***

Червоточит и чревоточит, плачет гноем, ест чёрный лёд, прячет ночью белесые очи, ставит свечи как солнце взойдёт.
Шаг за шагом крадётся по спинам всплывших в озере мёртвой луны, на горбу тащит дом паланкином, вечно дремлет, не зная про сны. Её дети снуют меж телами, кормят мать перемолотым льдом, тянут руки к ней.
К ней.
За слезами.
Кормит гноем их как молоком.

В глубине искажённые тени ловят в омуте спящих жрецов, хваткой хищных подводных растений выжимают тела их от снов. Собирают последние грёзы, чёрным льдом оплетают на дне, где упавшие мертвые звезды рвали озеро, словно извне.
Тени ждали конца ритуала, где людские пустые тела сами к серому небу всплывали, к той, что долго их спины ждала.
Её дети бросались под воду и дробили всплывающий лёд, всё надеясь на тени свободы, когда мать их до цели дойдёт.

Червоточит и чревоточит,
всё крадётся по спинам жрецов,
чтоб с горба ношу давнюю сбросить
и самой погрузиться в мир снов.