Воля к смерти

Эта философия сплелась вокруг оговорки. После чтения Шопенгауэра я неточно сослался на Хайдеггера и написал «воля к смерти», вместо «бытия к смерти». Но жёлтые падающие с лип листья нашептали мне, что оговорка эта не случайна [чуть позже я выяснил, что так же «оговорился» Майнлендер]

Вспоминая Камю [и разумеется это касается и Майнлендера] сразу же замечу, что речь здесь не о суицидальном настроении и фатализме или там депрессии, а скорее о практике в духе чукотского шаманизма.

Суть в ремиссии после бреда Котара или же в «посмертном» экзистировании.

После ницшеанского «Бог умер» стоит добавить, что и Человек умер и пребывает в земном аду. Во всяком случае западный человек.

Незападные же люди напоминают детей, чей онтогенез повторяет филогенез и при развитии они неизбежно становятся западными.

Надо добавить, что рассуждая о смерти я не говорю о биологической смерти, так как она нема, а рассуждаю о духовной смерти.

Надо сказать, что даже в ремиссии (с дефектом) я не уверен — жив я или нет. В любом случае психика уже не станет прежней после острой фазы бреда Котара, которая длилась несколько дней и прошла после короткого сна в санитарной карете.

Со смертью трудно спорить — я сидел в Скайпе и беседовал с шизиком из Латвии о том, что я мол не верю в его уфологические бредни, он ответил что сейчас докажет (об индуцировании я тогда не знал) и попросил расслабиться. Погас свет, погас комп и моё сердце чуть не выпрыгнуло — я был уверен, что умер от сердечного приступа.

Ничего не оставалось, как хлюпать носом и слушать амбиентовый микс из Миррорса, причастившись сливовым вареньем и зажёгши парафиновую свечу. Потушив свечу я лёг спать в надежде, что проснусь живым.

Утром я почуял трупный запах. Мытьё не помогло, а жёлтые пластиковые уточки в ванной будто нашёптывали, что лучше не всплывать со дна ванной.

Пропал аппетит и не было слышно дыхания. По Скайпу позвонил Дьявол с аватаркой Бафомета и начал что-то рычать войсмодом пародируя мои вопросы. Я повесил трубу и больше не поднимал.

По телику транслировали ад, напоминающий Россию. В книгах появлялись слова, которых там не должно было быть. Чаще других книг я листал Четвероевангелие. У Исуса на обложке было двусмысленное выражение.

Ночью я выбросился из окна второго этажа в одних трусах и упал в снег. Боли и холода не чувствовал. Во время падения в ушах жутко ревел ветер, будто меня тащит хищный ангел.

После небольшого крестного хода босым по снегу я заметил в своём окне тёмную фигуру и влез без задней мысли по балконам и серой витой паре обратно. Разумеется никого не обнаружив в своей сычевальне.

На утро смотрел то Чубайса в гостях у Познера, то пересматривал отрывки Соляриса Тарковского, двигаясь с некоторым трудом — рывками из-за отбитого бока после падения, но боли так и не чувствовал. Листал книжку по квантовой физике (популярную почти без формул). Обвёл в календаре дату своей смерти. Остановил часы.

Позднее начали играть зрачки — один расширялся, а другой при этом же сужался, отчего появился HDR, а я играл с техникой — домогался до стиральной машины. Под вечер мне начала писать шизанутая тян — бывшая моего шизоаффективного друга, который не выдержал её и дропнул, а она его сталкерила. Я решил её трахнуть во что бы то ни стало (в духе Осириса) и побежал на электричку, на ходу сорвав с себя отличную шерстяную шапочку с двумя кысточками (до сих пор жалко).

В электричке я решил сорвать с себя и остальную одежду, оставив только трусы, так как на бегу запыхался. За мной погнались, я скрылся сперва в сортире, затем выбежал наружу и забрался на голову электрички привлекая внимание проводников, затем втюхал им, что бомж за мной гонится, украв одежду, они меня затолкали в кабину. Там я начал им порываться отсосать и лез к пульту, за что получил разок по ****у.

На узловой станции меня ссадили и передали ЧОПу, а ЧОП вызвал карету. В сопровождении ЧОПов я делал величественные жесты.

В дурдоме перечитывал сперва Кафку, затем Ремарка, перечитал в сотый раз Булгакова (который затем пошёл по рукам), два раза ту квантовую физику и Макиавелли. Психиатр ради меня вызвал профессора, которому шутя бросил цитатку «Cogito, ergo sum», по кассетам с другими пациентами глядел Конана-варвара, любил в нарды и шахматы резаться.

Сейчас вот таскаюсь с друзьями по заброшкам (в духе заброшенной староверческой церкви), лесам, кладбонам осенью (по Введенскому, уже всех ангелов там знаю и почти все склепы), немейстримным музеям (дом Рябушинского, музей Лефортово), мейнстримным музеям (Пушкинский с выставкой Эдо) и барам (сидрерия на Никольской и под Метелицей фуд-корт).