Зарисовка о Иштване

У него было всё, чтобы войти в историю. Влиятельный отец, титул и богатство; красота, манеры, шарм; природное очарование и талант. Несомненно, он был очень талантлив. Несомненно, он бы с легкостью затмил и своего отца, и своего названного дядюшку — последний не мог упустить случая вновь окунуться в разгульность венских улиц, проследовав за ним в столицу.
Поступить в академию не составило труда. Первый день в Вене закончился громким празднованием в хорошем ресторанчике за распитием французского вина: под родные венгерские песни и довольные ухмылки Бартоша, с его напускной манерностью, которую он за долгие годы дружбы с Яношем — отцом Иштвана — не то, что перенял, но и нарочно гиперболизировал.
Иштван, или же Пишти, как ласково звали его родные, отличался более крепким здоровьем, нежели его отец. С ним можно было и покутить допоздна, и не переживать на следующий день не только о «утреннем самочувствии», но и о физическом состоянии в целом. Да и венский воздух явно влиял на него лучше, чем на Яноша. Возможно, влияние крови матери-австрийки. А возможно, он сам был создан для этого города, как и тот для него.
За год обучения он успел побывать во многих домах. Местная аристократия странной страстью желала видеть Иштвана на своих вечерах: молодой преуспевающий художник, красавец, графский сын — слишком ценный экспонат, к тому же, крайне выгодная партия для их дочерей. Последние его не интересовали. За год обучения он успел пресытиться как готовыми на любые авантюры натурщицами, так и юными барышнями, которые не всегда уж были скромны и невинны и ответом даже на легкие ласки художника готовы были отдаться здесь же — на софе в кабинете или диване гостиной.
___
Вечерами он всё чаще оставался с дочерью мелкого барона, у которого проживал все это время — друзья Бартоша, они с радостью согласились дать кров молодому художнику. Когда Иштван только приехал, то девочке было пятнадцать. Они быстро нашли общий язык: по вечерам она любила играть или читать вслух в его комнате или же гостиной, а он в это время делал быстрые наброски углем. Ночи же художник проводил за подбором правильного оттенка, чтобы передать рыжину ее волос. Их блеск в свете люстры. Нежные полутона кожи, теплые отблески камина на предплечьях, рефлексы холода на плечах: от стены или дивана с фиолетовой обивкой, когда она прислонялась к ним, устав держать осанку за очередной книгой. А когда она засыпала, устроив свою голову на коленях художника, то он вспоминал о доме. Делился с ее родителями забавными и тёплыми воспоминаниями о своих младших сестрах. Рассказывал историю любви отца и матери. А если в гости заходил Бартош, то не упускал момента вспомнить забавный случай о последнем: после они уже на перебой рассказывали о том или ином, смеясь и споря о правдивости, дополняя друг друга и кое-где приукрашивая.
__
Год он не видел девочку. Родители задумались о её образовании, да и сам Иштван погряз в академических долгах. Многочисленные эскизы несносных ваз, кучи скомканных набросков, поломанный уголь, грязные палитры — отведенная ему комната всё больше превращалась в мастерскую. А когда девушка вернулась, они вновь начали проводить время вместе.
___
Тусклое освещение, но достаточное, чтобы видеть изображение на желтоватых листах бумаги. Жесткий ковёр на твердому полу. Разбросанные кисти и уголь. Запертая дверь.
Девушка сидела, облокотившись спиной о грудь Иштвана, который водил её рукой, что держала то карандаш, то кисть. Она же была его инструментом, которым он выводил линии, намечал пятнами тона, выделял тени.
Оттопыренный сзади воротничок её платья щекотал ему подбородок. Иштван водил им по плечам девушки, успокаивая раздраженную щекоткой кожу мягкой тканью, оставлял кроткий поцелуй на шее, продолжая внимательно вести линию, держа запястье властно, но не упуская случая оставить пальцем полосу легкой ласки. Вторая рука девушки, заведенная за спину, пробиралась к его брюкам.
Пальчики её, что днем проворно перебирали клавиши пианино, неопытно дарили ласку. Неопасные юношеские шалости: скромные и неуверенные в складках брюк, нежные и осторожные в юбках платья. От голени к бедру — и выше. Совсем, как линия на бумаге. Влага — добавить красок. И если с натурщицами — это рисунок, с его резкими линиями, урывистыми штрихами, то с ней — акварель. Легкость движений, воздушность полутонов, больше влажности — больше эмоций и чувств. Рисунок и изучение анатомии. И совсем не нужно обнажаться. Только не телом.