Пейо Яворов. Маска

Маска
.........Вл. Василеву

На карнавал народ влекло безделье:
кишела площадь, ночь цвела как день,
а я бродил один в тоске бесцельной-
толпа шутя топтала мою тень-
и мучился Weltschmerz' ем велеликим,
в молчанье поедом едя себя.
Тамбуринист, печали не любя,
сомнамбулу по-кучерски окликнул-
и по' лицу шутейной пальмы лист:
"Дорогу жизни, смерть! Oh qu'il est triste..."

Дерзка, что зайчик солнечный игрива,
вакханка в чёрной маске предо мной
мелькнула- помню золотую гриву
волос на плечике нагом, чей зной
обдал меня. Жена слилась с народом-
так страстный сон в засонный непокой
ныряет. Смех её с моей тоской
по-разному дразнили здешний содом,
а терпкий аромат её телес
спустил меня на грешную с небес.

Что дурачок из сказки, на веселье
и я всплакнул, притом шепча умно:
"Мара она... на зорьке невесенней
остыла кровь, души моей вино.
Днесь маску дня сорвав с последней ночи,
не жду рассвета боле, ибо жизнь,
влачась ущельем собственных вершин,
опричь неё, Мары, ничто не прочит..."-
так, словно вечером состаряся на  жизнь,
я каждым сущим мигом дорожил...

...и припустился в поиски той маски-
несорванной а всё не старым мной,
печальным дураком из детской сказки
рассказанной мне светлою весной,
твердя себе: "Я молод ещё, молод,
тобой влекомый в призрачную высь!
Мгновенье жизни в маске, повторись
не раз ещё, цели мой вечный голод...!"
... Вакханки осыпали конфетти
меня в недолгом жизненном пути...

перевод с болгарского Терджимана Кырымлы



Маска
............Вл. Василеву

Ден карнавален, времето неделно
зовеше хората навън: тълпа
гъмжеше из града. Безцелно,
в печал, която нивга не заспа,
се лутах аз. Свръхземните въпроси,
които никой век не разреши,
дълбаех ням. И близко, до уши,
чух tambourin; — ръката, що го носи,
ме перна по лице, с изкуствен лозов лист:
„Хей, смърт, дай на живота път! Oh qu’il est triste…“

Като залутан слънчев лъч игрива,
маскирана вакханка с волен смях
напреде ми се мярна. Да разлива
коса поток от злато аз видях
въз хитра голота на свежо рамо.
И сетне — миг — разкършена снага
изчезна в роя като блян. С тъга
на страстен зов кънтеше само
смехът й още. Странния парфюм
на женска плът задави моя ум. 

И в непонятен тласък подир нея,
улисан из тълпата като луд,
без сълзи плачех аз: „Мрътвея —
ти каза истината: рано в студ
сърцето ми замръзна; мисъл тъмна
коса на смърт размахва… Беше ден,
свалих аз маската му и пред мен
въздъхна нощ, и вече се не съмна…
Смъртта — не виждам друго в белия кивот
на твоите скрижали тайни, о живот!“ 

В безумен сън унесен, сред оная
забава на стохилядния град
и без да се опомня, че не зная
кого преследвам, аз нареждах: „Млад —
на младост зноя не усетих. С ласка
край мене, о живот благоухан,
защо не спреш? Сразително желан
на всяка смърт, що значи тая маска — !“
…А пътьом, чак до късни тъмнини,
с конфети ме обсипваха жени. 

Пейо Яворов
Nancy, 1907