В те времена когда портвейн Кавказ

В те времена когда портвейн «Кавказ»               
над нами властвовал надменно               
разлитый по стаканам напоказ
уборщице на Пушкинской в пельменной,
в те времена жизнь – штука первый сорт –
лишь набирала полноту и скорость          
и разным выраженьем наших морд
подчёркивала нашу разнопёрость.

Нам нравилось как ветер бил в лицо
когда на спор  - на «бомбу» - с лучшим другом
за пять минут Садовое кольцо
ты обежал - по кругу, блин, по кругу.
И жизнь шла кругами по воде,               
как водомерки мы по ним скакали,               
искусством жизни я не овладел,
зато шашлык готовить на мангале

Я научился. Долгим был урок.               
Искусство – результат ошибок и терпенья,   
где что-то впрок, а что-то и не впрок,
и обрастая шкурою тюленьей
ты оставляешь в области подбрюшья         
незащищенный мягкий уголок             
доступный для различного оружья
и собственной гуманности залог.

Мир был открыт как занавес театра               
где жили, так похожи на живых,
Антоний, Цезарь, Брут и Клеопатра,
но это были только тени их.
И погружаясь в этот мир - молчащий
в ответ на твой дурацкий монолог,   
не понимаешь – как быть настоящим,   
когда вокруг не мир, а лишь мирок.

А зависть – зверь с зелёными глазами,   
тебя за поворотом стережёт,
где мальчики грудными голосами
поют про этот самый поворот.
И, наступив опять на те же грабли,
начнешь бумагу чёркать и марать,
стих как раба выдавливать по капле,
как стенку строчки рифмой подпирать.

Но можно броситься в любовь с размаху
и вспоминать в оставшуюся жизнь               
как ты в руках держала черепаху               
а трех слонов отправила пастись.
И понимать, что будет и расплата   
и ощущать когда подходит срок -
что всею кожей чувствуют солдаты,
когда удар внезапен и жесток.
               
А дальше, дальше наступают будни.               
Найдешь ли краски, чтобы описать
стол, кресло, кофе пополудни,
прошитую рабочую тетрадь…
По выходным ленивая истома,               
поспать, поесть и снова лечь в кровать,            
нет силы, чтобы выгнала из дома,
а можно ведь ещё погрипповать …

И вот приходит то, что есть «сейчас».
Его тошнит от самого себя,
толкует про террор, про нефть, про газ,
хрипит, ворочается, зыркая, сипя.
Наросты городов родят машинный гной,    
гнилая кровь по сети проводов
течёт под океанской глубиной
и булькает на тысячи ладов.

Здесь вдоль дорог саженные щиты       
нам выдают за сладкое заразу,         
их буквы как огромные глисты,
как раковые клетки – метастазы
распространяют на людей вокруг   
и по дорогам, грузны и поджары,
со звуками игрушечных базук
огни машин – как мелкие пожары.

Их отблеск отражается мгновенно
на голенищах девичьих сапог
и на щитах, где средства гигиены             
с майорскими погонами бок в бок. 
И жизнь течёт амебовую стаей   
под лупою серебряной луны               
и сквозь асфальт тихонько прорастает.
И ждёт весны, всё ждёт весны …