прогулки при луне

Бред реальности мерзотней,
телеящик в морду бьёт.
Мне б ещё разжиться сотней -
вовсе не было б забот.
Мне б тогда нa всё хватило,
ночь бы скромно коротал,
освещало бы светило
жёлтой денежкой квартал.
Вот реальность - снег сегодня,
вечер трезвый у окна,
неполученная сотня,
неизбывная вина -
верил, верил в бредни эти,
явь не видел, жил в бреду,
брёл по свету в лунном свете,
и теперь ещё бреду.
Мне бы сотню к сотне старой,
мне бы жизнь ещё одну,
мне б заполнить стеклотарой
мой нелёгкий путь ко дну.
Что там, где там? Снег колючий,
ветер злой за воротник.
Я иду на всякий случай
через город напрямик.
мимо площади, базара,
школы, нашего двора.
Свет фонарный, как сансара,
троекратное ура,
бюсты Ленина и Маркса,
в парке - девушка с веслом,
одурманенная масса,
новый веймарский синдром.
Сотни к сотням, души к душам,
дым и пепел к небесам...
Cвет? A мы его потушим
или он погаснет сам.
Жизнь такая привереда,
что ещё осталось мне?
Мало яви, много бреда
и прогулки при луне.

***

Он после. Я не раз таких встречал.
всегда в углу, надёжный, как причал
в подземном переходе у вокзала.
гитара, и в глазах огонь войны...
Я знал - такие все обречены,
кого страна со смертью повязала.
Вернулся жив и цел, и под землёй
в своём аду, рубцами испещрённом,
весёлый циник, искренний и злой,
пугает мирных песней и шевроном.
Да, тело - ад, в котором всё - дотла,
в другом аду он выжил - во, дела,
а здешний рай спокоен, сух и пресен.
Но после ада слишком скучно в нём,
и он идёт под землю за огнём,
поёт и говорит - не надо песен.
Выходит ночью, мелочь на табак,
на хлеб и чтоб к нему кусочек мяса.
Он любит приблудившихся собак,
поэтому, должно быть, не сломался.
Он там. Я знаю - будет больше их,
вернувшихся, отчаянных, живых,
калёных, как негнущиеся спицы.
В его глазах и гнев, и кровь, и пот,
стоит в аду, ссутулившись, поёт,
чтоб только не сколоться и не спиться.

***

Холодно. Для счастья мало надо -
чуть согреться, стать одним из пугал,
бросить в чашку кубик рафинада,
словно мысль шальную в пятый угол -
вот он я, лоточница, налей-ка
чай душистый - пугалом останусь.
Жив едва, но всё же не калека,
в наше время это даже странность.
Вот он, пятый угол, Фридрих с Карлом -
здесь тупик, нет выхода отсюда.
Я был сотворён по их лекалам,
в этом вся ирония абсурда.
Ты живёшь, её не замечая,
кукла модернистского разлива.
Что для счастья надо? Чашка чая,
выпитая мной нетерпеливо,
чуть не обжигаясь - холод жуткий.
Бородами тычут два колосса -
как же мы попали с этой шуткой,
целый мир едва не раскололся.
Пугало. Добавь чего покрепче,
мне весь день стоять, ворон пугая.
Маркс и Энгельс здесь толкают речи,
только жизнь уже совсем другая.
Город выстыл, выстоит едва ли,
я тебя немножечко расстрою -
сколько б счастья не наторговали,
всё же отдавать придётся втрое.
Ветер, город белый, как больница,
день, похоже, будет очень длинным.
Хочется к былому прислониться,
сквозь боязнь пропахнуть формалином,
стать простым, доступным и понятным...
Милая, накапай пару капель -
вон декабрь - патологоанатом
над холодным счастьем держит скальпель.