Пение в саду
Весной
Новь, опылённая влажным теплом, слОва глубинный аккорд в мыслежорную топь погружает. Бодрость побывной побудки жажде отважной напиться даёт, множа трубные помыслы плоти. Взбалмошная дудка-самогудка кличет нищеброда посетить робкое цветенье-воскрешенье, в тихость сада вслушаться предельно. А чего там думать-собираться - мимо блеска дремлющей блесны выбегаю в розовое утро. В сарафанах, в лёгких сарафанах вишни, сливы, груши, абрикосы - запахов сочащихся призывы. Ветерка неслышно дуновенье, только чудо лепестков тысячепадных на травы взрослеющее племя. Муравей-несун в свой мудрый мир ползёт - так серьёзно жизни пробужденье. Отпихнув житейское желе, в неба необъятность окунаюсь и пытаюсь звёзд неубежавших фонари - для разминки - поменять местами. Часомерье солнцепевными лучами мне лицо отчаянно рифмует, пылкому парению уча. Здравствуй, овесененное время, полное высокого броженья! Остаётся выдумать чернила - из реальности ревнивой черпать и греметь размерным молоточком по гудящей наковальне чисел. При желанье даже из большого - как его? - Андронного Коллайдера можно резвые частицы выбить. Молодость воспрявшая моя веслится-радуется пчёлам, безмерь поцелуев посылая крылышкам,творящим мёд . А на ветке скворушка поёт первое любовное признанье, и душа отчалила в полёт - навстречу струнных ликованью...
Летом
Петь во всю грудь начиная, в летний сад захожу, как в иллюзию частного счастья. Пью кислородно-целительно-трезвый коктейль - вдохи и выдохи - чувствую разуму пользу. Мозг, забитый заботами, дерзко разбег набирает, с путника путы срывая. Это диктат интеллекта извивы извилин пружинит и видит росы полыханье. ТрАвы оравой несмелой у ног полегли, вдохновенно утренним благоухая. Пряных цветов грациозные тЕльца трогаю робко руками, бархат сбивая пыльцы. Пахнет медынью Саади - пряди его словопада около, близко, повсюду. Бабочки заповедное диво терпеливо порхает у глаз в час рассветно-приветный. Дремлет с ведром во дворе старый колодец-поилец - местный источник студёной. Рядом пугливо мята примята - нарядной наяды следы просвещают о жизни в иных измереньях. Птица-жрица молитвой усердно-открытой встречает юную солнца улыбку. Море небесно-немое - всё в парусах торопливых - будит сердечные вздроги. Купы плодовых деревьев к диспуту плавно подводят о полуденной миссии листьев. Но что в травостое блеснуло, забытое всеми и мной? Стой! То стойкий солдатик железный, израненный тьмой. Детство голыми пятками в смутные эти минуты в калитку вбегает. Только не шорох излишний и не беседа с соседом - мысленно тени прошу. Сад один понимает, как мы вдвоём - в искрение миров - поём, душа моя...
Осенью
Снова агония осени - чужестранногибридная львица - петь призывает в любимом саду. Случай дремучий в дивный осколок Вселенной занёс меня видеть листьев ржавое мясо. Мысль перелётная бьётся, словно пернатая стая, в давно нежилое затишье. Утро ли вечер - за дымкой туманной - чары сличений сильнее. Сырость ампира разрушенной жизни до костей пробирает. Верные нервы и те изменили, где мне сыскать комариного принца. От пышного плодоношенья лишь шиповник с калиной остались, алея. Старая яблоня, гриппозно чихая, хочет прогноз разузнать у черешни. А под ветвями древесных стволов роскошный персидский ковёр,орошённый слезами. Прели прелестно-убийственный зАпах лёгкие вмиг наполняет и ненадолго внушает стройность мгновеньям. Небо в завесе тревожно-белесой - мокрый сезон уж открылся - дождик слегка моросит. Дятел-долбун - как он здесь оказался? - разума рушит одежду. Обнажённо-доступные грядки клубники в полном порядке, но тяпка забыта в тоске. Только куры понурые, пользуясь поздней свободой, жадно гребутся во влажной земле. А над всем запустеньем богует петух ненасытно-миражный, яростно машет крылами. Пев горлопана, пределы терпенья раздвинув, режет пространство, но звук замирает в надмирной дилемме Шекспира: быть иль не быть. В лапах разлада мыслю немыслимое, но, всколыхнув непокой в голове, душа в каплепаде зачатков идей свивает словА в ожерелье осенней печали...
Зимой
Сумрак заоконно-непогодный в белый сад зовёт, как в образную сказку. На дворе стемнело-свечерело, торичеллиева только пустота - слепок с ночи ледяного покрывала. Числовед светил я беспристрастный, валенки сумбурные надену, чтобы город-муравейник ахнул. Попрощаюсь с балалайкой-молодайкой, в дебри мирозданья путь держа. Дверь замёрзшую толкну, с трудом приоткрывая, а в глаза - жемчужная кружель. О,стремительные стрелы снегопада, пожалейте кудри глупого бесшапья - долго в неуют я собирался, а о важной вещи позабыл. Враз утроба пышного сугроба вызовет пижамное желанье, приглашая перезимовать. Но в бесследье неучтиво кануть, мне истоки мистики известны чертовщиной хищного прищура. Щёки в омуте минут горят-пылают, но в саду, где одинокие деревья, проложу инопланетные следы. Сонь вокруг и не с кем пообщаться: криком телеграмм не добудиться, здесь бессильна мудрости зола. Призраки дрожат сторожевые беспокойным огоньком судьбы, но когда по Цельсию за тридцать, лишь одно спасение - движенье. Вьётся волглое дыханья колыханье, и морозные иголки впопыхах танец-зажиганец исполняют. Кто-то петь сюда пришёл, а не плясать; но, взметая вихри снеговые, - прямо к дому, а калитка - звяк! Сочные раскаты мата - видно зелья градусного тяпнул - это ближний мой сосед Емеля покалякать о делах зашёл. Так на стол - скорее! - самовар варварский и бублики-баранки, и кипун румяный в чашки лей, темнодумье речью прогоняя. А душа под мыслевзвивы плавны отогреет будущие планы...
Февраль 2011
Свидетельство о публикации №122122105316