Иллюзия обмана

Сегодня я полюблю своих врагов,
Протяну руку тем, кто нуждается во мне,
Изменюсь и сделаю мир лучше,
Потому что завтра можно опоздать на один день.

Тик-так, тик-так, тик-так...

Настенные часы монотонно и абсолютно равнодушно отсчитывают время. Им нет никакого дела до кучки отчаянных смельчаков, собравшихся сегодня в доме на севере Европы, чтобы провести свою последнюю ночь на земле, а завтра распрощаться с жизнями, отправившись на дьявола в попытке спасти мир.

- Тик, – склоняют часы циферблатную голову направо, – так, – налево. – Трудно избавиться от мыслей, правда, мальчик? Казалось бы, всего четыре слова, а какие страшные...

Страшные.

Пытаясь отвлечься, я смотрю на льющийся в окно лунный холодный свет, который преломляется в ветвях растущего возле дома дерева и оставляет рваные блики на стенах комнаты. Вглядываясь в эти неровные тени, пытаюсь гадать по ним о событиях завтрашнего дня, будто на кофейной гуще. Но не нахожу утешительных прогнозов.

Замечание Ивана про последнюю ночь на земле не выходит из головы. И если там, внизу, чувствуя на своём плече тёплую руку Валеры, я смог хоть как-то абстрагироваться от него, отмахнуться, как от очередного высказывания нашего, порой не совсем адекватного, ангела, то сейчас не могу с этим справиться.

Эти четыре слова, сложившиеся в одно предложение, пугают своей простотой и ясностью настолько, что перехватывает дыхание, и сердце, пропустив удар, начинает вдруг неистово трепетать, будто уже проиграв в безумной схватке с неизбежностью, отстукивает последние мгновения моей жизни.

Страх постепенно охватывает всё тело, разливаясь леденящим холодом по венам и отзываясь покалыванием в кончиках пальцев. Но рядом нет спасительного тепла тела Валеры, к которому я прижимался, позируя для фотографии, а у меня самого не хватает сил, чтобы бороться с охватившим отчаянием. Я заворачиваюсь в кокон одеяла, возводя вокруг себя защиту, но это не помогает. И я начинаю злиться. Я охотник и всегда пытался выторговать у мамы и всех окружающих меня более опытных товарищей право им называться.

Вот только сейчас я чувствую себя маленьким мальчиком, который, наплевав на то, что знает столько пугающей правды про темноту, ищет спасения в ней же, под одеялом, зажмурившись так крепко, что под закрытыми веками начинают плясать всполохи разноцветных искр.

- Тик, – не унимаются часы, – так.

Деловито, будто знают что-то очень важное, только не могут поделиться.

Неимоверным усилием воли приказав себе ни о чём не думать, я концентрируюсь на тихом дыхании мамы, которая спит со мной на одной кровати. Или делает вид, что спит... Но проверять я не буду. Вместо этого я начинаю дышать в такт с ней, надеясь, что размеренный ритм её дыхания поможет расслабиться и увлечёт хоть ненадолго в объятья Морфея.

Вдох – выдох, вдох – выдох.

Я старательно пытаюсь отключиться от внешнего мира, но у меня не получается. Старый дом полон шорохов и звуков. Вот где-то скрипнул пол, а теперь заскрипел старый рассохшийся шкаф. Интересно, а Валерка спит? Ну отлично, замечательную тему для отвлечения от страшных мыслей о смерти нашёл!

- Тик-так, – подмигивают часы.

Зачем мне Валера, когда у меня есть самоуважение, – думаю я вдруг и тихонько прыскаю от смеха. И тут же опять злюсь. Теперь на себя. За то, что так остроумно, как мне тогда казалось, поставил Валерку на место. Хотелось показать ему, что его чары на меня не действуют. И показал. Хотя на самом деле мне стоило огромных трудов там, на кухне, создать только видимость поцелуя и, глядя в его пронзительные зелёные глаза, отказать. Я сказал нет. Наступил на горло томящему уже не один день желанию, приказал сердцу, которое трепетало тогда совсем не от страха, заткнуться и просто плюнул на потребность тела, жаждущего прикосновения этих сильных рук. А ведь я не раз представлял себе, как Валерик будет дотрагиваться до меня. Как он будет нежен. Или же нарочито грубоват... Но нет. Мне и так в кровати не скучно. Ведь со мною страх и самоуважение. Ну да, и мама.

Я горько усмехаюсь и рывком скидываю с себя кажущееся вдруг неимоверно тяжёлым, придавившее меня одеяло. Поднимаюсь, замираю у окна и прекрасно понимаю, что уснуть мне уже не удастся.

В голове опять рой вопросов без ответов. Что будет? Как будет? А что если... ничего не будет?

Как часто люди жалеют о том, что что-то не сделали вовремя? О том, что у них не хватило духу признаться самим себе в том, что им стало наплевать на все свои принципы и убеждения и они хотят поступить именно так, как хочется в эту самую секунду, подчинившись некоему безумному и малообъяснимому порыву? Быть может, многие моменты в жизни складывались бы тогда совсем по-другому? Быть может, оставалось бы меньше недосказанностей и недомолвок?
Конечно, чаще всего мы используем отговорку «да потом, как-нибудь».

А что если не получится?

Что если это «потом» просто не успеет наступить?

Или в этом «потом» не будет места для тебя?

И снова становится страшно. Хотя казалось бы, ну куда ещё страшнее-то! Но тем не менее.

Я обхватываю плечи руками, стараясь защититься. Только сейчас мне не угрожает кто-то извне, защищаться приходится от себя самого.

Глядя сквозь оконное стекло на небо, я замечаю падающую звезду. Она пролетает по небосклону так быстро, что я просто не успеваю загадать желание. И вдруг мне становится кристально ясно, что и я могу сгореть подобно этой звёздочке, так же быстро, и многого не успеть. Конечно, мне, как парню довольно-таки рациональному, и раньше было понятно, что жизнь скоротечна, а жизнь охотника так вообще может оборваться намного быстрее. Но именно сейчас я понимаю, насколько это всё быстротечно.

Как много можно не успеть. О скольком можно жалеть. А может, кое-что и никогда себе не простить.

Но я сказал нет. И теперь, к страху перед завтрашним днём примешивается ещё и досада на самого себя.

- Тик-так, – укоризненно качается маятник.

Если бы можно было всё исправить. Если бы можно было повернуть время вспять, всего на несколько часов назад...

- Тик-так, тик-так, – хохочут надо мной стрелки, продолжая свой неумолимый бег по кругу.

Почему-то раньше я никогда не замечал, что время такое стремительное. Обычно в ожидании чего-то оно, наоборот, тянулось, как резиновое... В ожидании звонка. Пусть он даже звонил не мне... В ожидании приезда. Пусть он даже приезжал и не лично ко мне...

А вдруг мне больше не придётся ждать? Не придётся вздрагивать от телефонной трели и выглядывать в окно при каждом звуке подъезжающей машины... Вдруг завтра будет поздно?

От тоски, сжавшей стальной рукой сердце, хочется плакать. Часто-часто заморгав, я делаю глубокий вдох и, решительно повернувшись, как был в одной футболке, едва прикрывающей бёдра, выхожу из комнаты.

Стараясь производить как можно меньше шума, спускаюсь по старой лестнице в гостиную и направляюсь в кухонную нишу к холодильнику. Подальше от пугающих мыслей, подальше от всезнающих назойливых часов с их тиканьем.
Быть может, пара глотков пива помогут, и я сумею хоть немного расслабиться. А если совсем повезёт, то и поспать несколько оставшихся до рассвета часов. Тихо притворив дверцу холодильника, я мгновение размышляю: выпить пиво тут или отправиться назад в комнату, когда в ночной тишине раздается голос:

- Что, тоже не спится?

Он спрашивает это совсем тихо, но мне кажется, что подобно раскату грома. Замерев и сделав глубокий вдох, я пытаюсь привести в норму дыхание, потому как не ожидал здесь увидеть кого-то – его – и пугаюсь. Да и вообще сегодня что-то нервы ни к чёрту.

Валера поднимается с кресла, стоящего в тени у стены (понятно, почему я его не заметил), и неторопливо направляется ко мне.

Несмотря на темноту, я прекрасно вижу его передвижения. Вот он, поравнявшись с окном, вступает в полосу падающего через стекло лунного света, и мне приходится подавить вздох – от вида Русика сносит крышу. С самим собой можно быть честным.

- Тик-так, тик-так, – одобрительно частят часы.

Чёрт, а я-то думал, что избавился от их участия, но, видимо, они теперь у меня в голове...
Судя по всему, Валера, как и я, уже тоже прикладывался к подушке, о чём свидетельствуют его взъерошенные больше обычного волосы и расстёгнутая рубашка, накинутая на голое тело и позволяющая холодному скупому свету при каждом движении нагло скользить по его гладкой коже.

Опустив голову, я молча жду, пока Русик закончит своё неторопливое шествие и наконец-то окажется возле меня, что позволит мне выдохнуть и сделать-таки глоток пива, ради которого я всё это тут и выдерживаю. Минута честности с самим собой прошла.

- Ну так что? Почему не спишь? – Валерка опирается бёдрами на кухонный гарнитур рядом со мной и слегка толкает меня плечом.

Закусив губы, я молча разглядываю уже начинающую теплеть в моих руках бутылку, раздумывая, что же ему ответить. Выплеснуть на него все свои страхи? А может, ещё лучше, все свои желания? Ну да, ну да.

- Тик-так, тик-так, – подталкивают часы.

Но нет. Покачав головой, я поднимаю глаза и встречаю взгляд Валеры, который пристально, насколько позволяет царящий вокруг полумрак, рассматривает меня.

- Пить захотелось, – выдаю я.

Он кивает:

- Ну что ж, тогда давай выпьем, – и дотрагивается до горлышка моей бутылки своей.

Раздаётся лёгкий звон, и под аккомпанемент его эха мы делаем по глотку.

- А ты почему не спишь? – Моя очередь задавать вопросы.

Русик отворачивается к окну.

- Не знаю, – произносит он после продолжительного молчания, – думаю...

- О том, что завтра может произойти?.. – продолжаю я за него.

- Да, – кивает он. – Именно об этом.

Я чувствую, как холод в который раз за сегодняшний вечер тонкой струйкой скатывается по позвоночнику, заставляя задрожать от нахлынувшего ощущения страха.

- Валер... – подбираю я слова, – а что, если Иван окажется прав?..

Произнёс это вслух и сам испугался.

- О «последней ночи на земле»? – Он ловит мой взгляд и, мгновение помолчав, говорит: – Не думай об этом, Дитрих. Даже ангелам свойственно ошибаться. – И подмигивает.

Я вдруг ощущаю острую необходимость в воздухе и понимаю, что всё это время не дышал, боясь пропустить малейший звук, издаваемый Валерой. Шумно выдохнув, я пытаюсь улыбнуться, глядя на него, но улыбка выходит неубедительной.

- Отважный Дитрих, готовый практически в одиночку идти на любого из существующих монстра, вдруг чего-то боится? – подкалывает меня Валерка.

Я собираюсь ответить подобной же язвительностью, но в последний момент говорю совсем не то, что планировал.

- Да... Мне страшно, Валер.

Ответить он не успевает. С улицы доносится крик ночной птицы. Такой громкий, что мне кажется, будто птица находится рядом. Помимо воли я вздрагиваю всем телом, а Валерка моментально оказывается передо мной, готовый прикрыть собой и защитить. Этот жест вызывает у меня приступ всепоглощающей нежности, от которой щемит сердце и на глаза наворачиваются слёзы.

Мгновение уходит на то, чтобы понять, что опасности в комнате для меня ничего не представляет. Я привожу в норму дыхание и моргаю, загоняя такие непрошенные сейчас слёзы назад.

Валера, усмехаясь, поворачивается ко мне.

- Испугался? – спрашивает, вопросительно подняв бровь.

Глядя на лёгкую улыбку, скользящую по его губам, я тоже начинаю улыбаться в ответ.

- Неожиданно просто... – пожимаю плечами, пытаясь доказать всем видом, что не так уж сильно я и испугался.

Улыбка Русика становится ещё шире. Он поднимает руку и, аккуратно захватив упавший мне на лицо локон, нежно заправляет мне его за ухо.

- Не бойся, Дитрих, – произносит он, – я с тобой.

Я смотрю ему в глаза и не боюсь. Именно потому, что со мной он.

Повисает тишина. Глаза уже давно привыкли к полумраку, и мне видно лицо Валеры в мельчайших подробностях. Зелёные внимательные глаза поблёскивают, всматриваясь в мои; на лбу залегла морщинка, которую мне хочется разгладить...
А ещё я чувствую тепло от его руки, которую он так и не убрал с моих волос, постепенно разливающееся по лицу, скользящее вниз по телу.

Я уже открываю рот, чтобы сказать какую-нибудь глупость, подобную той, что выдал сегодня вечером, стоя практически на этом же месте, и вернуть нас к обычным ролям, но всё же молчу.
Валера, заметив моё движение, с пониманием кивает и, смущённо улыбнувшись, делает шаг назад, попутно начиная отнимать руку от меня.

- Тик-так, тик-так! – сердито вмешиваются часы, напоминая мне о том, что было и чего, возможно, никогда не будет.

И я решаюсь.

- Валер, – тихо зову я, и он застывает, вопросительно изогнув бровь и молчаливо прося пояснений. И я поясняю. На свой лад.

Рукой накрываю его пальцы, которые по-прежнему запутаны в моих волосах. Ставлю уже совсем ненужную бутылку пива на столешницу и делаю то, о чём думал некоторое время назад: поднимаю вторую руку и еле касаясь, провожу подушечкой большого пальца по морщинке на лбу Валеры в попытке разгладить её. Но, будто опомнившись, отдёргиваю руку и неловко пристраиваю Русику на плечо.

- Тик-так, - подбадривают часы.

В глазах Валеры мелькает недоверчивое удивление, но он ничего не говорит. Ставит и свою бутылку рядом с моей и так же молча прижимает вторую руку к моему левому уху. Теперь моё лицо в плену его ладоней. Затем он медленно склоняется и прижимается своим лбом к моему. Так мы стоим какое-то время. И я почему-то начинаю бояться, что сейчас получу от него что-то вроде:

- Дитрих, ты хороший мальчик, но я вижу в тебе только брата. Отправляйся спать, – и братский поцелуй в макушку.

От разыгравшегося в моём воображении подобного дурацкого сценария становится немного тошно. Но я мужественно стою и жду... Ответа?.. Приговора?!

Все звуки вокруг пропадают, мне слышно, как дышит Валерик и как стучит моё собственное сердце.
Но вот он отстраняется и смотрит несколько мгновений мне в глаза, будто спрашивая согласия и действительно ли я уверен.

И я уверен. И я согласен, о чём даю ему знать, слегка потеревшись щекой об его ладонь.

- Тик-так! – ликуют часы.

Словно в замедленной съёмке я наблюдаю за тем, как Валера обрисовывает взглядом моё лицо и начинает склоняться ко мне. Я не шевелюсь, хотя больше всего на свете мне хочется прекратить эту томительную пытку предвкушения и наконец-то почувствовать его губы на своих губах.

Но я ничего не предпринимаю. Просто жду. А когда желаемое всё же происходит, будто каменею, потому что просто теряюсь от того, что всего лишь лёгкое, почти невинное касание оказывается настолько возбуждающим. Валерочка тоже замирает и освобождает мои губы. Быть может, он решил, что я всё-таки передумал?

Не позволяя ему отстраниться ещё сильнее, я тяну его назад к себе за воротник рубашки, в который, оказывается, вцепился что есть силы. И этот мой намёк уже совсем однозначный. И Валера его понимает. И принимает.

Иступлённо я приникаю к его губам, будто путник в пустыне к живительной влаге прохладного родника.

Теперь в этих касаниях нет и следа той робкой нежности, что была минуту назад. Я будто пытаюсь насытиться им, уже обеими руками цепляясь за ворот его рубашки, стараясь притянуть ещё ближе к себе, словно хочу раствориться в нём.
Возможно, Валерка и опешил от моего рвения, но не показывает виду, и я чувствую, как моё нетерпение передаётся и ему.

Теперь его губы требовательны. Они сокрушают мои, заставляя задыхаться от волн накатывающего возбуждения, проходя через каждую клеточку тела, даря неведомые ранее ощущения. Неожиданно он прикусывает мою нижнюю губу и тут же скользит по ней языком. С лёгким стоном приоткрывая рот, я позволяю ему углубить поцелуй.

Конечно, Русик не первый парень в моей жизни, но он именно тот парень. Тот, кого я всегда хотел. Тот, о ком я всегда мечтал. Тот, кого чуть было не отпустил.

Сколько раз я представлял эти губы на себе, но в своих догадках никогда даже близок не был к тому, что происходит со мной сейчас.

Руки Валеры скользят сквозь пряди моих волос, по плечам, вниз по спине. Даже через тонкую ткань выбранной мной для сна футболки кожа начинает просто пылать от его прикосновений. Отпустив, наконец, несчастный воротник рубашки, я делаю то, о чём всегда мечтал – запускаю ладонь в волосы Валерика, пропускаю сквозь пальцы короткие жёсткие пряди; опускаю руки, исследую очертания рельефного торса и попутно избавляю от рубашки.

Он обхватывает меня за бёдра и рывком усаживает на столешницу. Затем так же, рывком, стягивает с меня футболку и, не глядя, отбрасывает куда-то в сторону. Прохладный воздух касается моей обнажённой груди, заставляя и без того возбуждённые соски затвердеть ещё сильнее. И это не укрывается от внимательного взгляда Валеры. От того, как он смотрит на меня в эту секунду, перехватывает дыхание, а низ живота, где моментально образовался мощный стояк, начинает пульсировать. Как же давно я мечтал о том, чтобы этот мужчина смотрел на меня именно так: жадно, восхищённо, горящими от желания глазами... Но мне одних только взглядов становится мало. Нетерпеливо подаюсь немного вперёд, бесстыдно предлагая себя, абсолютно забыв о том, что когда-то клялся себе ни при каких условиях не спать с Русиком. Теперь я уже и не представляю, как вообще мог о таком думать. Да и когда это было?! В прошлой жизни... с надеждой на будущее...

Обхватив мою правую грудь рукой, Валерка склоняется к левой и захватывает губами чувствительную вершину соска, заставляя задохнуться от наслаждения. Он будто дразнит меня, то смыкая губы плотно, то едва касаясь языком.

Я хочу, чтобы он не останавливался. Подаваясь к нему, заставляю его ещё сильнее сжимать мою грудь, но и этого мне становится недостаточно.

Крепко сжимаю ноги вокруг его талии, и он, нехотя отрываясь от моей груди, теперь прокладывает еле влажные, дразнящие дорожки поцелуев по ключицам, шее, скулам, каждый раз не доходя каких-то миллиметров до моих горящих припухших, и тем не менее по-прежнему жаждущих его поцелуев, губ.

Тогда я решаю взять всё в свои руки. Обхватив лицо Валерика, я поднимаю его и целую. Так страстно, как только могу. Прижимаюсь к его обнажённой гладкой коже. Наши губы жадно терзают друг друга, скрывая неистовый танец переплетённых языков. И мне начинает казаться, что от желания обладать другим человеком вполне возможно сойти с ума.

Тут наверху хлопает от сквозняка незакрытое кем-то окно, и звук этот сейчас, в тишине, нарушаемой только нашим сбивчивым дыханием, подобен выстрелу. Мы замираем.

Валера еле слышно ругается и, ни на секунду не выпуская меня из плотного кольца своих рук, начинает оглядываться по сторонам.

Чёрт, я настолько потерял голову, что даже успел позабыть, где мы находимся. Вдруг Валерка подхватывает меня на руки и уверенно направляется в сторону неприметной боковой двери, за которой оказывается небольшая комнатка, заставленная высокими полками с книгами. Надо же, а я никогда тут не был. Но мне не представляется возможности осмотреться. Да и не хочется. Захлопнув дверь и поставив меня на пол, Валера всем своим весом прижимает меня к стене, ни на секунду не прекращая касаться руками и губами. И я, снова окунувшись в его близость, забываю все страхи. Прочерчиваю ногтями дорожки вниз по его спине, а затем требовательно отстраняюсь и решительно берусь за пряжку его ремня. Валерка на секунду застывает, но тут же слегка двигает бёдрами, как будто призывая меня не останавливаться.

Вновь впиваясь в его губы, я едва справляюсь непослушными пальцами с замком и молнией на штанах и торопливо пытаюсь освободить от них Русика.

Он поднимает меня, крепко обхватив за талию, и аккуратно опускает на край стола, заваленного книгами, которые я сбрасываю на пол без капли сожаления.

Пристально глядя мне в глаза, он поддевает кончиками пальцев мои боксёры и всё так же, не прерывая зрительного контакта, начинает тянуть их вниз. Слегка приподнявшись на руках, я облегчаю ему эту задачу. На мгновение мы замираем. В полумраке тёмной коморки слышится только наше прерывистое дыхание. Облизнув губы, я снова опускаюсь на гладкую деревянную поверхность и, раздвинув ноги, без тени сомнения отвечаю на его требовательный взгляд. И Валера вдруг невероятно осторожно и нежно, приподнимая меня за бёдра, медленным, долгим толчком проникает в моё тело. Я выгибаюсь дугой, едва сдерживая громкий стон. Потом с шумом выдыхаю, шепча его имя. Это подстёгивает обоих, и наши движения сменяют темп, нарастая и становясь почти дикими.

Откинуты все сомнения, забыты все клятвы и обещания, данные самому себе. Есть только он и я. Здесь и сейчас. Рваное дыхание; заглушаемые губами стоны; жадные, резкие движения, от которых сердце начинает биться ещё быстрее, заменяющие кровь раскалённой лавой, бурными потоками разливающейся по венам. Удовольствие сменяется жгучим наслаждением, перехватывающим горло и заставляющим меня стремиться стать ещё ближе к нему. Хотя ближе, чем сейчас, уже просто невозможно.

Почувствовав, как мой член лопается в тугой узел, заполняя моё тело ощущением невероятного блаженства, причиняя почти физическую, но невероятно сладкую боль, я цепляюсь за плечи Валерки, не беспокоясь о том, что могу оставить там
следы. Несколько резких движений, и Русик, глухо простонав, замедляется, а после и вовсе опускает голову мне на грудь, тяжело дыша.

- Тик-так, – томно мурчат часы, – тик-так...

За окном занимается рассвет. Я вновь стою в комнате и наблюдаю за рождением нового дня. Возможно, так же как и ночи, последнего в своей жизни. Эта мысль по-прежнему пугает до чёртиков, но теперь у меня не возникает желания спрятаться от неё под одеялом. Я принимаю её. Смиряюсь. И всё же надеюсь на лучшее. И стараюсь не бояться, потому что рядом со мною он. Валера. Невольно прикасаюсь кончиками пальцев к припухшим после его поцелуев губам.

- Тик-так, - подмигивают часы.

В голове проносятся воспоминания о проведённой ночи. Жалею ли я о ней? Нет. Ни капли. Я нашёл в себе силы признаться самому себе, что хочу этого. Я перестал прятаться от своих чувств и открылся ему. И так останется. Я не хочу больше ничего откладывать на «потом», я хочу жить здесь и сейчас.

- Тик-так, - соглашаются часы.

Я перевожу на них взгляд и долго изучаю старое дерево. В некоторых местах отколоты кусочки, кое-где облупился лак... Никогда бы не подумал, что на такое отважное решение меня сподвигнут старые настенные часы. От осознания этого по моим губам скользит лёгкая улыбка.

- Дитрих, детка, пора... – доносится голос мамы.

Глубоко вздохнув, я направляюсь к выходу, но на пороге не выдерживаю и оборачиваюсь, кидая ещё один взгляд на часы. В голове мелькает шальная мысль. Конечно, если меня сейчас кто-нибудь застанет за тем, что я собираюсь сделать, то сочтёт сумасшедшим. Ну и пусть.

- Спасибо, - шепчу я. – И... до завтра?..

И становится странно. Чего я от них жду сейчас? Благословения на дорожку? Пожелания удачи?

Но нет. Вместо этого я вижу, как секундная стрелка, дёрнувшись пару раз, застывает, а маятник, до этого бодро качавшийся, снижая амплитуду движений, беззвучно останавливается на одном месте...

На столике старом конвертик измятый.
Протёртую скатерть листва засыпает.
Упал один лист в сладкий чай мой из мяты,
В осеннем дыхании чай остывает.

Мне жаль те часы, что мы вместе теряли,
Но всё же в раздумьях своих не ночуй,
Мы сами себя в той любви уверяли,
А это лишь осени был поцелуй.

И ветер колышет прозрачные шторы.
Вечернее солнце объяло мой дом.
Лучистые зайчики строят узоры,
И сыростью пахнет за старым окном.

Я также смотрю на увядшие розы,
Теперь здесь нет страха, вокруг тишина.
Вот письма сгорят, мои высохнут слёзы,
В осенней печали любовь сожжена.