Не маленькие трагедии

Действующие лица:
1. Отче
2. Годунов
3. Отрепьев
4. Филипп
5. Альбер
6. Герцог
7. Вальсингам
8. Мери
9.  Дон Гуан
10.  Дона Анна
11. Моцарт
12. Сальери
13. Пророк
14. Потомок



Часть 1

В середине сцены зрительного зала стоит обычный стол, перед ним стул.
Выходит артист в обычной гражданской одежде, усаживается на стул перед столом.
С правой и левой кулис выходят три гримёра, один из них несёт одежду. Во время речи актёра гримёры начинают его гримировать и переодевать. В конечном итоге, становится виден хорошо узнаваемый облик Александра Сергеевича Пушкина.

Пушкин:
- С  счастливой, скучной, романтичной
Плачевной Болдинской поры,
С спокон веков – канве привычной,
Звучат типичные хоры.
В них внемлют беды и пороки,
Добро и счастье вознеслись.
Пусть скажут: на хвосте сороки
Стихи поэта донеслись.
Он чувствует, что накипело:
Не он ли всё наворожил?
Так за столетия наболело,
Что он на помощь поспешил.
Пред тем задумался и понял,
Что каждый должен несть ответ
За то, что, может быть, не понял
Какой герой, где тьма, где свет.

И вот теперь здесь я с ватагой
Своих героев, чтоб понять:
Как можно было под присягой,
Пред Ликом совести отнять,
Урвать, что можно было, взять.
Пороки, беды в устремлении
На то, как вовсе жить нельзя.
Вся наша жизнь на посрамление:
Сначала просто подчинение
Потом дошло до кабаления
Венчало всё обогащение.
Всё вместе – это загнивание.
Но рядом было – вопреки:
В грязь-тьме прожились добряки;
Всегда казались простаки;
Иной раз даже чудаки;
Не деле вышли – мастаки.

Вот так,
          с глубин от века к веку,
Живают порознь,
                рядом два
Непримиримых человека
Едва разница в них едва.

С одной постаси на добро
Все мысли, действия витают
С другой… на злато, серебро
Их взоры втайне устремляют.

Так думал я умом смущённым
В свои года отягощённым
Раздраем всяческих препон
За воспылание непрощённым
Отчасти, даже запрещённым
За стих на правящий закон.

Но всё ж остался несломлённым,
Бичуя низменность в стихах.
Мечту тая – быть восхвалённым
За песнь героев … в их грехах.

Одним из низких – провокатор
Борис с претензией на престол
В изящной хитрости новатор:
Он вполз змеёй на высший стол. …..

Гримёры в зрительном зале начинают переодевать актёра. Тот встал с зрительского кресла. Ему накинули  шубу, на голову одели тафью, принялись клеить бороду. Актёр с нетерпением и волнением в ожидании своей речи.

…..  Так пред толпою изголялся;
Блефуя кротостью,
                он всяко умилялся;
Как будто бы воистину боялся…
И в целом так доухитрялся,
Что разрешил себя внести на трон.
Под общий в церквах перезвон;
В народе облегчённый стон;
На деле: массовый урон.
Под маской лицедея
Скрывался лик
Коварного злодея.

Годунов, страстно, не дождавшись окончания наклеивания бороды и усов:
- Но, Отче, почему злодея?!
Да, соглашусь – под маской лицедея.
А как же было поступить?
Прийти и сразу напрямки
Себя царём провозгласить,
Заране видя все усмешки
От всяких Бельских или Шуйских
И прочих знатнейших персон?
Из них любой намного веских
Имел там доводов на трон.
По роду-форме Годуновы
Намного будут уступать.
Но жизнью я был коронован!
Я видел собственную стать!

Пушкин:
Державный жезл в руках держать?

Годунов:
Нет, Отче. Ты если так,
                то мелко зреешь.
Россию-матушку поднять!
Сейчас, надеюсь, ты прозреешь,
Услышав исповедь мою.
Я долго зрел к чему ведут
Бездарность с глупостью в строю.
Они, уверен, приведут
Все земли русские к разору,
Иль, как уж было на войне,
Сведут всё к Плюсскому позору,
Заставив нас платить вдвойне.
Нужна решимость, сила воли.
Они, сдобрённые умом,
Способны с долговой неволи
Отчизну вытащить. Потом
Ей мощь такой державы
Придать, что будут трепетать
Все страны мира. Все оравы
Покорны станут и давать
Дань побеждённого народа.
И славу петь не королю,
Заморского худого рода,
Но только русскому царю.
Я видел, чтоб сего достичь,
Нужна отвага, хитрость, воля –
На цель великую.
                Великое постичь
Никто б не смог,
                а царь был болен…

Наискосок от актёра-Годунова, в ряду повыше, встаёт другой актёр. Гримёры его начинают переодевать, придавая облик Лжедмитрия-Григория  Отрепьева.

Отрепьев страстно:
- Был болен, говоришь…!?
Не ты ль с Бельским его травил
Тем снадобьем,
              что Эйлоф вам готовил?
Поведай правду.
               Что ты сотворишь!?



Годунов:
- Кто там? Самозванец!
Я должен был тебя поймать
Суду, чтоб каре праведной предать.
Неведомо мне, как ты изловчился
В Литву с границы удалился.
Судьба тебе слыбнулась.
Как можешь ты – какой-то Гришка –
Мне самому, Собором избранным, Царю!
Укоры делать. Вот уж слишком.
Но нынче милостив: пощаду, жизнь тебе дарю.

Отрепьев:
- Милостив?!
Ты потому здесь так притворен,
Что руки, знаешь, коротки.
Была бы власть: я б был затворен.
Тогда б не дни мне жить
                – мгновения коротки.
Пред взором Отче ты можешь не кривляться.
Все злодеяния твои уж подавно известны.
Известно, как ты шёл к короне:
Царя Ивана умертвив,
Царь Фёдор сел на троне.
Блаженного ты укротив,
Нагих всех в Углич спроводил.
Бельского в Новгород отправил.
Чрез год Никита Юрьев сам (ли?)
                свой дух последний испустил.
Старик Мстиславский
                дни в келье сократил.
Царевич Дмитрий после сам?
       себя на ножичек нанизал.
Умрёт и сам в расцвете сил
Блаженный царь наш Феодорий.
И вот пред троном никого –
Придут просить Бориса.
Но после этого всего
Раскрылась вся кулиса.
Как тяжко было мне смотреть
Страдания русского народа.
Теперь пришлось ему терпеть
Урочных лет избранного урода.
Безжалостно поломана была
Царившая державная стезя.
Отсюда страстия слыла
Мне посадить на трон себя.
Сквозь все напасти мне был слышен:
Набатом пел тревожный хор.
Мне знак был дан ещё и свыше:
В Руси гулял великий мор.

Актёр-Годунов:
- Да, случилось горе…

Отрепьев:
- Не это ль кара за тебя?

Годунов:
- А что ж тогда мне воздаяние
За укрепление Руси?
Пред взором Отче  покаяние,
Вдруг горя больше,
                я б стал просить.
Десятки новых городов;
Мы укрепили Дико-поле.
Была и Матерь-городов –
Москва-столица – крепостью поболе
Окружена.
            Казы-Гирею, аж, стало страшно:
Не смел на штурм пойти.
Обозы бросив, в Крым бежал
И был побит в трусливом бегстве.
От новой – окрепшей Матушки-Руси –
Досталось также шведу:
После татар был начисто разбит.
По Тявзинскому миру
Русь вновь вернула земли
Все те, что было отошли
В проигранной с Ливонией войне.
Да, случилась непогода.
Помёрло душ немало.
Не я ль,
     из жалости к страданиям народа
Все закрома открыл?
      Не знаю, сколько наедалось,
Но сделали мы многое.
А что Лжедмитрий?
Но даже и ему благое,
Вопреки поветрий,
Не то, чтоб до конца добить:
Я, …..  добровольно умер.
И вот теперь хочу спросить
Каков мой истинный размер?
Той мерой мерить, что лукавил?
Путь жёстко к трону расчищал?
Но если б я тогда не правил
Кто б всю Россию защищал?
Всё  началось с того, что царь-Иван,
Своею собственной рукою!,
Пресветлого царевича Ивана
Сразил в висок железною главою.
И что тут сразу же пошлось!
Что за границей закрутилось!
Я с этим понял –  началось!
Беда нависла – Русь забилась.
Как точно ущемлённая лосиха,
Попав вдруг в жуткую неволю,
Вначале в страхе,
                хоть и не трусиха,
Силки все рвёт,
                стремясь на волю.
Силки для нас была гроза,
Что зрела с севера и  юга.
Чуть мы промедли  та угроза
Спихнула б Русь с её же круга.
А что бояре? – вечная грызня
Между собою – кто из них важнее.
Все действия их – мелкая возня,
Чтоб было видно – кто из них ражнее.
И что?!
        Что было Отче делать мне?
Иль так, иль чтоб по чести?
При этом чуть ли не в огне
Окраины. Было не до лести.
Согласен, что и не в добре
Дела решались власти.
Но дело было не во мне.
Не жаждал я усласти.
Во имя Матушки Руси
Свершил я властный постриг.
Пред образом меня спроси,
Как нужен каждый остриг.
Тебе я, Отче, побожась,
Могу заверить не страшась:
Не прятал я сокровища в кармане
Как твой Филипп в чулане.

Гримёры в зрительном зале завершают процедуру перевоплощения другого актёра в образ Скупого рыцаря

Скупой рыцарь:
- В чулане прятал я не злато
В чулане прятал я добро.
Годами многими нажито
Алмазы, жемчуг, серебро.
Но это есть совсем не то,
Что жаждут люди от сокровищ.
Спускают деньги в решето:
Всё в сласть –
                что в пасть чудовищ.
Моё богатство есть порядок,
Оплот всей жизни и закон.
Везде во всём лишь распорядок
Быть должен,
             как незыблемый канон.

Мера, скромность и радение
Насыщать всю жизнь должны.
Чтоб везде слыло успение,
Как бы ни были сложны
Все работы на  поприще,
Что назначены судьбой.
Деньги будут запрещать
Всё, что связано с гульбой.

Годунов:
- Эко ты хватил, сквалыга.
Волю дай – всё скроешь в мрак.
Знать известный перелыга
Жизнь всю иначишь, как враг.
Токмо что же – труд без песен,
Без удалых плясовых?!
Постный суп не интересен
Без частушек хоровых.

Актёр – Скупой рыцарь:
- Что я слышу!? Эти речи
Недостойны царских уст.
Твои смыслы всё перечат.
Неужели ты так пуст?

В зрительном зале поднимается следующий актёр в обычной одежде. Гримёры начинают его спешно гримировать, придавая образ герцога

Герцог:
- Ты, Филипп, хоть старше в летах
Был и другом у отца,
Но сейчас, в своих куплетах,
Стал похож на молодца.
Где твой здравый ум и мудрость,
Как ты можешь не понять,
Что любую в жизни трудность
Легче с музыкой унять.
Час простого дохновения
Гонит мысли от  нужды.
Но случится песнопение
Силы множатся во …жды.

В зрительном зале гримёры завершают гримирование молодого актёра. Очевиден  образ Председателя – Вальсингама («Пир во время чумы»).


Вальсингам:
- О, как ты прав,
                всевластный герцог!...
Случилась вдруг у нас беда…

Узнали все: пред ликом смерти…
О, как же нам хотелось жить!
Не подчинившись круговерти
Мы выбрали, как дальше быть.
Наперекор мы дерзко вспряли
И вызов бросили чуме.
Мы над собой тогда восстали,
Как будто были не в уме…

Мы были молоды…
Нам праздника хотелось…
Нисколько не страшась:
Мы посередь одной из городских пустынных улиц
Стол праздничный соорудили.
И стали пировать,
И песни зазвучали.
Так сладко было на сердце от них!
Одну из первых Мери спела.
Прекраснейшая  Мери!…
О, как запела!…
Заклокотало всё внутри…
Мери… Мери… спой…

В зрительном зале встаёт актриса, уже загримированная под образ Мери

Мери ( поёт в нарочито бравурной весёлости. За внешней романтичностью отчётливо слышны нотки ностальгии и печали ):
 - Эдмонд любил дурачиться
И Мери Марей называл.
При этом так корячился –
Со смехом старца искажал.
Мы, взявшись за руки,
В устах искрясь, бежали…
Неважно, что там под ноги
Друг дружку мы держали….
….Пьянящей росою утро дурманит;
Ласкою греет мой милый в тумане…
Цветы полевые цвета распахнули;
Ветра полевые любовью дохнули…
Солнышко тёплые лучики лило;
Песню соловушка заливал мило…
Тучи на небе уж вовсе рассеялись;
Хмари ненастные, видно, просеялись…
Стало кругом нам чудесно поддакивать;
Все с добротою нам стали кивать…
В кустике ёжик видать притаился;
Травкою вешней, глупышка, накрылся…
Там же мы гнёздышко с кладкой приметили;
Маму на ветке рядом заметили…
Ёжик и птичка от страху не кажутся;
Жизни конец им, наверное, кажется…
Эдмонд ёжика пуще прикрыл,
И поскорее от них поспешил…
Долго смеялись…Казалось тогда
Радость и молодость будут всегда…
Грендель видать на задворках стаился;
Было, чуть даже, добром притворился…
Горем наполнилась наша судьба;
Цели достигла Грендля-ворожба…
Эдмонда я всё пыталась спасти:
…Дальше его от себя отвести…

Небо бездонное…
Дубравы темнеют...
Гуси курлычут…
Табун на раздолье…
Озёра вдали…

Солнечные зайчики,
На полях кузнечики,
Всюду одуванчики,
Нежно колокольчики:
Динь, динь, динь, динь…

Нам – видно кара…
Для нас всюду хмара…
Тоской покрывает
Печаль навевает:
Сгинь, сгинь, сгинь, сгинь…

Вальсингам:
- Задела за сердце твоя
Проникновенная баллада.
Любовь и молодость тая
Песнь, как последняя услада…
Пусть уныло, но приятно:
В душе осталась  грусть и сладость.
Знаем мы, что невозвратна
В порывах дерзких наша младость
Была и будет неизменна
Она в дерзании своём
И в этих чувствах откровенна:
Хоть как нельзя, но мы споём.

Герцог:
- Отрадны речи молодости буйной.
Она живёт вся смерти вопреки.
Подобно арфе многострунной
Разноголосят добряки.
Так и у нас  в младые годы,
Каждый рыцарь был в пример.
Стремился одолеть невзгоды
И твой отважный сын Альбер.

Скупой рыцарь:
- Мой сын быть стал мне недостоин.
Озлоба видится в лице.
Отсюда, видно, не пристоин
Завета отчего в ларце.
Турниры да, но рыцарь должен
Блюсти отеческое  племя.
Сомнение: будет ли продолжен
Мой род, всё корневое семя?

В зрительном зале гримёры заканчивают перевоплощение другого актёра: сына барона Филиппа – рыцаря Альбера

Ведь в чём заслуга у Альбера?
В долгах? Их  величины
Достигли страшного размера.
Жаждет сын моей кончины.

Альбер:
- Неправда. Ты лжёшь отец.
Познал мою и грубость, дерзость
Один жидовствующий мудрец.
Убрав глаза, сказал он мерзость:
Тебя отправить к праотцам.
Достанет он такое зелье:
Без всякой боли к небесам
Ты вознесёшься без похмелья.
Тогда слуге велел я прочь
Его дубиной гнать взашей.
Да, беден я, но я не сволочь.
Честь берегу фамилии нашей.
По твоему, повинен в том,
Что я не грезил о богатстве.
Была нужда, считал при том
Власть денег, как злорадство.
В пирушках, тренировках, поединках
Не раз мечтал я о тиши,
Где со своею половинкой
Стаился б в родовой глуши.
По долгу, чести и по праву
Организовал бы всю управу.               
Вся жизнь текла бы там во славу
Отечества, фамилии
                и никакой потравы.

В зрительном зале гримёры завершают перевоплощение пожилого актёра в образ Сальери.

Пушкин:
- Филипп, не должен сомневаться
В сыновней верности и чести.
Альберу даже чуть склоняться
Не суждено как к жадности иль мести.
Тем более он был не способен
На грех великий, чтоб послать,
Так как Сальери был способен,
На смерть  –
                дать яд принять.

Сальери:
- Казнюсь я, Отче, уж не раз…
Да и тогда был неспокоен.
Я ясно видел без прикрас,
Как лад у Моцарта был скроен.
Всё бунтовало у меня!
Как стать такое вот могло,
Чтоб сходу – ноту оброня –
Враз в гениальный строй легло.
Ведь Моцарт даже не страдал,
Как я ночами изнывал.
Такие перлы выдавал!
Как равно бог Квартет создал.
Но он не бог.
Всего лишь гений.
А я вот смог
Тот сказ проверить,
Что с ним злодей несовместим.
И я с ним также совместим,
Мы гимн союзу возгласим,
И гений снова воскресим.

В зрительном зале встаёт актёр уже загримированный под образ Моцарта

Моцарт:
- Сальери, друг!
…Ты худший из злодеев!
Простой недруг
Такое вряд ли бы содеял.
Как можно было,
Только что клянясь,
При этом мило,
В глаза глядясь,
Подсыпать мне отравы!?
К тому же узнаю,
Что был поступок здравый.
Однако, не признаю,
Что гений кончился в тебе,
Что дьявол обратился.
Наверное, вмиг, сам по себе,
Злодей в тебя вселился.




Сальери:
- Ты что такое говоришь!?
Любимец бога – Амадей!
Сейчас ты низкое творишь,
В бреду болезненных страстей.
Мне больно слышать от тебя
Такие обвинения.
Я, по тебе всегда скорбя,
Лишь чувства угрызения
Испытывал, казня себя.
Да, я завидовал тебе,
Иной раз возмущался,
Насколь легко в твоей судьбе
Порхал и возвышался
Чем не божественный Орфей.
Как можешь ты меня винить,
Что я, как злобствующий Морфей,
Тебя способен умертвить?!
Вольфганг и Отче –
Бог будь с вами.
Я не кляну вас...
           Между прочим,
Клянусь пред всеми образами
Я чист душою.
Судьёй себе вы будьте сами.
Сейчас же, с радостью большою,
Я оказался вместе с вами
И утвердил ещё раз древний
Всегда гонимый постулат:
Никак не может быть злым гений!
…А дьявол был бы очень рад.

Пушкин:
- Как видно, в жизни, очень часто
Мы переиначиваем суть.
Мы до сих пор с пленения кастой
Наверх вздымаем грязь, да муть.
Зашоренные взоры паутиной
Нередко видят что-то, но не то.
Наспех малёваной картиной
Дивятся люди как никто.
По жизни как-то вот так чудно:
Случайны взгляды и дела.
Так и рождается прилюдно
Молва, что напасть родила.
Нет оправдания и защиты
От всякой глупости людской.
Простите скромного пиита.
И он был пленником у той.
Любой поступок так, иначе,
Да будет кем-то осудим.
Отсюда, видно, это значит:
Бездельем жизнь не оградим.
Однако, жизнь любое дело
Своей канвою осенит.
Какую душу дело спело
Услышит лишь один пиит.
Ему как было, так и сталось
Уметь всю злобу лицезреть.
Любую жизненную малость
Успеть заметить и пригреть.
Людей он видит:
                те как могут
Бразды пожизненно влачить.
Как есть так есть – угодно богу –
Одеяло на себя тащить.
Вот, к слову будут, Дона Анна.
Другой, с ней, дерзкий Дон Гуан.
С ним сговор, страстии желанна,
Всё, враз, прикончил истукан.

В зрительном зале гримёры завершают гримировать молодую актрису, создав образ Доны Анны («Каменный гость»)

Дона Анна:
- Возможно, Отче, ты и прав,
Что страсть в моей душе проснулась.
Но я имела кроткий нрав.
Невинна в том, что поддалась.
В то время вдруг живые соки
Пленили разум мой и взоры.
Наверное, это всё пороки,
Может дьявольские шоры.
Когда мы видим маленький росточек,
Пролезший с тесноты соломы,
Надеемся, что скоро в нём цветочек
Проявится на радость дома.
Цветы все разные. Дивиться
Любому нужно естеству.
Была причина, чтоб родиться
Должно быть всякому родству.
Его любому проявлению,
Не нарушающих закон,
Во славу жизненных явлений,
Чтоб жизни не перечил он.
Особой нежностью привечен
Росточек счастья и любви.
Если  он, вдруг, кем замечен
То береги его, не рви.
Я память мужа берегла,
А тут, случись, не устояла.
Пусть обвинят, что не смогла;
Душа желала и роптала.

Видать по жизни повелось –
Мужские клятвы низкой пробы:
То с той, то с этой не свелось;
Всё происки какой-то злобы.
А мы  как были, так и есть –
Наивно им и слепо верим.
Случись иной раз даже месть,
Её любовью той же мерим.
Мы стали с лёгкостью судить
В пленении разных чьих-то взглядов.
И, видно, редко кто мудрить
Стремится в жизни без подглядов.

В зрительном зале встаёт молодой актёр, загримированный под образ Дон Гуана

Дон Гуан
- О, Дона Анна!
                Солнце, звёзды…
Их меркнет свет в твоём сиянии.
Я славлю время, как однажды
Тебя увидел в одеянии
Глухих одежд, но всё равно
Я разглядел, какое чудо
Под ними скрыто.
                Пусть дано
Мне видеть было только скудо,
Совсем чуть-чуть от красоты,
Невиданной, до сего, мною.
Ты идеал моей мечты.
Теперь в восторге я тобою.
Любил я женщин и всегда
Я предавался страсти пылкой.
На этот раз, как никогда,
Кольнуло в сердце.
                Вестью гулкой
Пронзило всё меня внутри.
В дуэли пал на этот раз.
Пронзён я шпагой изнутри.
И осознал:  последний раз.

Пушкин (приглушённо):
- Живут, как могут, люди в мире.
Кто их по жизни обучал?...
Как равно кто в игре на лире
Вдруг голос дивно б зазвучал.
Здесь нет суждения и пощады,
Как нет провидца и царя,
Так точно горе иль услады
Бывают в жизни им не зря.



И это значит, что от кары
Им можно всё же убежать.
К тому ж обресть другие дары,
По крайней мере, уважать
Их будет кто-то и за что-то.
Возможно, даже жаловать
За превзойдённые работы,
Иль чья-то милость баловать.
И то и это всё стихийно.
И так, и этак всё сподволь.
Но, в целом, жизнь не самостийна,
Не будет в ней – чего изволь. 
В ней тайный рок течением правит.
Глобальным руслом на прогресс.
Где что серьёзно, то поправит,
Чтоб род людской в ней не исчез.
Но бесконечно уповать
На родовой тотем не стоит.
Доселе видно – сплоховать
Так человече может: строит
Чертовски злобные дела –
Земную жизнь он всяку-разну,
Какой там ведьма подвела,
Сведёт на нет … себе на тризну.
Сейчас беда вся в том – не видит
Проказы в действиях своих.
Он с пущей волей ныне грезит:
Под солнцем место для своих.
Как ни трагична поступь эта
Закономерен в ней исход —
Священна мудрая примета:
Каков был тот, таков и плод.
… Однако, здесь юдоль иная:
Ни как  в природе – кто кого.
Судьба простая не простая:
Любой там может быть ТОГО.
Лик будет лишь спервоначалу,
Казаться грязен и не брит.
Все действия славян сначала….
И до сих пор разнят от брит.
Ведь славяне – праславяне,
То людская ипостась.
В каждом племени селяне
Есть такие: не гордясь,
Не стремясь к наживе, славе,
Так устроят обиход,
Что у них лишь совесть вправе,
Прежде общий будь доход.
Даже больше – та заноза
В каждом зиждется из вас.
Таится в душе мимоза,
Цвет покоится для нас.
То, что гнев идёт с натуры,
То, что брань летит с уста,      
Все в трагедии фигуры
Всё же, будут, неспроста.
В каждом них и так и этак:
Невозможно оценить.
Чтоб струна была задета... — 
Дать героям осенить
Свою личную персону.
Без утайки всё излить,
Чтоб по личному фасону
Свет на образ свой пролить.

Пусть они всё сами скажут
В жизни делали зачем?
Этим самым нам подскажут
В свете что идёт, за чем…


Часть 2

 Годунов:
- Как Годунов я рано стался
С Ириной вместе, сиротою.
Спасибо дяде, что остался
Под кровом дома и с сестрою.
С тех ранних лет я двигся к знанью.
Любые книги я глотал.
Достиг высот в чистописании;
Сам царь за это уважал.
Но мало смыслил что в Писании.
Бессмыслен был чудной покров.
Отсюда стало непризнание
В среде убийцев и воров.
То окружение сподвигало
Меня к таинственным делам.
Зерно без Чета сберегало
Нас вместе с дядей пополам.
Но было некуда деваться
Опричным стал и мой исход.
Порой лишь чтоб в живых остаться
Глазел кровавый я расход.



Отрепьев
- Глазел он!
               Ишь, теперь, как бает.
А не участвовал ли сам…?
Замаран, знаем.
                С притворством хает
….Своих, отшедших к небесам.

Годунов
- Знаем… (задумчиво, печально усмехнулся)
                Кто может знать?
Не ты ль, холоп тщедушный?
А, впрочем, также, как и знать.
Кругом народец мелкодушный,
Кто к злату лезет, либо в власть.
А вот народ наш простодушный,
Тот, что умеет делать всласть,
Имеет лик великодушный.
Я с ним любил говоры ладить,
Простую мудрость уловить.
С ним проще было дело сладить.
Мне жаль кого пришлось ловить.

Пушкин
- Беды наделало немало
Запрет крестьянам на уход,
В который крестьян не мало
Могло менять своих господ.
Пусть Юрьев день и был обманом
Свободы рабского труда.
Зато сулил он стать карманом
Немногим больше, чем тогда.
И вот Урочный тот Указ    
Безжалостно последнюю отраду
Стоптал, поведав всем приказ
Влачить ярмо — угробную надсаду.
А как же та любовь
К простым и простодушным?
Они мудрее тем, что вновь
Остались обществом послушным.
А вы — верховные отцы:
Иваны, Фёдоры, Борисы,
Вот вы чьи овцы?
Вы чьей земли,
                какие Росы?!

Годунов
- Ты, Отче, прав в своём суждении….

От своего места отходит и направляется к сцене

Как все потомки в вопрошении: ...

Говорит со сцены, обращаясь к зрительному залу
Их мудрость лишь во всепрощении;
Нет смысла в всяком осуждении.

Да, видел я какие лица
Крутились всюду при дворе.
Средь них любого подлеца
Способен видеть был в притворе.
Царило всюду казнокрадство
За что Иван садил на кол.
В дальнейшем виделось злорадство
За Феодорин щаткий стол.
Быть может быть я ошибался...
Душа болела за страну.
И в муках мысленных скитался
Как  мне быстрей набить казну.
Я под звездою был рождён
Для дел больших был сотворён
Для пользы общей, убеждён,
Указ урочный претворён.
Ливонский срам, опричное распутство,
Там шведы, там татары.
В итоге царское распутство
Казну пустило в тарары.
И где, откуда брать доходы
Как не с народа вновь тянуть?
Дана команда воеводам
К закрепощению прибегнуть. ….

Сделал паузу, очевидно от сильного переживания потупил взгляд, склонил голову, присел на рядом стоящий стул. Через непродолжительное время продолжил:

Была отрада:  не дошло
Посадских придушить залогом.
Хоть тяжко было, но тягло
Не увеличили налогом.
Мечтал  всё сладить по душам,
Когда окрепнет Русь святая.
Мы дали б продых мужикам.
Пока ж казна у нас пустая.
Однако ж, всем на удивление,
Мы вдруг создали водовод.
В Москве и миру наставление:
Как грязь должна идти в отход.
Новый век пришёл с немалым
Тяжким бременем невзгод.
Всё взвинтилось небывалым
Голодом уж в первый год.
Там пошёл и бунт, и войны...
Пошатнулась царска власть.
Времён не было спокойных,
Все стремились всё украсть.
Главным, всё же, был не холод,
Не пустые закрома.
Косолапый Хлопок — голод,
Цель у них была — корма.
Вот Отрепьев — тот страшнее.
Он поляков к нам навёл.
А в итоге всё — смешнее
Стало там, что я не свёл
Счёты с ним и жить оставил.
Может зря…?

Луч прожектора выхватывает актёра, находящегося сзади зрительного зала на высоте 3-4 (5-6) метров от уровня зала. Три других луча проецируют на экраны копию его изображения слева, справа и посередине сцены.
 
Потомок:
- Зря, не зря, уж нету проку…
Столько горя истекло!
К своему всё, видно, сроку
Худо-бедно припекло.
Мелким случаем кичиться
Смысл тогда, когда в струю
Жизни общей сможет влиться.
Чем окажется в строю.
Строй истории построен
Строем стройных величин.
Пирамидой строй весь скроен.
Пластом знатнейших личин.
Каждая свой строй заглавит
От холопов до царя
И при случае возглавит
Дело жизни не зазря.
Так уж было не однажды
В судьбах виднейших персон.
Пусть не так высоко каждый
Жить мечтал как фон-барон.
Фон-барон же жизнью всякой
Проживал свой век в чести.
Очень часто была слякоть,
Но бывало и в чести.
То и это было в сласти
В праздной жизни лежебок.
Всё менялось если мастер
Возникал вдруг сам как мог.
И не важно он откуда,
Как взошла его заря.
Может он простого люда,
Может облик и царя.
Если люда было много
Только царь всего один
Будет, кстати, пусть немного,
Вот он как простолюдин:


- Эй-эй-эй… Давай, давай... —
                кричал мастеровой.
Что ты медлишь — ругнул Петра.
Царь, стоя в грязной рубахе у горна,
Хватил клещами лапу.
Вынул её с огнедышащего жерла.
Натужившись, ощерив зубы,
                выпучив глаза,
По дуге понёс на наковальню.
В какой-то миг почувствовал,
Что  чуть не выронил.
Осердясь,
           ещё сильнее сжал клещи
И  донёс-таки раскалённую заготовку,
           продолжая по-прежнему
Крепко удерживать.
Пошли работать молотобойцы,
С оттяжкой лупя по кругу.
Мастер Жёмов постукивал молотком,
Показывая места ударов.
Приварили лапу к якорю.
Молотобойцы облегчённо вздохнули,
Отошли. Пётр улыбнулся,
Подмигнув вечно сердитому Кузьме Жёмову.
Кинул пудовые клещи в чан.
Мастер неодобрительно:
- Пётр Лексеич, клещи-то не вымахивай.
Человека сварочной искрой задеть можно.
Меня за это ране мастера шибко лупили….    *         

* - эпизод изготовления большого, шестисоткилограммового якоря для корабля «Крепость» Воронежской флотилии.

Потомок:
— Вот другой мастак не как:
Он и есть простолюдин.
Как и царь он точно так
Был в истории один.
Также в ней жила молва,
Не один их породнил —
До Ломоносова сперва ….
Пётр Михаила породил? 

… Михайло,
           услышав от отца желание,
                для него как угрозу,
                обженить его,
                решился на дерзкое:
                с рыбным обозом в Москву уйти.
Наукам шибко учиться хотелось.
Недолго думая,
                поспешать надо,
                обоз далеко уйти может,
                взяв книги, котомку с какими вещами,
                пустился в путь.
Через четыре дня нагнал обоз.
Через месяц прибыли в столицу.
Документ подделал,
Дворянским сыном представился,
В академию  зачислили.
Спервоначалу многое вытерпеть пришлось:
Часто и впроголодь,
И мёрз до костей,
И обиды терпеть приходилось.
Жажда учёбы помогала,
Всё вынес.
Одним из лучших стал.
За границу отправили
Наукам совершенствоваться.
Так в них преуспел
Корифея рудознатца Генкеля превзошёл!
Нечему стало и у него учиться.
К тридцати годам вернулся в Россию
Учёным мужем.
Причём каким!
Во многих науках сведущим.
Имелись достижения у него
И в физике, и в химии, и в астрономии, и в прочих знаниях...
Однако, от российских академических учёных,
К тому времени, преимущественно, немцев,
Он, всё же, заметно, выделялся:
Любовью к российской словесности —
Риторику создал, стихи сочинял.
«Похвальное слово императрице Елизавете Петровне» создал.
За что получил чин Колежского советника и…
2000 рублей медными деньгами,
     которые были доставлены
               на двух подводах ко двору профессора;
Также и буйным характером…
По пути со службы домой на него напали трое —
Ограбить хотели.
Так Михайло их раскидал — двое еле ноги унесли,
А с одного самого одежды содрал.
В отместку, чтоб не баловались боле.
Однако, — это к слову.
В науке мировую славу заслужил.
Настолько велик был
                Михайло Васильевич (Петрович?) Ломоносов,
Что даже не лучом, и не прожектором —
Маяком российской науки стал
                на многие последующие века.


Потомок:
— Кроме звёзд высокой пробы
Зарождаются вдруг впредь
Звёзды прелести особой,
Чтобы с жаждою гореть.
Пусть они не первой силы,
Но их много и везде.
Свет от них душевно-милый
Не творят они в узде….

….В деревне Лунёво
Жил одиноко Кузьма.
Так себе мужичок.
Отношение к нему было —
Странный какой-то:
       или ума у него, или просто того…
С мужиками не общается,
На баб не поглядывает.
Отработает за трудодень,
И к себе  запирается.
Или рыщет чего-то.
В выходные, нет, чтоб на рыбалку,
              или с мужиками посидеть –
Часто уезжал невесть куда.
Приедет, что-то волокёт,
Как дурак улыбается,
И быстрёхонько в свою «конуру».
Нет, это уж точно не того.
Кто только в его адрес около виска не крутил.
Вместе с этим сельчан так и подзуживало:
Чем он там занимается.
Со временем это стало просто невыносимо:
Ни с кем ни о чём не говорит,
И никого к себе не пускает.
Так стало припекать —
Мужики  материться начали,
Бабы все языки пообчесали,
Чуть не с силой в его избушку ломиться начали.
Не дожидаясь обострения,
Кузьма сам всех враз утихомирил.
Поздним погожим сентябрьским вечером
Из избы он выходит,
        за ним сельский учитель Сергей Фомич,
               и старичок какой-то с узкой бородёнкой и в очках.
Около калитки их уже поджидала ватага ребятишек.
Видно оговорено было,
      но, как после выяснилось, не только с детками –
           вся деревня уж перешепталась.
Со всех деревенских закутков
Стали подтягиваться
        и мужики, и бабы,
                и многих стариков любопытство разбирало.
По этому поводу доярки во главе с Шурой
Даже дойку раньше обычного завершили,
И другие необходимые работы по ферме сделали.
Любаша в красивое вырядилась,
                на смех окружающим, аж, в туфли оделась.
Впереди процессии Кузьма с какой-то трубой
И со своей не снимаемой дурацкой улыбкой.
За ним Сергей Фомич с какими-то железяками.
Старичок рядом семенит.
Мужики хмурятся, но злости нет.
В гримасе у них чуть-ли не страх
                вперемежку с проклёвывающимся уважением.
Тракторист силач Николаев вплотную подошёл:
— Кузьма, помогу…
— Спасибо, Степан. Давай вдвоём.
             Только надо очень осторожно,
                без тряску,
                чтобы настройки не сбить.
Пришли на самую высокую с деревней поляну.
Сергей Фомич железяки начал сооружать.
Получилась тренога.
На неё Кузьма водрузил трубу.
Сбоку от неё приладил маленькую трубочку.
Подошёл старичок,
              уселся на специальный высокий табурет,
                взятый из дома Кузьмы и принесённый детьми,            
                снял крышки,
                и стал глядеть в маленькую трубочку,
                и чего-то подкручивать.
— Изумительно!
               Блестящая чистота зеркала! – воскликнул он,
                оторвавшись от смотрения.
Сергей Фомич уже объяснял детишкам и всем рядом стоящим,
      что Кузьма Петрович построил телескоп
                с зеркалом рефлектором диаметром 38 сантиметров.
— Первым через него заглянул в космическое пространство наш гость –
               профессор областного университета,
                доктор физики Северов Алексей Владимирович.
— Друзья мои —
    охотно откликнулся учёный на предложение высказать своё впечатление
—  Можете мне поверить
         Кузьма Петрович создал хороший оптический прибор.
А, учитывая то, что он был сделан
      в не приспособленном помещении
         и без специального образования –
          это, поистине, научное достижение.
После речи профессор ещё чего-то подкрутил
   и пригласил желающих поглазеть
     на планету-гигант Солнечной системы.
Смотреть на Сатурн пожелали все.
Урезонив вездесущих ребятишек,
      Сергей Фомич распорядился,
          чтобы первым поглядел
            самый старейший из тутошних – дед Ерофей.
– Ишь ты… – промолвил тот после просмотра –
              Круги как колёса для телеги. –
       Замолчал и после небольшой паузы добавил –
          Кузьма экое ведь сделал, диво какое разглядеть можно…
              Всё, видать, надо…

Потомок:
–  Такие звёзды-искорки
Всем освещают путь.
В прорубленные створки
Вся жизненная суть
Потоком бурным льётся.
У всех горят глаза.
Того гляди придётся
На всех одна гроза.
Не та, что напрочь сломит
И изничтожит жизнь,
Лишь косное подломит,
Тогда, кто смог – 
                держись.
Струёю свежей всё же
Не изменить до дна,
Как клетки старой кожи
Не вычистить сполна.
Останутся, как прежде
Коварство и разврат.
В истории невежды
У глупости приврат.
В какой век ни заглянешь
Сплошь ненависть и кровь.
Там если не обманешь
Не воцаришься вновь.
Один другого хлеще,
Что Грозный, что Борис
В погибельные клещи
Своих крестьян. Смирись
Народ, не ропщи,
Старайся превозмочь
Своих господ
                всех, в общем
При деле истолочь.
Не так, чтоб насмерть,
                вовсе,
А лишь желание прочь
У тех идущих на всё,
До мерзкого охоч.
Чтоб перестали думать
Чужой престол занять.
Ещё верней — подумать,
Совсем царей унять.
К тому же так устроить
Свой мирный обиход,
Чтоб загодя расстроить
Трагедий приворот.
Таких как сонм историй.
…Представил Отче нам.
В них все герои спорят,
Взывая к небесам.
Все жили лишь для счастья
Своей родной страны
Считая, что ненастье
Лишь козни сатаны.
И чтоб от них не сталось
Они тут ни при чём.
Чем хуже им, тем мало,
Лишь только всё – по чём?
Вот так и было в прошлом,
Что было всё не то.
Не по-людски всё, пошло...
Звериное нетто.

Пушкин:
- О, Отрок восхваленный!
Зачем ругаешь старину?
Духовный прах её нетленный
Поможет вызнать слабину
Земных событий впечатленных.
И в то же время глубину
Людских изъянов бренных.
Уж так, видать, пошло по роду
Не жить в спокойном бытии
За все лета и веку сроду
Не было так, чтоб без битьи.
Как им не быть: в крови соблазны
Мир видеть лишь через войну.
Ростки добра с трудом пролазны
Бросались редко, — в целину.

Но всё ж они возобладали
Не дали счастье погубить
Пусть сорняки преобладали,
Но люди искренне любить
Могли сильнее и всё чаще.
Вражду и злобу победить
Все отношения стали слаще.
Меч(и) орало(м) убедить.
Мои герои все оттуда
Кто из злодеев, кто из нет,
В канонах общего Талмуда,
Звенел таинственный сонет.
Они нисколько не кривляясь
Сдивятся чуду ваших дней.
Ко мне изнанкой проявляясь
Милей поныне и родней.
Они о всём, как есть расскажут,
Как будто колдовства страшась,
Перекрестившись, вам накажут
Всем жить с добром и не гордясь.

Вальсингам:
- Как мы мечтали... как?
Вы в будущем далёком
Жить будете за так.
Вкушая языком и оком.
Поныне взор наш изумленный!
Дивится чуду, как кругом
Сверкает свет, а сам нетленный
В сиянии ярком и каком!

Годунов:
- Прельстило мня ещё иное...
Когда мы собрались сюда
Предстало предо мной такое!
Про что не слышал никогда.
В железе вся та колымага.
Внутри как дом, но без сеней.
Во власти у баранки мага
Телега едет без коней.

Моцарт:
- Одарен был пластиною тонкой,
Такой, что грифелем пиши.
Взыграла вдруг мелодией звонкой.
Но как?! Ведь было ни души.
Её послушал — узнаю:
Моя ведь это — Погибельная.
За нею дальше признаю
Звучит соната Колыбельная.

Мери:
- Тихонько нежность пела,
Откуда — не понять.
Так за сердце задела,
Что слёз мне не унять.
Кругом я обернулась,
Не видя никого.
Казалось — обманулась.
Те звуки от кого?

Альбер:
- Я глядел заворожённый...
Предо мной доска.
Была красками зажжённой...
У меня тоска.
Люди, звери и моря…
Всё искрилось пред глазами
Там не видно было горя.
Всё полнилось чудесами.
Потом возникла голова.
На языке моём спросила.
Молвил я свои слова,
Она сказала — поняла...

Отрепьев:
- Тоже я глазам не верил…
Как такое быть могло?
Околдованный был, вперил
Свои очи сквозь стекло.
Не машущая птица!
Размерами — горой!
Летит, гудит и злится.
Под ней ты не герой.

Потомок:
- Нам же кажутся привычными
Вам чудные достижения.
Отсюда выглядят отличными
Для вас все наши постижения.
Аналогично ваше время:
Не утихает интерес.
Не человеческое бремя.
На грани жизни перевес.
Отсюда тоже удивление,
Но, удивление! — как сказать…
То вперемежку с возмущением!
Двумя словами не сказать.
Бытуют взгляды в наваждении,
Мол, век отсталый, нравы дики…
Помимо них есть убеждение:
Одни свирепствущие лики.
Повсюду в мире в те эпохи
Коварство, грязь и кровь рекой.
Любви, добра — взбирались крохи
Труднодоступною стеной.
Настоль короста наболела,
Настолько язва разрослась,
Душа поэта заболела
И грозным словом разнеслась:
Доколе житные поля
Лишь бранью будут истекать?
Грозя при этом и моля
Немедля битвы прекращать.


Годунов:
- О, Отрок, ты, так смело судишь,
Кивая к Отче, к Пра-Отцам,
А, может быть, ты разом будешь
Ещё и мудрым, как Адам?
Я вот сейчас, что пред Иконой,
Паду на ниц, в глаза смотрясь,
Любому здесь, клянусь короной,
Нисколь не тая, не гордясь:

Подходит к близ сидящему зрителю, опускается перед ним
на колени и, глядя проникновенно ему в глаза, продолжает:

- Да, вы сейчас все нас умнее.
У вас и нету бедноты.
Отсюда всё для вас виднее,
Как взору Бога с высоты.
Однако ж, мы не боги,
Но возвышала нас мечта.
Мне не было подмоги.
Хотел, чтоб была красота,
Исчезла всюду нищета.

В зрительном зале Отрепьев бросается в ноги рядом с ним сидящему зрителю, вздымая руки кверху и  также пристально смотрясь в глаза, и с не меньшим чувством говорит (Камера выхватывает его лик и проецирует на экран):

- А я, а я!? Да разве мог я…
Запросто так, корысти ради...
Да будь я вовсе трижды проклят:
Как вор — корону укради.
Горела в мне душа от горя
Которым жил народ несчастный.
Была возможность за моря…
А я как будто за царя,
            мечтой-желанию подвластный
Себя в то благо заморя…

 Дон Гуан падает на колени перед зрителем женщиной и глядя ей в глаза проникновенно и страстно говорит, касаясь её руки:

- Любил я Дону Анну
Хоть не достоин был.
Божественна! Желанна!
Я для неё лишь жил.
И несмотря на это
Не должен мужа убивать
Ведь он от бога вето.
Но так случилось. Уповать
Лишь стоит на любовь.
Она свята, но так хрупка.
Я много раз и снова вновь
Сейчас тебе, прекрасная потомка,
Всю душу изолью, что не убийца,
А жертва женской красоты.
И накажу любого кровопийца
Во имя славы доброты.

Актриса Мери в зрительном зале подходит к молодому мужчине, нагнувшись, берёт его за руку, тянет к себе. Он встаёт. Она начинает говорить тихим голосом, наполненным проникновенным чувством, искренней страстью:

- Когда Эдмонда я лишилась —
Любовь не умерла.
Душою чувствуя — свершилось
Другая жизнь взросла.
Любовь не есть земное чувство.
Она никем не создана.
Она, как высшее искусство,
Сама собой судьбой дана.
Любовь не то — как просто надо,
Как мысль случайная пришла;
Как соком жизненным услада,
В безумство страсти снизошла.
Она — когда ум-сердце гложет,
Томя разлукою себя.
Любая сила вряд ли сможет
Когда-нибудь забрать тебя.

Актёр Сальери подходит к зрителю — солидному мужчине — опускается на одно колено и спокойным голосом, лишённым всякой патетики,  с абсолютно серьёзным выражением на лице, начинает говорить:

- А я всегда был предан ноте,
Её возвышенной стезе.
А в том зловещем привороте
Отмылся в искренней слезе.
Ничто меня не опленяло,
Как стройный мелодичный звук.
Мой ум, душа — всё трепетало.
О, Моцарт! — гений мой и друг.
Конечно, был и у меня
Пусть невеликий подвиг.
Нисколь себя не возомня,
В то время просто Людвиг
Ходил в мои уроки.
Потом Франц Шуберт и другие.
Вот было мне мороки.
Все помыслы благие.
Моя музыка слово превзошла:
Вольфганга оперу затмила.
За труд мне милость снизошла
И двор мне улыбался мило.

Тарар, Армида, Данаида...
На европейских лучших сценах
Звенели многие года.
Не это ль мне в достойных ценах?
Я не ревнив, не зол, не лестен;
Не домогался денег я.
И славой опер стал известен.
Они — священная семья.

Отче:
- Вот так чистосердечно,
Свои изъяны обнажив,
Естественно конечно.
Герой лишь был бы только жив.
Теперь скажи нам,
Отрок восхваленный
Известен вам
Мой образ печатленный?
Полно ли бед сегодняшнее время
Таких, как, может, никаких
Не знает вовсе ваше бремя
Моих трагедий маленьких?

Годунов:
- А в самом деле, Отрок, расскажи —  громко говорит Годунов в вызывающем тоне, обращаясь к Потомку, при этом как бы стряхивая с себя оцепенение поглотившей его некой пелены —
А есть возможность, покажи,
Как расцвело для нас ДАЛЁКО
Манящей сказкой светлоокой.

Не отвлекая своего взора от центрального отображения Потомка, находящегося за спиной Отче, Годунов направляется на сцену. За ним следуют остальные актёры. Выйдя на неё, встали за спиной Отче, направив свои взгляды на дублирующий экран, размещённый под потолком в глубине зрительного зала.

Отрепьев:
- Скажи нам, Светоч незабвенный,
Цари, вельможи, беднота
Того, поди, не стало?

Филипп:
- В радении, накоплении живёте вы сейчас?
Деньгой никто у вас не сорит,
Богатство не транжирит…?

Альбер:
-Честь, отвага, храбрость живы?
Полны желания постоять
Сыны за Родину свою?


Герцог:
- Есть послушание у вас?
Исправно ль чтят своих господ
Богом приданные слуги?

Вальсингам:
- Какой бы ни было заразы
Давно, наверное, не видел
Ваш завидный Белый Свет?

Мери:
-  У вас всё также, только выше...
Любовь, наверное, пронзила
Все закоулочки души...?

Дон Гуан:
- О Женщина! Она превыше…
Мужчины также на коленях
Склоняют головы пред ней?

Дона Анна:
- Верна, податлива слаба
Исконно женская натура.
Боготворится ли она?

Моцарт:
- Не оскудело время ваше
На мастеров, творцов от бога?
Поётся жизнь венцом симфоний?

Сальери:
- Вся жизнь прожита оперой на сцене.
В почёте был, но подлый наговор….
Ложь, клевета теперь у вас не в моде?

Потомок:
- Высоко вы напрасно мните
Нас лучезарною мечтой.
Меж нами вьётся много нитей,
Чтоб неисбыться сказке той.
Мы много выше вознеслись
В своём развитии машинном.
И в то же время занеслись
Во самомнении блошинном.
Казалось мы, как великаны,
Что мы способны покорять
Как вы и города, и страны.
Высокомерно укорять
Людей способных.
При том нередко убивать
Себе подобных.
И постоянно донимать
Свою же  Мать-Природу.
Сейчас мы стали понимать
Угрозу всему роду.
Гораздо хуже тех вельмож,
Что грызлись в бытность Годунова,
Сто-двести высших тайных рож.
Убийство масс для них – обнова.
Покуда вы желали видеть
Покажем бед вам и комедий.
А также то, что не предвидеть:
Совсем не маленьких трагедий.

На экранах начинается показ видеороликов: различные примеры отдыха и развлечений, промышленность, технологический процесс изготовления какой-либо продукции, разные образцы этой продукции и прочее (на выбор). Глобальные проблемы – загрязнение воды, атмосферы, свалки мусора, загрязнение океана, перенаселение, истощение недр и прочее (на выбор).
По лицам героев хорошо видна смена настроений. Изумление, чуть ли не восторг были при виде современной техники, бытовых приборов, архитектуры; созданных условий проживания, лечения, обучения, труда. При виде современных, глобальных проблем выражение стало отражать испуг, вперемежку с негодованием, возмущением.

- Прелестно… Многое… Но людей-то всех поч то убиваете?! — выплеснул не удержавшийся Годунов.
- Любовь-то где? Её что нет?! — вскликнула Мери.
- Мужчины с мужчинами, женщины с женщинами… Что-то я ничего не пойму — подавленно  выдавил Дон Гуан.
- Зачем вы так Землю исковыряли? Другим что останется? — многозначительно, вопросительно высказал Филипп.
- Реки-то, даже моря, гадить разве можно? — чуть ли не обиженно спросил Отрепьев.
- Какие прекрасные залы! Музыка, конечно, должна быть разной, но она не должна становиться хуже... — произнёс Сальери.
- Мне кажется — задумчиво, через паузу, произнёс Герцог — с таким оружием кому-то одному победить невозможно… Только если самих себя…

Потомок:
- Конечно же мы знаем…,
Но, к сожалению, не все…
Теперь мы даже представляем,
Что сгинуть вынуждены все.
На фоне общих представлений
Сейчас уверены мы в том
«Потоп» не даст нам избавлений.
Наступит НИЧЕГО потом.
И будет всей Земле награда
От Человечества дана —
Единственной отрадой:
Вкруг Солнца кружится одна.
На ней потом, после кончины,
Сквозь толщу миллионов вех,
Шаг за шагом чрез кручины
Жизнь вольётся в новый грех.

Пушкин:
- Мне печально – маленькие беды
К большим несчастьям возвели.
Мыслил я достичь победы,
Чтоб к счастью тех же привели.
Трагедии в себе под спудом
Таили смысл против себя.
Как неким мировым Талмудом
Был дан завет хранить любя.
Пороки, беды, заблуждения
Несли святые воскрешения
Под знаком нового рождения
Слияние с Духом совершение.
Конечно, будет невозможно
Искоренить всё зло в народе.
Но также надо неотложно
Стремиться к этому при роде.

Неожиданно яркий луч света выхватывает облик актёра-Пророка, одетого в тунику. Он стоит на небольшом помосте и возвышается над сценой, сбоку от Пушкина, с местоположения, видимого и Пушкину и зрительному залу,  на высоте около 5 метров.

Пророк:
- О, Отче, не тебе ли
Был дан завет вжигать сердца?
Глаголом так, чтоб не хотели
В душе своей греть подлеца.
Родивши разом заблуждение
Поклёп навёл ты не со зла.
И вместе с этим убеждение,
Что та не та обитель зла.
Одновременно пробуждение,
Как знак всевышний ниспосла,
Родил отраду, наваждение?
Приход спасителя посла.
Так это будет потому
Что жизнь всё больше метит в прах.
И по земному посему
Неумолимо катит крах.
Посол всем явям вопреки
Придёт по той простой причине,
Что люди все, как двойняки,
Живут и в той, и в той личине.
В одной постаси — мудрецы
Их сила явно всемогуща.
И там же гадят хитрецы,
Таясь в своей Богемской куще.
Другая сила — всенародна.
Она, как будто без «мозгов»;
Она так девственна-природна,
Что для отдельных хитрецов
Она как сборище «скотов».
А для отдельных мудрецов
Она источник, иль родник
Пусть для кого-то и глупцов:
Того героя, что проник
Душою бедами людей.
Ему пора! И он возник
Спаситель — новый «иудей».

Актёры равномерно рассредоточились по сцене чуть позади актёра-Пушкина. Слышится приглушённый бой барабанов в темпе и тоне, напоминающие музыку в балете «Болеро» 
 Мориса Равеля (впрочем, могут быть найдены и более удачные музыкальные оранжировки). Актёры, начиная с Годунова, поочерёдно, страстно, глубоко взволнованно, нарочито вытягивая слова до певческой формы:

- Нет..
- Нет..
- Нет..
……..
……..
…….

Годунов:
- Не для того мы к вам пришли…

Отрепьев:
- Чтоб сеять смуту и карать…

Герцог:
- Мы к вам с поклоном снизошли…

Дон Гуан:
- Лишь попросить, но не орать…

Филипп:
- Сберечь добро и всё на свете…

Мери:
- С любовью, лаской всех приветить...

Вальсингам:
- Кого где надо исцелить...

Донна Анна:
- Простить и приголубить...

Альбер:
- Мужчин отвагой наделить…

Моцарт:
- Нежнейше звуки пробудить…

Сальери:
- Шедевр стремиться породить…

Пушкин:
- Таким мои герои
Порывом искренним полны.
А в будущем изгои
Желанием низменным сильны.
Мы если видели пороки
Стремились их преодолеть,
А тут за виданные сроки
Стремятся массы одолеть.
Прав Пророк призвав Мессию,
Что чудом Землю исцелит.
Быть может это дух России,
Что всех желанием наделит….
Самим попробовать исправить.


Вновь слышится приглушённый бой барабанов в прежних форме и темпе (ориентировочно музыка Мориса Равеля «Болеро», музыкальные оранжировки композиций Лео Рохаса на Пан-флейте). Участвуют все актёры; к ним подстраиваются Пушкин, Пророк, Потомок. Хоровой декламированный речитатив, песенное исполнение. Актёры хором декламируют в речитативе:

Хором:
- Жизнь, жизнь, жизнь... 
Сольное исполнение:
          на свете истекает из чего-то
Хором:
Жизнь, жизнь, жизнь...
Сольное исполнение:
          на свете истекает из всего 
Хором:
Жизнь, жизнь, жизнь...
Сольное исполнение:
          на свете существует для кого-то.
Хором:
Жизнь, жизнь, жизнь...

Сольное исполнение:
          на свете существует для всего.
Хором:
Жизнь, жизнь, жизнь...
Сольное исполнение:
          живи во веки всякий кто-то.
 Хором:
Жизнь, жизнь, жизнь…
Сольное исполнение:
          в ней каждый происходит от сего.

Хором:
Всевышним предначертано судьбою    
Хранить всегда его-меня-тебя.
Лишь только все мы дружною гурьбою
Должны способны сохранить себя.


Хором:
Жить, жить, жить...
Сольное исполнение:
Землёю предначертано природой.
Хором:
Жить, жить, жить…
Сольное исполнение:
Стихийно обусловлено общиной.
Хором:
Жить, жить, жить…
Сольное исполнение:
По-своему все вынуждены модой.
Хором:
Жизнь, жизнь, жизнь…
Через паузу хором:
Стать должна всеобщей кумовщиной!



Конец