Семь копеек

                СЕМЬ КОПЕЕК
(сказка о том, как семь трудовых копеек, заработанные собственным трудом, дороже несметного богатства.)


                1

Не знаю, правду в мире бают или врут,
Но, будто на Руси в забытый год дремучий,
В одном селе Иван жил, зная только труд,
Так вот, с ним приключился необычный случай!

Тогда шел девятнадцатый на свете век,
В России было время крепостного права.
Отец Ивана крепостным был,  человек
Покорный, верный и покладистого нрава.

За преданность и верность, барином ему
Был статус «вольного» на Троицу обещан.
Судьба распорядилась, вдруг, по-своему,
Погиб отец в реке при ледоходе вешнем.

Но барин, уважая, всю его семью
Свободу посулил и матери, и сыну.
Они ж, признательность, явив ему свою,
На барщине весь год не разгибали спину.

Но к осени, как будто злой вселился рок,
Мать заболела тяжело и опочила.
Из всей семьи, один остался паренек,
Ему тогда от роду, лет пятнадцать было!

Вы думали,  Иван свободным стал, ан  нет,
Был, к сожаленью, мал для вольной жизни отрок,
На барщине гнул спину он еще семь лет,
И семь копеек получил  за труд,  да окрик.

Он из села ушел в свой двадцать третий год.
Идет и «вольная» в кармане греет душу.
Хоть не богат,  краюха хлеба в торбе, вот,
Зато стереотип невольной жизни рушит.

Он по-другому видит небо, лес, поля,
Ручей прохладный, чистый, звонко-говорливый.
И сердцу дорога родимая земля,
А он на ней здоровый, сильный, горделивый!

И слух его ласкала жаворонка трель,
Повсюду степь цвела и поднимались нивы.
Весенний теплый подходил к концу апрель,
Зелеными качали локонами ивы.

Вдруг слышит:  «чьи вы, чьи вы» раздается крик,
Тревожится напрасно  чибис у дороги..
«Ну, полно, глупый, я к чужому не привык,
Ищу по свету счастья и свои пороги!»

Уж долго ль, коротко  топтал пыль наш Иван,
Дорога привела его на перекресток.
Здесь множество подвод, верблюдов караван
Ахтырский полк гусар,  все  в  доломанах пестрых.

По отдаль от дороги выросли шатры,
Какой-то люд сновал туда, сюда  меж ними.
Бродячий цирк невдалеке разжег костры,
Он развлекал зевак репризами своими.               

Среди людской, вот этой шумной пестроты,
Как видно, не выпячиваясь крупным планом,
Сидел мужчина, лет, так тридцати пяти,
И наблюдал тайком и молча за Иваном.

Являл весь его облик,  мудрости печать,
Одетый скромно, смотрит острым хитрым взглядом.
Решил, по-видимому, разговор начать,
Случайно, будто, оказался рядом:

«Что, на распутье так же, как и я? Привет!
Зовут-то тебя как?»
                «Иваном был до селе!»
«А я Григорий,  что ж,  в ногах-то правды нет,
Пойдем, присядем, да поговорим о деле».

Григорию Иван все  о своей судьбе
Подробно рассказал и честно, как обычно.
У друга нового созрел план в голове,
А рисковать ему в делах всегда привычно.

«Я тоже не богач, потрепанный судьбой,
Но дел рискованных, ух страсть, какой любитель!
Поймать волну удач  попробуем с тобой,
Пойдем в ту сторону, где душ людских губитель.

Народ здесь говорит, что в этой стороне,
Верстах в пяти – шести стоит дворец прекрасный.
Хозяин в замке том богат, но строг вполне,
И дочь красавица при нем, как месяц ясный!

Она свежа, нежна, как утренний цветок,
Глаза, как синь небес, в ушах блестят сережки.
Льет волос на плечо, как золота поток,
Взгляд отвести нельзя, ну, просто свет в окошке!

Зовется Настенькой и ей семнадцать лет,
И сердце юное давно горит любовью.
Но вот отец, как деспот, наложил запрет,
Всем, кто приблизится к ней,  угрожает кровью.

Иван, ты молод и, поверь, собой пригож,
Пожалуй,  можно попытать в том замке счастья.
Ну, что молчишь? Скажи, я на лгуна похож?
Откинь сомненья, из души гони ненастье.

Для дела нужен мне  твой скудный капитал,
Ведь у меня, ты знаешь, нет его и вовсе.
Беру  взаймы, большой игры наш час настал,
Принять участие в нем, Ваня, приготовься!»

В бродячем цирке Гриша приобрел козу,
Пеньковую веревку, тут же, к ней в придачу.
Да, по молясь, взглянул на неба бирюзу
И тронулись с Иваном в путь искать удачу.

                2

Весна! Начала  жизни новой цикл земной,
Льет солнце свет, тепло, прекрасная погода!
Мир с новой силой просыпается весной
И расцветает пышным цветом  вновь природа!

Каким-то таинством, вдруг, наполняет грудь,
Густой, весенний воздух голову дурманит.
Чего-то ждет от жизни человека суть
И в неизвестность  всех неудержимо манит!

В душе у Настеньки нарушен был покой,
Откуда, не понять, явился груз волнений.
Истомою сердечко ныло день-деньской,
Ждала в судьбе своей, каких-то изменений.

Хоть время шло, у Насти не прошла хандра
И аппетит пропал, с тоской глядит в окошко.
Томится вечерами в комнате одна,
Глядит, как за окном к друзьям ведет дорожка.

Отец терялся, в состоянии таком
Позвал целительницу душ людских и тела.
Та, только взглянула на дочь одним глазком,
Определила сразу, в чем тут было дело.

И говорит отцу: «Большой тревоги нет,
Виной всему весна и возраст, к ней пришедший.
Она уж взрослая, ведь ей семнадцать лет,
Девицу взаперти держать, поступок грешный.

Нельзя законы Божьи грубо попирать,
Накличешь  на себя и  близких  грех  и худо.
Дай волю девушке, смоги ее понять
И ты увидишь, как произойдет с ней чудо!»

И, вот как раз, в сей не простой, весьма, момент
Иван с Григорием пришли в тот самый замок.
Не удержались, чтоб не сделать комплимент,
До коль в познаниях им,  отведенных рамок.

Их поразил дворец, винтажность балюстрад,
Парадное, поребрик, обрамленье окон.
Но стражник у ворот был, будто им не рад
И подозрительно окинул цепким оком.

Григорий, вдруг, искусно  сделал реверанс,
Снял шляпу, шаг назад, взмахнул уже в поклоне:
«Простите, сударь, дайте хоть один нам шанс,
Поспать, сняв на ночь обувь, плащ и панталоны!

Дозвольте графу доложить,  в сей час,  о нас,
Мы царского театра  бывшие артисты.
Коль надо, представление дадим для вас,
Развеем грусть-тоску, под месяц серебристый!

Со мною здесь Иван, воздушный акробат,
А это, вот коза, принцесса наша Долли.
Умеет танцевать, считать  и бить в набат,
Все это по моей, конечно, доброй воле!»

Когда прислуги выслушал доклад наш граф,
Немедля, тут же, принял для себя решенье,
Велел пустить их, свой,  умерив,  грозный нрав,
Позволить дочери сегодня развлеченье.

Иван в недоумении, в глазах укор:
«Ты что творишь? Я не был никогда артистом.
Нас ждет, по меньшей мере, драка и позор,
Зачем связался только с этим аферистом?»

«Все будет хорошо, молчи и делай вид,
Что акробатом был и нынче будешь снова.
Пытайся, вроде, тут же,  выполнить кульбит,
Да только роль моя с козою здесь основа.

Мне важно «пыль» пустить отчаянно в глаза,
И в речь  свою  ввернуть  о людях знатных слово.
В глубинке  общество,, боясь нам показать,
Невежество свое,   в  бред  верить  сей готово.

К тому  ж, заметил я в момент всего пути:
Коза у нас с тобою, видно,  не простая.
Умеет много трюков,  вот, как не крути,
Надрессированная, словом цирковая!»

Друзей пустили в  гостевую, Долли в хлев,
Им принесли обед, козе, конечно, сена.
Но, не успели дожевать они свой хлеб,
Перед дворцом была устроена уж сцена.

Григорий облачиться смог в кафтан шута,
Иван на сцену появился с голым торсом.
Коза одета  в сарафан, поверх фата,
Она у зрителей пошла особым спросом.


Ну, вот хозяин вышел с дочкой на балкон,
Прошли, под общий возглас и расселись в кресла.
Артисты наши, тут же, сделали поклон,
На сцене  заняли положенное место.

Григорий шепчет другу на ухо: «Иван,
Не правда ль, так прекрасно юное создание!
Эх, был бы я моложе, знатен, не болван,
Тот час бы ей назначил вечером свидание»

Иван молчал, он, будто, проглотил язык,
Увидев Настю, тут же потерял дар речи.
Таких нарядных женщин видеть не привык:
Накидка шелковая покрывала плечи.

Расшитый золотом и серебром стомак*,
А платье пышное, стоят в нем, видно, фижмы**.
И туфельки из бархата,  лорнет в руках,
Такую девушку впервые видел в жизни!

Божественно прекрасна, нежности полна,
За ней, хоть на край света мог пойти без риска.
Вдруг, взглядом встретились, качнулась чувств волна,
Меж ними, тут же,  будто,  проскочила искра!

Забилось чаще сердце, наш поплыл юнец
В неведанной и новой, сладостной истоме.
Взволнована и Настя,  лишь ее отец
Сидел в величественной позе, всем знакомой.

Меж тем Григорий, где-то раздобыв свирель,
Играл на ней мазурку – Долли танцевала.
На публику влияло это, словно хмель,
Она смеялась, пела и рукоплескала!

Коза кружилась здесь, на задних лишь ногах,
Смешно вокруг Ивана, дергаясь, скакала.
Фата по ветру развивалась на рогах,
А он с надеждой на балкон смотрел устало.

Задача Ванина была, весьма простой,
Ему поручено быть, в роли ассистента.
Григорий поучал: «Крутись, ходи, не стой…»
Вот и не ждал от зрителя он комплемента.

Вот, по сценарию он молодой жених,
А Долли в сарафане и фате – невеста.
Иван дразнил ее цветами, из-за них,
Коза голодная не находила места.

От запаха и вида, съесть,  надежд  полна,
А шут, все время, преграждал  к еде движенье.
Остановилась вдруг, на полпути она,
По-видимому,  кончилось ее терпенье!

Мотнула головой, тем сбросила фату
И агрессивную, приняв к атаке стойку.
Григорий понял, в  трудную  минуту ту,
Что может получить сейчас головомойку.

Бежал вокруг Ивана, а коза за ним,
И, иногда его рогами доставала.
Хотел пот утереть, но лишь размазал грим,
А публика от смеха,  плакала, стонала.

И Настенька смеялась, просветлев челом,
А по щекам ее,  вдруг, проступил румянец.
Хандра ушла, в душе случился перелом,
Когда на сцене проходил безумный танец.

Забыв про этикет, манеры, от души
Отец смеялся громко,  искренно, азартно.
Дочь попросила: «Пап,  они так хороши,
Давай оставим во дворце  еще их  завтра!»

Заметив в дочке массу важных перемен,
Решил: «Пусть выступает  цирк, пока он  нужен…»
Спустя неделю,  вдруг, наш главный сюзерен,
Позвал в свой дом артистов на прощальный ужин.

И вот,  лишь солнце  снова скрылось за горой,
Сошел с небес на землю теплый,  тихий вечер.
Друзья отправились в дом графа, той порой,
На долгожданную, неведомую встречу.

В парадном встретил их напыщенный лакей,
На голове парик, сам в расписной ливрее.
Горели в канделябрах тысячи свечей,
Висевших по карнизу,  справа и левее.

Дворец богатством их сразил и красотой,
Друзья не ведали, что это стиль барокко.
Иван, со всей своей крестьянской простотой,
Шагал, по сторонам оглядывался  робко.

Вот мраморная лестница, достойна слов,
Кристально белая,  с резною балюстрадой
И вазами большими для  живых  цветов,
Декор особый во дворце, приятный взгляду!

В контрасте с белым  красные лежат  ковры,
На окнах красны, плиссированы  гардины.
А, в белых кадках, вдоль стены, растут цветы,
На стенах  в рамах золотых висят картины.

По лестнице поднялись на второй этаж,
Лакей прошел вперед,  и дверь открыл в гостиной.
Граф с дочкой за столом, прислуживал им паж,
На фоне интерьера с мебелью старинной.


Граф встал навстречу к ним и пригласил за стол,
Стал  угощать  гостей, чем Бог послал, радушно.
Иван, увидев Настю,  онемел, как столб,
Да, и она к нему совсем не равнодушна!

Отец благодарил за скрашенный досуг,
Что дочь уберегли от скуки и томленья.
И  щедро  заплатил за весь набор услуг,
За целую неделю смеха  представленье.

Иван подавлен был всей роскошью дворца,
Умом понял, в любви он не имеет шансов.
Она графиня, дочь богатого отца,
А он, простой холоп, без дома и финансов.

Но, в разговоре Гриша, будто невзначай,
Сказал: «Меж  Вани с Настей зародились чувства…»
Отец от новости той опрокинул чай,
Да, преуспел  циркач наш, в  сих  делах  искусства.

От этих слов хозяин вдруг побагровел,
Он еле сдерживал себя в тот  миг от гнева.
Но погасил порыв, ведь ссоры не хотел,
На них с тревогою в душе смотрела дева.

«Уж в женихах, простите, недостатка нет,
Вопрос, конечно, этот не простой и давний.
На эту роль Иван, совсем не претендент,
Отдам дочь за того, кто нам в богатстве равный.

За сим,  откланяться хочу, уже пора…»
Позвал лакея , чтоб проводил гостей к порогу.
Друзья ушли на утро с этого двора,
Вновь покорять вдвоем свою судьбу-дорогу!



                3

Остались позади и замок, и коза,
Ее отдал Григорий молодой  служанке.
И, молча, шли они, куда глядят глаза,
Устав, присели отдохнуть, здесь, на полянке.

Смотреть не может Гриша, как страдает друг,
Ломает голову, что сделать в утешенье?
Тут мысль ему пришла  и, посмотрев вокруг,
Сказал: «Ну, брат, пришло на ум одно решенье!

Идем туда, где рабство.  По дороге есть
Какой-то храм заброшенный, святых обитель.
Бог,  говорят,  не выдаст, а свинья не съест.
Я, знаешь, до рисковых дел  всегда любитель!

Вставай, пойдем, распорядится пусть судьба
И будем действовать, согласно обстановке.
Ведь побеждает тот, кому вся жизнь – борьба,
Поэтому негоже делать  остановки!»

Шли долго ль, кротко ль, преодолели путь
И в храм заброшенный друзья попали к ночи.
Решили оглядеться, где бы отдохнуть,
Да так, чтоб показалась ночь для них короче.

Сей храм, давно заброшенный, являл собой,
Когда-то деревянное, в глуши, строение.
И путник мог в него сюда зайти любой,
Чтоб помолиться, получить благословение.

Сегодня, простояв с тех пор немало лет,
Пришел в негодность он, в отсутствии ухода.
Склонился на бок остов, и притвора*** нет,
А сквозь дыру в стене, стучится непогода.

Осыпались местами с куполов кресты,
И сами купола давно уже поблекли.
Колоколов на колокольне нет, пусты
Проемы в звоннице темны, совсем померкли.

Алтарь в апсиде, есть престол и аналой,
Канун разбитый,  сгнившая у стенки рака.
Иконостас  поломанный,  теперь пустой,
Висит лишь катасарка– белая рубаха****.

В кануне парочку нащупали свечей,
Огарочки зажгли, чтобы поесть при свете.
При этом, по молясь за здравие детей,
Больных и страждущих на всей родной планете.

Брала свое усталость и клонило в сон,
Друзья расположились на ночлег, где можно.
Храм ночью жил своею жизнью. Будто стон
И шепот слышались по всем углам тревожно!

А ровно в полночь, с улицы донесся  вдруг,
Тележный скрип, да брань – причина для тревоги.
«Спать , видно, не придется, поднимайся, друг,
Идут разбойники сюда с большой дороги!»

В его смекалистой, холодной голове,
Пока незрелая, но родилась идея.
«Начнем игру, а там, как ляжет по судьбе,
Во что, посмотрим, выльется моя затея!

Ты, Ваня, полезай – да вот, хоть под алтарь,
Лежи и слушай все внимательно и тихо.
Когда призыв  произнесу, тогда уж «жарь»!
Стучи, кричи, вопи, создай большое лихо!»

Накинул катасарку с головы, до ног,
В гробницу наш Григорий разместился смело.
Накрылся сверху крышкой так, чтоб видеть мог,
Что происходит в храме, быть бы  в курсе дела.

И вот, через минуту, в храме шум и гам,
Вносили сундуки, одежду дорогую.
На место Горнее***** сел важный атаман,
Зажег и закрепил одну свечу, другую.

Когда награбленное все внесли и вот,
Сердитый атаман спросил бандитов строго:
«Ну что, все выгрузили, все семь подвод
Или оставили, как прошлый раз немного?»

И утвердительный от них, приняв,  ответ,
Сказал: «Ну что ж, даю вам на дележ отмашку.
Всем поровну, по рангам, лишь один   совет,
Мне, ко всему, как боссу, золотую шашку!»

Григорий посчитал, что в отблесках луны,
Настал момент явиться мертвым из могилы.
Играя роль вампира или сатаны,
Он заорал так громко, сколько было силы:

«Воспрянь от сна потусторонний, бренный мир,
Явись из преисподней, здесь живые люди!
Устроим же над ними свой кровавый пир,
Напьемся теплой крови вдоволь и забудем!»

Григорий выскочил из раки, словно бес,
Лицо свое намазал, накануне, мелом.
Глаза закрыты, на разбойников полез,
И с  ног, до  головы, во  всем, конечно, белом.

Иван ногами топал бешено в помост,
Стучал по доскам ножкой, сломанного стула.
Он выл, вопил, разверзся,  будто,  весь погост,
Из храма всех бандитов, словно ветром сдуло!

В сердцах разбойников гнетущий холодок,
Животный страх их гнал от этих мест все дальше.
И не один из них, совсем понять не смог
И разглядеть тогда в спектакле этом фальши!

Вот на пути овраг на берегу реки,
Посыпались на дно его,  ища защиту.
Босс,  с дрожью в голосе,  промолвил: «Мужики!
Что это было и откуда все, скажите?»

Немного отдышавшись и,  придя в себя,
Обрел их атаман  возможность мыслить здраво:
«Эх, нам бы хоть какого-то,  да сейчас  коня,
Поехать, посмотреть, что там, имеем право!»

Вот самый смелый и отчаянный бандит,
Его зовут друзья по банде – бесшабашный.
Он к храму вызвался, пока темно, сходить,
Чтоб прояснить момент печальный и ужасный.

Иван с Григорием спокойно, в тишине
Сидят и две свечи им освещают лица.
- Мой друг, не надо серебра и злата мне,
Все забирай, тебе на Настеньке женится!

- Постой, а семь копеек, помнишь ли о них?
- О чем, бишь, ты? Возьми вот шашку дорогую.
Как не крути ее,  но, все же,  на двоих
Не разделить,  да и зачем же мне такую?

В то время к храму подошел уже бандит,
А над землей луна висит, ее лик светел.
К стене прижался, притаился и  стоит,
Но Гриша, все равно его уже заметил.


- Но, все ж мой друг, ты должен семь копеек мне,
Хоть и спасибо, от души, за эту шашку.
Григорий быстро  сунул руку в брешь в стене
И снял с дрожащего  разбойника фуражку.


- Давай не будем меж собой чинить раздор,
Для  нашей дружбы не годится это средство
За семь копеек, головной возьми убор.
Бандит,  себя не помня,  обратился в бегство!

От страха путались все мысли в голове
А грудь сковал непроходимый дикий ужас.
Пути, не выбирая,  шел полем по траве,
Бандиту чудилось, что смерть над ним все кружит.

Разбойники с тревогой встретили его,
Давно все ждали с нетерпением рассказа.
«Ох, братцы, нам не светит там  уж ничего,
Числом несметным из могил пришла проказа!

Добро все наше разделили  меж собой,
Всего по семь копеек каждому досталось.
А одному, так не хватило,  Бог, ты мой!
Мою фуражку взял.  В тот миг умру,  казалось!»

«Ну, что ж, друзья,  здесь счастью, видно, не судьба, -
Сказал их атаман, - не будем ныть о тризне.
Пойдем мы в те края, удачи, где звезда,
Над нами загорится  снова  в нашей жизни!»

Наутро, уложив, в подводы все добро,
Отправились с надеждой в графский замок снова,
Где ждет Ивана Настя и уже давно,
Сдержала девушка, обещанное слово.


Отец невесты был богатством изумлен:
Пять сундуков рубинов, изумрудов,  злата,
Без счета серебра! Теперь согласен он
На брак ее, живет пусть сказочно  богато!

На свадьбе той, веселью не было конца,
Три ночи и три дня там музыка играла.
Григорий за посаженного был отца,
В том чести и ему оказано немало!

У Гриши был здесь  свой особый интерес,
К одной служанке нежные питал он чувства.
Сей факт  в его судьбе имел немалый вес,
Любить так незабвенно, тонкое искусство!

                4

Ажиотаж веселой свадьбы позади,
И отзвучали в замке громкие фанфары.
Медовый месяц молодыми уж прожит,
Настали будничные дни для нашей пары.

Иван пришелся графу, видно, по душе,
Умен и светским быстро учится манерам.
Хозяйственный в делах и справедлив, уже
Для окружающих является примером!

Григорий, друг его, на горничной женат,
На той служанке, что разбила его сердце.
В село переселились из ее пенат,
В свой мир семейный, светлый, приоткрыли дверцу.

Иван, от всей души, дал другу капитал,
Чтоб смог построить дом в селе и жить безбедно.
Григорий уж давно  спокойно жить мечтал,
В народе,  верно, говорят: мечтать не вредно.

Нам время вспять не  повернуть,  идут года,
Коль вспомнишь добрые дела,  в душе теплеет.
Иван свой путь в уме перебирал, тогда,
Вдруг вспомнил, что  Григорий должен семь копеек!

Свои дела привык вершить, чтоб  видеть толк,
Решил, что завтра же в село поедет к другу.
Истребовать  от Гриши этот давний долг
И, заодно,  его проведать и супругу.

И, вот в село,  под звон веселых бубенцов,
Иван въезжает на буланой резвой тройке.
Мальчишки деревенские со всех концов
Бегут к карете, взрослые стоят в сторонке.

В село, такие вот богатые тузы,
Сколь помнят люди, отродясь не наезжали.
Оставивши кастрюли, печки и тазы,
И, к кому едет барин, меж собой решали.

Григорий сразу понял, что сулит визит:
«По- видимому, вспомнил долг ничтожный, давний.
Ему ж, благодаря мне, бедность не грозит,
Ведь надо, прицепился, словно лист тот банный!

Прикинусь мертвым я, вот лягу на скамью,
Ты, Дуня, причитай и плачь – по мне в печали.
Глядишь, он и простит меня, мою семью,
Такие обстоятельства всегда смягчали!»

Иван заходит в дом и видит этот трюк,
Дуняша вся в слезах, заламывает руки.
Сказал: «Ох, как мне жаль, что опочил  мой друг,
Не мог я ожидать,  внезапной сей разлуки!

А  перед тем, как проводить в последний путь,
Обмою друга, как велит обычай русский».
Чугун с плиты схватил и кипятком плеснуть
Успел – хитрец вскричал, ну, как фельдфебель прусский!

От боли морщась, приказал жене
Открыть шкатулку,  долг отдать смущенному Ивану.
А тот сказал:  «Прости,  поверь, так жалко мне,
Что  сдуру, причинил тебе такую рану».
                ***
Лежит в ладони тусклых, медных ровно семь,
Трудом и потом заработанных копеек.
Долг возвращен сполна, Иван доволен всем
И друга упрекать ни в чем не смеет!
                17.11 – 09.12.2022 года.


• Стомак – декоративная вставка для корсета.
**  Фижмы -  ивовые прутья, у особо богатых из китового уса  для  пышности платья, его нижней части.
***  Притвор – небольшая пристройка перед центральной, главной частью храма.
****   Элементы главного центрального помещения храма:
            Алтарь – место для священнодействий, устраивается всегда на возвышении;
            Апсид – алтарный  выступ, на нем собственно и размещается алтарь;
            Престол -  стол на 4х ножках, размещается напротив  Царских Врат, которые, в свою очередь, расположены  в центре иконостаса. Престол самое святое место, где Христос особым способом присутствует в Святых Дарах;
            Аналой – высокий, четырехгранный столик с наклонной крышкой, на нем  во время проповеди, размещается  Икона дня;
            Канун или канон – стол с множеством подсвечников, в них вставляются зажженные свечи, ставятся в основном за упокой души;
            Катасарка – особо освященная белая нижняя одежда (нижняя рубаха), ею покрывается весь Престол, до основания, что символизирует Плащаницу.
*****  Горнее место – устанавливается кресло для Архиепископа.