Заколдованное время из цикла Быть на Земле ГЛ. 4

 Гл - 4.  Открытая тайна.

     … Она "вернулась", и себя
     вновь ощутила в прежнем теле.
     С трудом  в обыденность  войдя,
     соображала еле-еле.

В палате белой – доктора,
они в углу шептались тихо:
мол, высших сил явилась прихоть
при странном случае вчера.
Они – учёные, от них
текли премудрости всё утро,
и изъяснялся каждый мудро,
     и речь звучала, словно стих.

     Азу лежит не шевелясь
     и размышляет: где начало
     беды её? Зачем "летала",
     порвав с земною жизнью связь?..
               
Открыв глаза, она к отцу
чуть потянулась головою,
её он обнял с теплотою,
щеку прижав к её лицу.

     — Ах, дочь моя… Ну что с тобой?.. –
     Шептал волнуясь и бледнея.
     — Прости, отец, иди домой,
     пусть няня явится скорее...
     — А мама? Маму пригласить?
     Она, как ты, лежит в постели…
     ей без тебя совсем не жить…
     Того ли с нею мы хотели?..
     — Прошу, отец, иди скорей,
     нужна мне няня, словно воздух…
     Домой приеду вместе с ней,
     хоть будет это и не просто.
     — Но есть врачи...
                — А что врачи?
     Они и вовсе не при деле,
     о медицине помолчим,
     не здесь меня вы проглядели...
     — Ах, дочь моя, о чём ты?..
                — Брось…
     Иди, исполни, лучше, просьбу... –
     И вышел он – незваный гость,
     себя, как будто, заморозив.

               *  * *
     Её трагедия – болезнь –
     абсурдный ракурс медицины.
     Болезни той ясны причины,
     но глупо их ворочать здесь.

     Весь день в палате проведя,
     болезнь исследовав, "измерив",
     врачи решили, что дитя
     вошла в сей мир не в "эти двери",
     что от рожденья своего
     уже несла в себе болезни,
     и жизнь её, скорей всего,
     созвучна будет грустной песне.

     Врачи не знали колдовства,
     наука тем не занималась,
     лишь кое-где предполагалось         
     влиянье сил от Божества.
     Они  решили: силы зла
     в Азу внедрили разрушенье
     и их незримое давленье
     она едва перенесла.
     Но как беду преодолеть, 
     её "без пищи" оставляя?
     Она хлестнула, словно плеть –
     сухая, жесткая и злая.

     В итоге вынесли"вердикт":
     «Виновен Дух – могильный пращур.
     С крестом Господнем на груди
     являться в Храмы, да почаще.»
     Сказали так же, что, живя
     без помышления о Боге,
     вновь заболеет, зло ловя
     на демонической дороге.
     И весь ответ, ведь им видней!
     И с этим – "точка" в странном деле:
     мол, отклонений нет у ней
     в её прекрасном юном теле!

     …Клонило к вечеру, она,
     волнуясь, няню ожидала.
     В палате той, совсем одна, 
     себя в кровати обнажала. 

     Явилась няня в поздний час.
     Азу, откинув покрывала,
     нагой пред нянею предстала,
     и повзрослевшей, будто враз.

     — Я вся открыта пред тобой,
     как символ чистых намерЕний!
     Прошу тебя, и ты со мной
     побудь для новых откровений!

     Смутилась няня, чуть дрожа,
     признав Азу совсем иною:
     холодной, гордою, чужою. –
     И никуда не убежать…

     — Обсудим, нянечка, секрет,
     как появилась я на свете.
     Мне ночью послан был ответ,
     зачем мне жить на сей планете. 
     Присядь, родимая, со мной
     и не скрывай, что мне родная!
     Ко мне являлся Дух Святой,
     моё рожденье раскрывая.
     Он показал правдивый сон,
     как ты на свет меня рожала:
     летел к Земле протяжный стон…
     А мне голубка ворковала.
     Я надпись видела:
                «За грех,
     тот, что  родители свершают,   
     минует жизненный успех
     дитя, которого рождают!»


     Поникла няня, и печаль
     лицо покрыла грустной тенью,
     и боль души в одно мгновенье
     наружу вырвалась:
                — Как жаль!..–
     Упала, плача, на кровать
     и застонала в тяжком горе:
     — Прости, Азу! С судьбою в споре
     я знала: буду отвечать!..

     — Так вот, виденье, о том,
     что родилась я под вопросом,
     где принимала мать, как простынь,
     души моей тщедушный дом,
     в котором плаваю досель,
     где жизни жалкой карусель
     кружится двадцать первый год...
     Одно дарует утешенье:
     мне было также откровенье,
     и я узнала наперёд,
     к чему готовиться в дальнейшем:
     план создан к радости моей:
     влечёт он в сферу королей
     и в окруженье богатейших.

     — Молю, Азу, уж ты не смей
     терзать меня судом окольным!
     Мне принимать чрезмерно больно
     твоей души больной упрёк,
     я получила свой урок...
     Былого вспять не повернуть,
     уж ты теперь не обессудь,
     что кровь моя течёт в тебе.
     Но я признательна судьбе,
     что нас с тобой соединила,
     что неразлучны до могилы –
     ты стала дочкою моей.
     А что о будущем сказать?
     Жизнь королей – не наша жизнь,
     от той  – подолее держись:
     у них одна бытует страсть –
     копить богатства, силу, власть,
     народ для них – табун овец…
     Совсем иное – твой отец:
     он весь для подданных своих,
     как в песнях неба – Божий стих!
     И если был бы королём,
     вся жизнь вокруг прекрасней стала,
     таких людей у жизни мало...

     — Давай, родимая, споём,
     тихонько, чтоб не слышно нас...

     И в тот спокойный поздний час
     смотрели в небо, что без края,
     и пели, слёзы вытирая:

     «Осень золотая разгулялась в поле,
     Осень золотая принесла мне горе:
     Я весной любила, расцветала счастьем,
     Осень подменила счастье на ненастье.

     Осень золотая разгулялась в поле,
     Осень золотая – горе поневоле:
     Милый мой уехал вдаль перед зимою,
     Осень для потехи пляшет предо мною.

     Расскажи мне, осень, где моя удача?
     Почему ты, осень, дождиком не плачешь?
     Я весной любила, расцветала счастьем,
     Ты же превратила жизнь мою в ненастье!»           - 172.