсегда отпечаталась одна картина - по городской улице едет грузовая машина, её задний борт открыт, а в кузове, одна на одну, набросаны убитые собаки, не менее десятка. Увидев на улице очередную одинокую собаку, водитель остановил машину, а его напарник - стрелок, распахнув дверь кабины и не выходя, вскинул на изготовку ружьё и выстрелил. Получив мучительные раны, от боли и ужаса собака завизжала и закрутилась на месте. Вторым выстрелом стрелок добил раненое животное; затем напарники вышли из машины, вместе закинули в кузов только-что убитую собаку, и с чувством хорошо проделанной работы, сели в кабину и поехали дальше – избавлять город от бездомных животных. Стрелки сами определяли бездомная собака или нет, исходя только из личных усмотрений; и не обращали, никакого внимания на прохожих, в том числе и детей. Конечно, стрелки были опытные и не подвергали людей опасности – пули в их сторону не летели, но сердца и души очевидцев получали, порой, серьёзные раны. При этом люди, наблюдавшие за отстрелом, обсуждали происходящее, искренне переживали и сожалели, а иногда и безадресно сокрушались. Были и такие, которые без сожаления считали, что отстреливать бездомных собак надо и нечего им болтаться по городу в поисках пропитания… У этих людей видимо души были убиты давно, или их не было вовсе. Другие говорили, что властям наверху виднее, решение принято, а значит всё правильно и обществу необходимо. Отдельные горожане, чьи собаки были отстрелены по ошибке - как бездомные, сильно сожалели о случившемся, но винили за недогляд чаще всё же себя. Тогда никто не протестовал против средневековой жестокости в отношении живых существ, которые чаще были гораздо добрее, чем сам человек. Но собак всё равно отстреливали, и всего лишь только за то, что у них не было дома или хозяина рядом.
Вспоминая «собачью бойню» и осмысливая увиденное, я всегда задаюсь вопросом: «Кто же здесь лютый зверь, что угрожает людям, а кто человек, и, что угрожает обществу больше – бездомная собака, которая чаще бывает доброй и безобидной или публичная бойня?»
Время идёт и всё меняется — это хорошо. Сегодня увидеть подобную картину на улицах городов и сёл невозможно. Добро, пусть не всегда и не во всём, но всё же побеждает, и отзывчивый человек, который по доброте сердца придёт на помощь, всё равно найдётся. Сострадание, милосердие и сочувствие к чужой беде в нас есть, и они никуда не делись. Осуждать или исключать из общества человека или другое безвредное живое творение Всевышнего за то, что он или оно непонятно обществу неприемлемо. Такие радикальные меры, пожалуй, применимы только к тому, кто эту бесчеловечность несёт или насаждает.
* * *
- С Вас, восемь семьдесят, - недовольно буркнула продавщица.
Старуха отсчитала восемь рублей с мелочью и неуверенной рукой положила деньги на прилавок.
- Спасибо, - еле слышно проговорила она, укладывая в холщовую сумку бумажный свёрток с мясными обрезками и костями. Старуха повернулась в сторону выхода и, опустив голову, пошла к двери. Она не видела ни людей, ни плиточного пола магазина, куда был устремлён её взгляд; Старуха видела только глаза - глаза своей любимой Герды. Не сделав и десяти шагов, Старуха остановилась; кошелек и сумка, с едой для собак, выпали у неё из рук; шум в голове и ушах заглушил гул очереди, пол под ногами, как показалось Старухе, исчез, и она повалилась. Кто-то успел подхватить её под руки и не дал упасть; затем крепкие руки почти понесли совсем ослабевшую старушку и положили её у окна на пол. Очередь в магазине пришла в движение и зашумела ещё громче; послышались десятикратно повторяемые слова: «Старухе… старухе плохо... звоните… вызывайте неотложку».
В груди Катерины нестерпимо жгло; ей не хватало воздуха. Окружающие звуки становились глуше и глуше. Катерина пыталась открыть глаза и понять, что происходит, но ничего не выходило – веки не слушались. Она пыталась спросить: «Что со мной?» и не могла произнести ни слова. Сознание неумолимо покидало Катерину. В секунду мир вокруг изменился. Не стало ни людей, ни самого магазина, а был её дом... Дом был таким, каким его запомнила Катерина, в утро той памятной речной прогулки и даже ещё светлее... Она поняла, что сейчас случиться самое главное, то, ради чего прожила в одиночестве столько долгих и горьких лет… Катерина сделала шаг и вошла в комнату. У открытого окна она увидела Фёдора. Улыбнувшись, он шагнул ей на встречу и радостно проговорил: «Ну, наконец, все в сборе! Дети приехали! Мы накрыли стол в саду и ждём только тебя… идём скорее...»
* * *
Подъехала машина скорой помощи. Фельдшер – совсем девчонка, осмотрела лежащую и, выпрямившись, выдержав паузу, обратилась к покупателям.
- Кто-нибудь знает бабушку?.. Надо сообщить близким…
Очередь зашумела и люди вразнобой заговорили.
- А, что с ней…что… живая?
- Она одинокая. Родственников у неё нет.
- Эта старуха живёт на Фабричной, у клуба; все её близкие, это её же собаки, а жива старуха-то?
- …Нет, - тихо ответила фельдшер.
Гул в магазине стих и в гнетущей тишине кто-то не громко проговорил: «Кому теперь будут нужны её собаки? Были бы породистые, тогда кто-нибудь и взял бы, а то так, ни пойми-чего».
В это время на Фабричной, в доме Катерины, лопоухая собака завыла.
март 2022 года
Свидетельство о публикации №122122305983
Тамара Калина 09.01.2023 16:40 Заявить о нарушении
Сергей Валерьевич Мальцев 10.01.2023 21:36 Заявить о нарушении