Песнь галечного камня

Ночь становится у;же - ершом, камышом,

уплывает, колышется, ёжится — зябко (спала голышом),

оголтелой от пьянки вороной в проём —

между ковшиком в небе и справа бетонным углом.

 

Белый кролик люцерну растит на полях,

надевает перчатки, идёт напролом.

Вот зачем? Вечно путаюсь в этих ролях,

ведь не я выбираю заглавную роль.

 

Да куда мне спешить —

до рассвета пятнадцать минут,

и открытая даль глянцевеет — умаслена ши.

Выйдет день и замрёт в арабеске пенше,

и миндаль мимо шапки просыплет, и манну, увы.

 

День сухими губами приникнет к трубе,

к пионерскому горну, точнее, забацает хит,

и пойдёт нарратив, и пойдёт запах спелых шаверм,

кошка выйдет из сердца, и кролика сможешь впустить,

разноцветных мышей монпансье залюбить до потерь,

спрессовав их останки в горсти в леденцовый поп-ит.

Ты так смотришь, как будто не веришь,

ну ладно, не верь!

Я не всякий, хоть серый, но точно не загнанный зверь.

 

Ангел выгладит бледные крылья, отключит утюг,

и приклеит, слегка обожжённые, прямо на плащ,

у него в коридоре рука невзначай задрожит,

и не сможет попасть в широту рукава а ля паж.

 

Ангел, суетна жизнь, все ожоги такая тщета —

вспомни Бруно Джордано, винишка налей,

я тебя подменю, всё равно мне, как есть, на века,

суждено успокаивать волны, что малых детей,

и мечтать о вкраплениях в тусклое мясо, в бока

изумрудов, рубинов, медовых драже янтаря.

 

Чтобы бога сразить лакированной кожей олив,

я лежу голой галькой и хитро предвижу прилив.