Декабря четвертого

  С утра радовал снег. Даже такой недужный, он поднимал настроение.
  Ледок на реке забелел. Протока чёрная сужается. Забирает её зима. Тропинки и дорожки дышат невесомым и прозрачным снегом. При самом лёгком шаге моём и вздохе воздуха они пошевеливаются, скатываются в светло-серые пряди.
  Первые лисьи тропы в полях на Воронино. Седое царство ёлочного заречья. Первый рыбацкий чум на льду Вели. Путник, быстро перешедший реку, хрустя ледком торосов, озадачил меня. Куда? Потом понял: всего скорее – силки или капканы проверять. Шел уверенно, быстро, с пустыми руками. Шагнул с белого поля реки в чёрные ворота леса и сразу пропал.
  Облака проносит временами, и солнце мутно проступает в тонкой и светлой пелене. Воздух тогда першит огоньками. А травы, обсыпанные скудной снежной перхотью, робко искрятся. Совсем нет ощущения плоти снега. Дунь посильней – и обнажатся, кажется, и земля, и травы.
  В деревеньке ребятишки, как их мамы и бабушки, шагают с лыжными палками в руках. Да и кто отважится по припорошённой едва земле идти на лыжах! Тихо. Воскресенье.
  Даже огромный старый пёс в будке на моём пути никак не откликнулся на мои льстивые уговоры показать свою морду. Бровью не повёл и цепью не дрогнул: не мешай спать, да и сыт я.
  К вечеру улочки становятся похожи на шерстяные бабушкины носки, и в них воцаряется мягкая, недокучная тишина.